— Бортовая связь на маршруте? — спросил Калугин, не отрывая взгляда от темной воды, где угадывались очертания лодки.
— Через подземные ретрансляторы на участке «Грибова балка», до отметки 52 километра. Дальше… — механик помялся, — только короткие окна связи в зонах естественных разломов, где сигнал может «пробить». Основная надежда — на выходной приёмник в Белгороде. Если всё пойдет по плану.
Калугин молча кивнул. План. Это слово звучало здесь почти кощунственно. Под землей планы имели свойство рассыпаться как карточный домик. Он повернулся и направился к узкому трапу, ведущему в открытый верхний люк К-03.
С ним были двое новых членов экипажа. Лейтенант Елена Андреева, радистка. Переведена с Северного флота, с подлодки «Щ-310». Худощавая, с коротко остриженными темными волосами и цепким, изучающим взглядом серых глаз. Она несла тяжелый чемодан с радиоаппаратурой. И старшина 1-й статьи Николай Ткач, «водитель» гидравлической группы — коренастый, молчаливый уралец с руками кузнеца, отвечавший за управление движителями и стабилизацию. На них лежала тяжесть неизвестности новичков.
Старый радист, Пес (Михаил Соболев), остался на базе. Глухота и слепота, прогрессирующие после того злосчастного удара и гула в волжском тоннеле, не позволяли ему больше служить оператором связи на борту. Но его уникальный слух к «аномалиям» был по-прежнему ценен. Он сидел в звукоизолированной будке акустического контроля, его лицо, изборожденное морщинами, было напряжено, наушники без резинок плотно прижаты к скулам. Он слушал тишину подземелья не через уши, а через кость, выискивая знакомые, леденящие душу ритмы. Его интуиция была последним рубежом предупреждения.
Калугин спустился в тесную рубку управления. Андреева и Ткач заняли свои места. Знакомый, давящий запах озона, масла и замкнутого пространства обволакивал их. На пульте замигали огоньки.
— Программа маршрута «Ворон», — произнес Калугин, проверяя штурвал. Его голос в наушниках экипажа звучал четко и сухо. — Стартовая точка: Краснопавловка. Конечная точка: выход в ирригационном канале у железнодорожной станции Валуйки. Протяжённость подземного маршрута — 84 километра. Расчетное время в пути — 14 часов 30 минут. Старт — в 14:00 по московскому. Цель — подтверждение навигации на северо-западном ответвлении сети и выход в заданном квадрате.
Он сделал паузу, оглядывая сосредоточенные лица Андреевой и Ткача. Андреева смотрела не на приборы, а в черную, неподвижную воду за иллюминатором шлюза. В ее взгляде читался вопрос, который она не могла удержать:
— Товарищ капитан… а если не выйдем? Если… если потеряемся там? — Она кивнула в сторону темноты за толстым стеклом.
В рубке воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим гудением систем. Ткач перестал настраивать рычаги, замер. Калугин медленно повернул голову к Андреевой. В его глазах не было ни гнева, ни упрека. Только тяжелая, леденящая душу правда опыта.
— Тогда, лейтенант, — сказал он ровным, бесстрастным тоном, — вы узнаете на практике, зачем у каждого члена экипажа в индивидуальной аптечке лежит одна таблетка в капсуле с выдавленной буквой «А».
Никто не рассмеялся. Никто не дрогнул. Лишь Андреева чуть побледнела, но кивнула, переводя взгляд на приборную панель. Ткач глубже ушел в свое кресло. Люк с грохотом захлопнулся. Вода в шлюзе начала бурлить. Стальной скат К-03 начал погружаться в черную бездну.
Через два часа. Глубина. Маршрут "Ворон".
Коридор здесь был шире, чем в Поволжье. Он напоминал не естественную трещину, а причудливый гибрид природного образования и инженерного сооружения. Стены местами были диким камнем — гранитом, сланцем, местами сменяясь гладкими бетонными кольцами, установленными саперами Спецстроя.
Между основными кольцами угадывались темные провалы — ответвления в неизведанные природные лабиринты. Иногда на гидролокаторе проступали призрачные очертания старых, полуразрушенных шахтных стволов, уходящих вверх или вниз — немые свидетели давних геологических изысканий или добычи, о которых никто уже не помнил.
Они шли медленно, с постоянной настороженностью. Каждый звук в этой гробовой тишине обретал устрашающую громкость: скрежет гравия о корпус, бульканье воды в системе охлаждения, даже редкая капля, сорвавшаяся с потолка тоннеля и ударившая по металлу, отдавалась эхом в отсеках. Андреева ловила каждую помеху в эфире, Ткач чутко реагировал на малейшие изменения в поведении рулей глубины и курса. Калугин, не отрываясь от экрана гидролокатора и карты-схемы, проложенной на светящемся планшете, вел корабль сквозь подземную ночь.
На 52-м километре, в районе условной отметки «Разлом-7», вода внезапно ожила. К-03 резко качнуло, будто попав в воздушную яму.
— Стабилизатор кренит! — почти крикнула Андреева, вцепившись в подлокотники. Ее голос сорвался от неожиданности. Приборы перед ней замигали тревожным желтым. — Сильный боковой поток! Что-то сбивает нас с курса!
— Не поток! — рявкнул Ткач, с силой выкручивая штурвал. Его руки напряглись, на лбу выступил пот. — Это сам ход! Он… уходит вниз! Разлом открылся! Нас затягивает!
Калугин молча смотрел на экран. Там, где должна была быть ровная линия тоннеля, зияла черная бездна, уходящая под острым углом куда-то в юго-западном направлении. Его расчетный курс был правее. Но мощное подводное течение, вызванное открытием разлома, неумолимо втягивало лодку в эту неизведанную пропасть. Бороться с ним на этой глубине было бессмысленно — мощности винтов не хватало.
— Там нет маршрута на карте! — доложила Андреева, сверяясь со схемой. В ее голосе звучала паника, которую она пыталась подавить. — Мы уходим с карты, товарищ капитан! В неизвестность!
Калугин взглянул на глубиномер, на манометр. Давление росло, но в пределах допустимого. Он посмотрел на черный провал на экране. Это не было хаосом обвала. Это был четкий, пугающий своей геометрией разлом. Ход. Пусть неизвестный, но ХОД.
— Продолжаем, — скомандовал он спокойно, снимая руку со штурвала и позволяя течению нести лодку вниз по черному склону. — Ложимся на новое направление. Записываем параметры. Если там есть ход… он должен вести куда-то. Включай запись всех показаний, лейтенант. Ткач, держи плавучесть нейтральной. И… будь готов ко всему.
Сорок минут корабль скользил вниз по этому неестественно гладкому, словно отполированному, склону разлома. Глубина увеличилась почти вдвое. Давление забортной воды вызывало едва слышный скрип корпуса. Тишина стала абсолютной, давящей. Даже шум собственных двигателей казался приглушенным этой непроглядной тьмой и глубиной. Андреева ловила эфир — тишина. Только редкие щелчки природных разрядов где-то далеко. Ткач напряженно следил за стабилизацией. Калугин не сводил глаз с экрана, где под ними расстилалась черная равнина подземного озера. И вдруг… стена. Вертикальная, ровная. Не природная скала, а… бетон?
— Готовься к всплытию! — скомандовал Калугин. — Малый ход. Ищем выход наверх. Здесь должна быть… полость.
Они медленно пошли вдоль стены. И нашли его. Неестественно ровный проем, частично заваленный обломками. С большим трудом, рискуя зацепиться, К-03 протиснулась сквозь него. Прожекторы выхватили из темноты затопленное помещение. Бетонные стены, ржавые балки перекрытий, обвалившаяся штукатурка. Остовы каких-то скамеек. И надпись на стене, намалеванная когда-то белой краской, полустертая, но читаемая: «Подпольный райком». Кто-то из местных шутников решил остаться в истории…
Калугин осторожно поднял лодку к поверхности воды в этом странном подземном бассейне. Верхний люк был почти у потолка. Он дал команду Ткачу задраить отсеки и откачать воду из шлюзовой камеры. Воздух с шипением заполнил небольшое пространство между корпусом лодки и потолком. Люк открылся.
Они выбрались через разбитый, полузатопленный оконный проем в стене этого странного бомбоубежища. Вылезли, как черти из табакерки, в яркий весенний день. Солнце ударило в глаза, заставив зажмуриться. Воздух, чистый, напоенный степными травами, ударил в легкие после спертой атмосферы лодки.
Перед ними расстилалась сухая, пока еще не зазеленевшая по-настоящему степь. Колючки перекати-поля катились по ветру. Пыльная, раздолбанная дорога вела куда-то вдаль. И в метрах пятидесяти от них, у дороги, стоял синий, выгоревший на солнце указатель. Надпись была четкой:
«с. Великая Писаревка. Сумы — 10 км»
Калугин стоял, оглядывая бескрайнюю степь, потом посмотрел на своих измазанных глиной и маслом подчиненных, вспомнил абсурдную надпись «Подпольный райком»… И вдруг рассмеялся. Громко, искренне, с ноткой истерики и огромного облегчения.
— Уважаемые товарищи… — он вытер лицо грязным рукавом, все еще смеясь, — …мы только что, судя по всему, прошли под всей Харьковщиной. И всплыли… в райкоме. Вот так сеть.
Андреева, сжимая в руке аварийный пакет с той самой таблеткой «А», впервые за много часов позволила себе слабую улыбку. Ткач просто тяжело вздохнул и потянулся за папиросами. Где-то за степной дымкой лежал город Сумы. А они стояли посреди степи, вышедшие буквально из-под земли, как призраки подземной войны, о которой мир еще не знал.
Проект 741 работал. Сеть жила. И становилась все больше.
Глава 4. Сеть
Москва, кабинет заместителя начальника Генерального штаба. Зима 1955 года.
Комната дышала властью и холодом. Массивный дубовый стол, тяжелые портьеры, глухие к уличному шуму, портреты вождей в золоченых рамах. Воздух был пропитан запахом старой кожи, дорогого табака и… страха. Не личного, а институционального, присущего самому месту, где вершились судьбы армий и империй.
Перед мощной лампой с зеленым стеклянным абажуром, отбрасывая резкие тени, стояли трое.
Вице-адмирал Соколов, его погоны теперь украшала вторая звезда, но лицо казалось еще более изможденным, будто вырубленным из серого гранита.
Подполковник ГРУ Дмитрий Саламатин — человек с бесстрастным лицом бухгалтера и глазами хищника, в которых мерцал ледяной интеллект.