— Товарищ маршал, — голос начальника ГШ ВМФ дрожал, — это… это не наша лодка. То есть… она наша, но… не флотская. Это… — он сглотнул, — …К-12. Из проекта 741.
— Какого черта… 741?! О чем ты?!
— Спецпроект, товарищ маршал. Подземные… транспортные средства. Глубинного базирования. Они шли… из-под Курска. Под всем Центральным округом. Экстренная ситуация…
Павелченко замер. Он смотрел на адмирала, как на сумасшедшего. Потом медленно опустился в кресло.
— Под… землей? Из-под Курска? До Москвы? — он произносил слова с трудом. — И ты хочешь сказать, что эта… эта бандура… проползла под всем Союзом, как крот, и вынырнула у меня под окном?!
— Так точно, товарищ маршал. Технически… да.
— А если бы это был противник?! — голос Павелченко снова взвился до крика. — Если бы они такую штуку запустили?! С десантом?! С бомбой?! Что тогда?! Мы бы узнали, когда бы они в кабинет ко мне вплыли?! Или прямо в Мавзолей через Неглинку?!
В кабинете повисло тягостное молчание. Генералы переглядывались. Полковник Саламатин, стоявший у стены, молчал, его лицо было каменным.
— Знает ли об этом… Первый? — спросил Павелченко тихо, но с ледяной угрозой.
— Пока нет, товарищ маршал, — ответил Саламатин. — Но ему доложат обязательно, чуть позже.
Павелченко закрыл глаза, будто молясь о терпении.
— Немедленно, — он говорил сквозь зубы, — оформить это как… внеплановые учения сил госохраны и речной флотилии по отражению диверсии с воды. С привлечением… экспериментального глубоководного аппарата. Понимаете? УЧЕНИЯ! Перевести всех, кто это видел, включая охрану, на особый режим допуска. Провести беседы. Очень строгие беседы. Развернуть объект «Шлюз» для изоляции экипажа. Немедленно!
— А лодку? — спросил начальник ГШ ВМФ.
— Какую лодку?! — Павелченко снова ударил кулаком по столу. — У нас нет подводных лодок в Москве! Не было и не будет! Спрячьте эту… эту консервную банку! Чтобы духу ее не было! И чтобы я больше никогда, слышите, НИКОГДА не слышал о ваших подземных кротах!
Ночью лодка К-12, накрытая брезентом, была поднята мощным плавучим краном со дна реки и погружена на специальную платформу. В документах она значилась как «нестандартное гидрологическое оборудование для НИИ механизации и автоматизации водного хозяйства».
Экипаж, включая Калугина, был вывезен на спецобъект «Шлюз» под Рязанью.
Калугин исчез из всех списков, его имя стерли даже из закрытых ведомостей проекта 741. Формально, он пропал без вести.
Но слух, как масляное пятно, пополз по коридорам власти и столичному гарнизону. Шепотом передавали невероятное: «Под зданием на Фрунзенской набережной — тоннель. Из него всплыла субмарина. Своя. Но страшная…».
В неучтенных полевых записях капитана 1-го ранга В. Калугина (обнаружены в 1993 г.):
«14.09.59. Точка Альфа. Всплытие. Они увидели монстра, которого сами создали. Испугались. Теперь Сеть — не призрак. Она — кошмар, который явился к ним в окно. Объект «Кристалл» доставлен. Сеть доказала абсолютную проходимость. Потенциал: 80 % территории Союза — под нами. Главное условие выживания — абсолютная секретность — нарушено. Теперь главная угроза — не внешний враг. Главная угроза — утечка среди своих. Они задушат Сеть, чтобы скрыть свой испуг и позор. Мы обречены. Но маршрут был красив. Последний настоящий маршрут».
Архивная запись, прикрепленная к докладу полковника Саламатина в ЦК КПСС от 16.09.1959, гриф «Особая важность»:
«14.09.59 — операция «Вихрь-12» завершена. Объект доставлен. Факт всплытия в точке «Альфа» подтверждает уникальные оперативно-тактические возможности Сети. Потенциал скрытного перемещения в пределах 80 % территории Союза доказан.
Условие дальнейшего существования: восстановление и поддержание режима абсолютной секретности. Угроза проекту — не внешняя. Угроза — внутренняя: утечка информации и паника среди недопущенного персонала и руководства. Рекомендовано: ужесточение режима секретности, сокращение активных маршрутов, психологическая обработка свидетелей. Проект 741 входит в фазу глубокой консервации».
Глава 6. Моряки степей
Те годы, когда подземные лодки проекта 741 перестали быть единичными экспериментами и превратились в разветвленную, пульсирующую под землей Сеть, совпали с рождением другой, параллельной реальности. Реальности народных слухов, страхов и необъяснимых встреч. Сеть, задуманная как абсолютно невидимое оружие, начала давать течь — не водой, а легендами.
«Плывёт, бывало, по степи туман — а в нём человек идёт. В бушлате, с якорем на пуговицах. Спрашивает: где тут хлеб берут?»
(Из рассказа Петра Игнатьевича Коваля, тракториста, с. Шаровка, Богодуховский район, Харьковская область, записано этнографом А.Парамоновым, 1960 год)
Базар в Савинцах, Полтавская область. Жаркий полдень, август 1961 года.
Воздух звенел от стрекотни цикад и гула мух над прилавками с соленой рыбой и подвяленным салом. Пахло пылью, навозом, дегтем и спелыми арбузами. Бабка Прасковья, худая как щепка, в выцветшем платке, сидела за своим скудным товаром — десятком яиц и связкой лука. Ее голос, пронзительный и недовольный, резал ухо соседям:
— Я сама видела! Своими глазами! Как перед господом богом стою! — она тыкала костлявым пальцем в сторону пыльного спуска к речушке Оржице, больше похожей на канаву. — Он зашёл, как есть! В военной форме! Но не солдатской, нет! Морской, черной! Вся мокрая, будто из реки вылез, но на нём — сухо! Взял молока кружку, выпил залпом, посмотрел на селёдку мою солёную… понюхал, сморщился и ушёл! А от него — запах! Как из тины, водорослями тянет! Морем! И рубль дал, мокрый.
Сосед-колхозник, покупавший гвозди, усмехнулся:
— Прасковья, может, оно с похмелья? Опять твой Митька с завода приезжал, так вы на радостях того… друг дружку и не признали?
— Цыц ты! — бабка зло тряхнула головой. — Не Митька! Чужой! Лицо нездешнее. Бледный. Глаза широкие… как у ночной птицы. Пустые.
— Ну и куда ушёл-то твой «морячок»? — спросил кто-то из толпы, собравшейся поглазеть на скандал.
— Да вниз по склону! Прямиком к тому оврагу, что за кладбищем! — Прасковья махнула рукой.
— В овраг? — раздался дружный смех. — Там же ничего нет! Голая глина да крапива по пояс!
— А он — как раз в этот овраг и ушёл! — упрямо стояла на своем бабка. — Не по тропе, а прямо в чащу! И не оглянулся! Как скурнулся под землю!
— И не возвращался?
— Какой там возвращался! — Прасковья зябко куталась в платок, хотя было жарко. — Он и не смотрел на нас. Как сквозь стекло смотрел… Или как через воду. Страшно было.
Смех стих. Люди переглянулись. В этом «как через воду» было что-то леденящее. Всем вспомнились странные истории последних лет. Слишком много стало этих «моряков» в степях, где моря — только на рекламе санаториев Крыма.
Через неделю после разговора на базара в село приехали двое «по гражданке» — в добротных костюмах, но со стрижками «под ноль» и негнущимися спинами. Представились инженерами из «гидропроекта». Опросили Прасковью, поговорили со свидетелями. Смеялись, качали головами. Говорили: «Бабушка, вам, наверное, солнце напекло голову» или «Может, дезертир какой с Дальнего Востока затесался?».
Но глаза у них были не смеющиеся. Холодные, всевидящие. Перед отъездом предупредили председателя: «Чтоб болтать перестали. А то проблемы будут. Большие». После этого в Савинцах о «моряке» говорили только шепотом, по вечерам, за закрытыми ставнями.
В курилке местного райкома партии, среди своих, один из сельских функционеров, бывший фронтовик, мрачно заметил:
— Не дай бог опять этот… подземный флот где всплывёт. Ведь опечатают полсела и по грибы не пустят. И опять скажут: «тренировка по гражданской обороне» или «утечка химикатов». Народ смеется, но душа не на месте. Что они там, под нами, делают?
Сельпо, село Подгорцы, Курская область. Поздний вечер, октябрь 1962 года.
Продавщица Мила, девушка на излёте комсомольского возраста, с добрым лицом и вечно усталыми глазами, закрывала свою лавку. В опустевшем, пропахшем керосином, селедкой и дешевым мылом помещении было тихо.
Вдруг скрипнула дверь. На пороге стоял мужчина. Высокий, подтянутый. В темно-синем бушлате, но без погон. Белел накрахмаленный подворотничок. Фуражка с "крабом". Лицо — усталое, но… красивое. С резкими скулами и пронзительными серыми глазами. Он был мокрый, будто его окатили водой, но бушлат высыхал пятнами на грудной мускулатуре.
— Здравствуйте, — сказал он тихим, глуховатым голосом. — Дайте, пожалуйста, пачку конфет «Коровка». И банку горчицы. Столовой.
Мила, удивленная поздним визитером и его видом, молча достала с полки конфеты и майонезную банку с грязно-желтой смесью. Мужчина заплатил новенькими рублями. Деньги были чуть влажными.
— Вы… не местный? — не удержалась Мила, разглядывая его необычную для этих мест выправку.
— Нет, — коротко ответил он, пряча покупки в полевую сумку. Его взгляд скользнул по пустым полкам. — Скажите… как к Брянску выйти? Ближайшим путем.
Если бы кто-то там ещё был, наверняка раздался бы смех. От Подгорцев до Брянска — больше двухсот километров! Пешком? Но Мила не смеялась. В его тоне не было шутки. Была усталая необходимость, которая заворожила девушку, напомнила о ячейках общества, тихом домике с огородиком, нескольких ещё не рождённых детишках…
— Брянск? — переспросила она. — Это далеко… Автобус только утром. До райцентра. А там…
— Пешком, — уточнил он. — Лесными, полевыми дорогами. Где населения поменьше.
Мила, мило смутившись, набросала ему примерный маршрут на оберточной бумаге. Мужчина внимательно посмотрел на схему, кивнул.
— Спасибо. — Он повернулся и вышел. Через окно Мила видела, как он уверенно зашагал не к автобусной остановке, а в сторону темного массива колхозного леса.
Через два дня в сельпо зашли двое. В тех же добротных костюмах. Представились «геодезистами».