Докладчик (подполковник Ермолаев):
…Таким образом, по данным на 1 мая 1971 года, статус маршрутов следующий: 35 % — действуют в режиме ограниченной готовности; 25 % — законсервированы; 40 % — статус неизвестен или предполагается утрата.
Член комиссии (генерал-майор Петренко): Неизвестен?! Как может быть неизвестен статус военного объекта?!
Ермолаев: Товарищ генерал, многие ответвления не имели постоянного мониторинга после 1965 года. Часть шахт обрушилась естественным путем. Часть… была затоплена в рамках «Горизонта-С». Данные о конкретных точках могли быть утрачены с выводом экипажей или ликвидацией локальных постов связи.
Петренко: Приведите конкретный пример! Маршрут… вот этот! (стучит пальцем по карте) «Южная ветка»?… От Краснопавловки к Азову.
Ермолаев: Маршрут «Южный луч». Полностью выведен из эксплуатации в 1968 году. Официально — затоплен после завершения строительства гидроузла «Краснопавловский». Шахты подорваны, русло перекрыто.
Петренко: Кто сообщил о завершении затопления? Кто подтвердил?
Ермолаев: Рапорт командира инженерной группы капитана 2-го ранга Смирнова. От 15.10.1968.
Петренко: А экипажи? Были ли лодки на этом маршруте перед затоплением?
Ермолаев: По журналу движения базы «Краснопавловка»… за сентябрь-октябрь 1968 года выходов на «Южный луч» не зафиксировано. Однако… (пауза) …в оперативном донесении от 05.11.68 упоминается запрос отряда «Юг-5» о несвоевременном возвращении учебной единицы К-14 с маршрута «Южный луч-тренировочный». Запрос был отклонен как «несвоевременный и не соответствующий текущему статусу маршрута».
Петренко: К-14? Что с ней?
Ермолаев: По документам… после вывода маршрута из эксплуатации, К-14 была переведена в резерв на базе «Узел-7» под Волгоградом. Но… (перелистывает бумаги) …в ведомостях базы «Узел-7» за 1969 год К-14 не значится. Нет акта списания. Нет данных об экипаже.
Петренко: Экипаж?! Состав?!
Ермолаев: Командир — старший лейтенант Гордеев, Алексей Викторович. Сын… товарища Гордеева, главного конструктора серии «К» до 1960 года. Состав — 5 человек. Все… по документам не существовали. Легенды прикрытия были аннулированы в 1966-м.
Петренко (тихо, с ледяной яростью): И как нам теперь докладывать наверх? Что мы потеряли лодку и шесть человек, включая сына ключевого конструктора, потому что… «забыли» их там, под землей, перед тем как пустить воду?!
Ермолаев (глядя в стол): Лучше… никак, товарищ генерал. Маршрут ликвидирован. Лодка списана условно. Экипаж… не существовал. Любая попытка поиска или расследования… раскроет больше, чем скроет. Риск утечки — критический.
(В протоколе запись: «Долгое молчание»).
Затопление участка "Борисоглебск — Эртиль". Апрель 1972 года.
Это была не ошибка. Это был приказ. В рамках «оптимизации» и «снижения рисков» Сети. Водохранилище «Зерновое», формально значившееся в ведомстве «Сельхозводопровода», было наполнено далеко выше проектной отметки. Официально — «для обеспечения полива в засушливый период». На самом деле — чтобы создать необратимое гидростатическое давление на систему старых, уже полуразрушенных туннелей и шахт, составлявших западный канал магистрали «Воронеж-Поволжье».
Вода хлынула в подземные полости с чудовищной силой. За несколько суток некогда сухие технические штольни, вентиляционные колодцы, аварийные выходы превратились в заполненные илом и обломками ловушки.
Там, в одном из поворотов узкого карстового канала, известного как «Извилина Гордеева» (по имени командира пропавшей К-14, чей отец проектировал этот участок), исчезла лодка К-19 «Белуга». Она шла с базы «Каменка» на плановую инспекцию законсервированных шахт перед их окончательной сдачей. Связь прервалась внезапно. Последний сигнал: «Давление растет… течь в кормовом… пытаемся…». И тишина. Состав — 6 человек. Командир — капитан-лейтенант Борис Власов, ветеран Сети. Среди экипажа — радистка Тамара Андреева (однофамилица той самой, с К-03), механик старшина 1-й статьи Игнат Сомов.
Операция по поиску не проводилась. Слишком высок риск обрушения, слишком явные следы привлекут внимание. Слишком… неудобные вопросы. В сводке для Уварова написали: «К-19 списана по износу. Экипаж расформирован». Говорили потом, будто глухие стуки, похожие на удары по металлу, слышали в скальных породах под Тулой в 1974 году. Будто местные жители жаловались на «гул из-под земли» у деревни Сторожевое. Но официальных проверок не было. Официально — лодки К-14 и К-19 не существовали. Они стали призраками затопленных маршрутов.
Обрывки из полевого дневника командира К-19 капитана-лейтенанта Бориса Власова.
(Тетрадь в коленкоровом переплете, пропитанная влагой, найдена в 1991 году в заваленном техническом помещении базы «Каменка» сборщиками металлолома. Страницы выцвели, многие слова утрачены).
«…март, 1973. База «Каменка». Гул… тише. Как будто… умирает. Нас не вызывают. Станция К-З… замолкла навсегда. Связь с югом… прервана. Скрип обшивки… чаще. Сталь устала. Как и мы…
…Решение принято. Плыть наугад. По памяти. По звездам… которых не видно. Надежда… на старые реперы. Если найду. Автономность… на 4 дня. Воздух… на 5. Если никто не ответит… не встретит…
…пойдем к поверхности. Всплывем. Где придется. Пусть видят. Пусть знают. Мы… еще живы.
…В случае провала… (неразборчиво)… пусть земля… примет нас. Она нас… и породила. И похоронит. Не страшно. Страшнее… забытье. Забвение… как у тех… в Извилине…
…Завещаю тому, кто найдет: мы не дезертиры. Мы… последние мореплаватели подземных морей. Идем… на Восток. К солнцу… которого не видим.
…Б. Власов. К-19. Последняя запись.»
К 1975 году цифры в отчетах Оперативной группы «Сеть» стали совсем мрачными: 60 % маршрутов были обозначены как «окончательно законсервированы (затоплены/разрушены)». Еще 30 % — «статус не подтвержден, доступ невозможен». Лишь 10 % — несколько ключевых магистралей под Москвой, Уралом и в районе Байкала (для стратегических баз) — поддерживались в работоспособном состоянии.
Оставшиеся лодки, редкие, как вымирающие виды, использовались лишь для узких, сверхсекретных операций, где обычные пути были невозможны: вывоз особо важных документов или образцов из закрытых НИИ в случае угрозы, тайная эвакуация людей, точечная разведка геологии под объектами вероятного противника. О них перестали говорить даже в узких кругах ГРУ. Проект 741 стал синонимом дорогостоящего анахронизма.
Экипажи рассредоточились. Кого-то, с чистой биографией и не замешанного в инцидентах, перевели в обычные части подводного флота или береговой обороны — с понижением, но с сохранением льготной выслуги.
Кто-то «исчез» — уехал в отдаленные гарнизоны под чужим именем, спился, покончил с собой.
Кто-то, самые стойкие или самые сломленные, остался жить в небольших городках и поселках среди бескрайних степей, всегда — близко к земле. Иногда — у пруда, который мог скрывать заиленный аварийный выход. Иногда — у старого, заброшенного колодца, который вел в иссохший подземный канал. Потому что под каждым из этих мест, в толще породы или в памяти, все еще проходил их маршрут. Они ходили по земле, но часть души осталась там, внизу, в вечной темноте и гуле моторов, среди затопленных тоннелей и кораблей-призраков. Они стали хранителями карт, которых больше не было, и секретов, которые никому уже не были нужны.
Глава 8. Один остался
Посёлок Ярково, Орловская область. Февраль 1984 года.
Зима вступила в свои права с типичной для Черноземья угрюмой решимостью. Снег лежал плотным, слежавшимся саваном, искрящимся под редким солнцем, но чаще — серым под низким свинцовым небом. Воздух колол легкие морозом и запахом дымка из печных труб. Мальчишки, завернутые в ватники и платки, орали, катаясь с обледенелой горки за школой на кусках картона и линолеума. Их визг разносился по заснеженной улице, единственный признак жизни в этом сонном, забытом богом и властью уголке.
На самой окраине поселка, там, где избы редели и уступали место заснеженным полям, стояло два примечательных объекта.
Первый — старая, покосившаяся водонапорная башня из красного кирпича, давно не работавшая, с провалившейся крышей, похожая на скелет забытого великана.
Второй — маленький, почерневший от времени домик под соломенной крышей, притулившийся к ее подножию. Это был дом деда Матвея.
Никто в Яркове точно не знал, откуда он взялся лет пятнадцать назад. Поговаривали, что «с Севера — то ли с Архангельска, то ли с Мурманска, где корабли гоняют». Кто-то клялся, что слышал, будто он был геологом, «бурил землю до самой магмы». Самые романтичные или пьяные шептались про то, что он — бывший подводник, списанный за ранение.
Сам дед Матвей говорил мало. Суховатый, невысокий, но крепко сбитый, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, как карта неизвестной земли, и пронзительными, не по возрасту зоркими глазами серого цвета. Глазами, которые видели что-то далекое, нездешнее. Жил он тихо, держал козу, колол дрова с удивительной для старика силой.
Но была у него странность. Каждое утро, в любую погоду — в лютый мороз, в метель, в зной, в слякоть — дед Матвей выходил из дома. Надевал старую, вылинявшую телогрейку, черную, вроде флотской, шапку-ушанку, брал в руки не компас, а странный прибор, похожий на компас, но с дополнительными циферблатами и антенной — самодельный пеленгатор, что ли?
И уходил. Не в поселок, а к лесу. Или вдоль замерзшего русла речушки Ярковки. Мог бродить так часами, останавливаясь, прислушиваясь к земле, кладя на нее ухо даже в сильный мороз, или замирая у старого, засыпанного снегом колодца на краю поля. Будто что-то искал. Или ждал сигнала.
Воспоминания Василия Петровича Клюева, соседа (записано на диктофон краеведом И.Печкиным, 1996 г.):
Звук чая, льющегося в блюдце. Голос низкий, хриплый от махорки.
"— Он правда был с лодки? Ну, с той… подземной? Да как же! Я сам видел! Лет десять назад, помогал ему сарай чинить после бури. Залез на чердак — стропила поправить. А там, в дальнем углу, под рогожей… лежит. Водолазный шлем. Настоящий! Медный, тяжеленный. С толстым стеклом-иллюминатором спереди. И на нем… эмблема или герб. Якорь перекрещенный, звезда. Морской. Старый, дореволюционный, что ли, или довоенный?