«… двумя торпедами утопила охраняемый тремя эсминцами военный транспорт «Генерал Штойбен» в 14 660 тонн, на котором находилось 3600 человек и большое количество военной техники». Как лайнер, на котором отсутствовали грузовые трюмы и достаточное палубное пространство, мог перевозить технику, авторы документа не уточняли. Но в представлении к званию Героя в феврале 45-го четко говорилось, что Маринеско должен быть награжден за потопления «Густлофа» и крейсера, а теперь место последнего занимал пусть и большой, но транспорт. Очевидно, составители документа понимали неравнозначность такой замены, поэтому решили придать большую значимость фактам гибели ценных для противника пассажиров. «В результате этих двух атак, – значилось далее в наградном листе, – было уничтожено более 10 000 человек, по существу полноценная дивизия противника». Эти фразы являются близким к тексту пересказом вышеупомянутой статьи Н. Г. Кузнецова, но утверждение высокого должностного лица о каком-то случившемся не с ним событии не может и не должно восприниматься как истина в последней инстанции об этом событии! Все погибшие на борту лайнеров не только назывались «гитлеровцами», но и записывались в военнослужащие, из которых можно было сформировать «полноценную дивизию». Но ведь даже в нашей печати того времени, описывавшей атаку С-13 и гибель «Густлофа», признавалось, что на борту лайнера находились «фашистские бонзы» и беженцы – члены их семей. Одним словом, наградной лист на Маринеско по сравнению с 1945 г. не стал более точно отражать его заслуги перед Родиной, а, наоборот, по целому ряду пунктов потерял даже формальную связь с реальностью. Причем делалась эта фальсификация вполне осознанно и из лучших, как казалось ее составителям, побуждений. Нельзя было допустить, чтобы у тех, кто принимал решение по награде, закралась хотя бы тень сомнения в том, что деяние Маринеско являлось «важнейшим событием в начале 45-го года, потрясшим гитлеровский рейх до основания!».
Перед адмиралом флота В. Н. Чернавиным, ставшим в ноябре 1985 г. главкомом ВМФ, стала непростая задача сформировать собственную позицию по данному вопросу. Попытки докопаться до истины, выяснить реальный вклад Маринеско в Победу через запрос в Институт военной истории Национальной народной армии ГДР не привел к однозначному результату и, более того, натолкнулись на определенное противодействие ветеранов, опасавшихся, как бы через призму зарубежных данных не стали пересматривать все боевые успехи времен войны. Поэтому на первый план вышли соображения высокой политики: отказать – значит прослыть консерватором, поддержать – значит признать ошибки своих предшественников и военной системы в целом, то есть запятнать мундир. В конечном итоге под напором разбуженного перестройкой общественного мнения было выбрано последнее. Интересно отметить, что еще раньше – 27 апреля 1988 г. – «сдался» народный суд 2-го участка Смольнинского района Ленинграда, где судили Маринеско в 1949 г. Он отменил приговор и дело в отношении народного героя «за отсутствием в его действиях состава преступления». Вот и верь после этого в юридическую формулу, что закон, в данном случае закон об уголовной ответственности за прогулы, обратной силы не имеет! После представления необходимых документов 5 мая 1990 г. президент СССР М. С. Горбачев подписал соответствующий указ (док. № 7.13).
Однако и это событие не поставило точки в рассматриваемой нами истории, не прекратило шумихи вокруг имени «подводника № 1». Очень уж привлекательной фигурой он показался многим. Для либералов – жертвой советского режима, для ветеранов – своим в доску парнем, который, как и большинство из них, не дослужился до больших звезд, для националистов – таким же символом русского народа (правда, на него также претендуют украинцы и молдаване[9]), как Илья Муромец, который 33 года лежал на печи, а потом встал и задал трепку Идолищу Поганому. На журналистов же слова «незаслуженно забытый герой», «тщательно скрываемый факт» вообще действуют магически. Все они уже почти четверть века продолжают говорить и писать о Маринеско к очередным годовщинам его рождения, смерти, атаки на «Густлоф», на День Победы и День ВМФ. Находятся даже люди, сделавшие это своей профессией, в частности лица, называющие себя членами экипажа С-13, но присутствие которых на борту во время знаменитой атаки не подтверждается никакими документами (список участников похода 11.01–15.02.1945 см. в приложении № 4). Ну и что же в этом плохого? – думают некоторые. Стране ведь нужны положительные герои!
Нисколько не оспаривая последнего утверждения, хотелось бы кратко высказать причины своего несогласия с происходящим.
Если внимательно проанализировать все вышеизложенное, можно убедиться, что главная легенда о Маринеско – то, что именно он является «подводником № 1» советского ВМФ в годы Великой Отечественной войны, – опирается на два краеугольных камня. Во-первых, это гипертрофированное возвеличивание его боевого успеха и того влияния, которое он оказал на исход Великой Отечественной войны. Во-вторых, это забвение имен всех остальных советских подводников того периода. Остановимся на этих моментах поподробнее.
Совершила ли С-13 под командованием Маринеско подвиг? Под подвигом мы понимаем героический, самоотверженный поступок человека, группы людей, народа в целом. Есть и второе значение – важное по своему значению действие, совершенное в трудных условиях. Так это понятие трактует «Военная энциклопедия», так им оперируем и мы.
В самой атаке на «Густлоф» экипаж «эски» проявил себя не менее, но и не более самоотверженно, чем экипажи других подлодок КБФ, действовавших в конце 1944 г. – начале 1945 г. на немецких коммуникациях в Балтийском море. По сравнению с другими периодами и морскими театрами Великой Отечественной общие условия тогдашней обстановки воспринимаются как довольно простые, а тактическая ситуация в момент атаки на «Густлоф» даже беспрецедентно легкой. То есть с точки зрения проявленного мастерства и самоотвержения этот конкретный случай к выдающимся отнести очень сложно. А как насчет значения?
История содержит немало примеров, когда победы, пусть даже и громкие, не могли претендовать на звание подвигов. Имелись такие случаи и в летописи Российского флота.
«…Наша эскадра была вдвое сильнее неприятельской материально и, конечно, в несколько раз сильнее ее в нравственном отношении. Следовательно, особенного «геройства» тут не представлялось, и «свет» этим «удивлен» также быть не мог. Но наши моряки сделали, все и каждый, свое дело отчетливо и точно, за что им честь и слава, – и в этих простых словах заключается высшая похвала, какую человеку заслужить дано…»
Эти жесткие, но справедливые слова были написаны по поводу победы в Синопском сражении 1853 г. флаг-офицером В. А. Корнилова, вице-адмиралом И. Ф. Лихачевым.
Чем же таким был ценен «Густлоф», что его потопление могло потрясти Третий рейх, причем не как-нибудь, а именно «до основания»? Конечно же, с учетом того факта, что строительство лайнера как подарок немецким трудящимся было разрекламировано на всю Германию, можно смело предположить, что новость о его потоплении, стань она достоянием широких слоев населения, веры в фюрера не добавила бы. Вероятно, именно поэтому в немецких СМИ того времени данный факт был обойден молчанием, и, соответственно, кого он мог потрясти, остается неясным.
Чисто военное значение судна было невелико. Вопреки утверждениям некоторых наших журналистов, его живучесть и непотопляемость не отличались от обычных стандартов, принятых для гражданских судов. Размеры лайнера делали его заманчивой целью для вражеских подводников и летчиков, следовательно, его возможное использование оттянуло бы на себя много эскортных кораблей, которых и без того не хватало. Именно поэтому немцы предпочитали привлекать к эвакуации беженцев суда среднего водоизмещения, а где возможно – быстроходные десантные баржи. Но даже не это диктовало необходимость постановки «Густлофа» на прикол после завершения рейса из Готенхафена, а отсутствие высококачественного дизельного топлива. Тяжелейший топливный кризис в рейхе, наступивший вслед за занятием Красной армией нефтеносных районов Румынии и Венгрии, являлся не надуманным, а самым что ни на есть реальным потрясением для рейха!
Кроме того, большое значение потопления двух лайнеров не подтверждается ни сведениями о реакции на это Гитлера, ни оперативными документами германского военно-морского командования. Не было и никаких траурных мероприятий общегерманского масштаба. Да и чему тут удивляться – гитлеровский рейх терпел одну военную катастрофу за другой на суше, битва за Атлантику была проиграна еще весной 43-го, и даже, будь на борту «Густлофа» в самом деле 70 сформированных экипажей субмарин, это бы ровным счетом ничего не изменило. На наш взгляд, считать иначе – все равно что заявлять, что коренной перелом в Великой Отечественной войне произошел не под Сталинградом и Курском, а 30 января 1945 г. у банки Штольпе.
На борту «Густлофа» погибло 406 матросов и офицеров 2-й учебной дивизии подводных лодок и 76 тяжелораненых. На «Штойбене» военнослужащих (раненых солдат, военных медиков и военных моряков из экипажа) погибло еще больше – до 3 тысяч. Эта цифра является максимальным показателем погибших солдат вермахта при гибели какого-либо судна от действий наших сил. Тем не менее, если попытаться проанализировать чисто военное значение этих потерь, окажется, что оно не так уж велико. Пожалуй, из всех вышепоименованных лишь погибшие подводники могли быть использованы немецким командованием для участия в военных действиях на суше, где решалась судьба Германии. Остальные были обречены на пассивное ожидание исхода битвы за Берлин – на своих судах или на госпитальных койках.
Говорить же о большом значении гибели нескольких тысяч беженцев и вовсе не приходится, пусть среди них и было какое-то количество гражданских чиновников и партийных функционеров не слишком большого уровня. Если это был необходимый