Мы начинаем маневрировать, чтобы выйти в атаку. Он еще слишком далеко от нас, но, видимо, не замечая опасности, продолжает сближаться. Но тут по левому борту вслед за дымками появляются мачты, похожие на мачты наших миноносцев. “Бреслау" немедленно меняет курс и открывает огонь по миноносцам. Мы прямо взвыли от досады. Командир в бешенстве бьет кулаком по перископу. Как обидно!
Принес же черт эти миноносцы. Еще две – три минуты и неуловимый немецкий крейсер был бы наш!
Мы всплываем и продолжаем двигаться на север со скоростью 10 узлов в надежде повстречать еще кого-нибудь. Временами на горизонте появляются дымки, но тут же исчезают. На “Морже” все разочарованы, ворчливы и молчаливы. Настроение такое плохое, что нас даже не радует Севастополь после 18 дней напряженного пребывания в боевом походе.
А сменившая нас “Нерпа” чуть не погибла. Под прикрытием дождя лодка проходила вблизи Босфора. Видимость была плохой, накатывалась крупная волна. Неожиданно вахтенный офицер обнаружил след торпеды. Кто ее выпустил – так и осталось неизвестным. Вахтенный резко положил руль вправо, пытаясь уклониться от попадания. Торпеда все- таки попала в носовую часть “Нерпы”, но, к счастью, под таким острым углом, что не взорвалась. При этом ее головная часть отломилась и утонула.
“Нерпа” постоянно попадала в самые невероятные истории, но ей всегда везло. Однажды ночью она, подойдя близко к вражескому берегу, села на неотмеченную на карте мель. Причем очень крепко. Напрасно давали машинами ход вперед и назад, заполняли и продували балластные цистерны – толку не было. А между тем берег противника рядом и скоро рассвет. А это означает, что “Нерпа” будет сразу же уничтожена. И вдруг ни с того ни с сего “Нерпа”, как скаковая лошадь, перескакивает через песчаную гряду и оказывается снова на плаву. Быстро развернувшись, дав машинами полный ход, лодка удаляется от берега и уходит на спасительную глубину.
Вот так, меняя друг друга, мы ходили в боевые походы к турецкому побережью, жадно поджидая добычу. Но попадались только мелкие парусники. Ни крупных транспортов, а уж тем более военных кораблей мы так и не видели. Томительно шли дни, кончались продукты и вода, и мы возвращались на базу.
Однажды, когда я ушел в боевой поход на “Нерпе” и у нас, как обычно, быстро кончились продукты, командир уже подумывал о возвращении в Севастополь, но мы неожиданно обнаружили целую флотилию турецких парусных фелюг. Тут же родилась мысль захватить одну из них и перегрузить продукты (в основном кур и яйца) на лодку.
Фелюги шли вдоль побережья. Мы погрузились, чтобы не вспугнуть их, и начали преследование. Стоял почти полный штиль, паруса у турок обвисли, и мы их догнали без труда. Выбрав в перископ самую большую роскошную фелюгу, мы взяли курс прямо на нее и начали всплывать. Видели бы вы лица турок, когда прямо у их борта, как мифическое морское чудовище, начала всплывать подводная лодка. На паруснике началась паника и переполох. Команда спешно спустила ялик, оставила судно и стала грести к берегу.
Остальные фелюги врассыпную кинулись к берегу. Все это со стороны выглядело так комично, что мы на лодке смеялись от души. Наверх была вызвана призовая партия с винтовками, чтобы перейти на парусник и взять с него все самое вкусное, а затем его потопить. Но, как выяснилось, смеялись мы совершенно напрасно и чуть было жестоко не поплатились за свою беспечность. Неожиданно мористее нас встал столб воды от разорвавшегося снаряда. Затем второй, третий, четвертый, пятый… Все – с перелетом, но в опасной близости от нас. Хорошо, что мы близко от берега. Похоже, что батарея расположена где-то высоко в горах, и мы попали в ее мертвую зону.
Быстро погрузившись, мы слышим, как снаряды продолжают рваться на поверхности. О курах и яйцах все и думать забыли. Все хорошо, что хорошо кончается….
… Из захваченных в Севастополе наших кораблей немцы пытались ввести в строй только два эсминца и две подводные лодки. Странно, что они, будучи очень опытными подводниками, так и не научились погружаться на наших лодках. Я с интересом наблюдал за их попытками. При погружении немцы страховали лодку стропами с плавкрана. На все это страшно было смотреть. Немцам так и не удалось освоить погружение, и они ограничились тем, что ходили на наших лодках по поверхности.
Вместе с немцами прибыли в Севастополь и турки. Они главным образом готовили к буксировке домой свой бывший крейсер “Меджиди”, затонувший от взрыва мины под Одессой, поднятый нами и переименованный в “Прут”.
Не обращая особого внимания на захваченные корабли, немцы в основном занимались опустошением складов и арсеналов, где за годы войны накопилось огромное количество стали, различных материалов, снаряжения и оборудования. Немцы все это день и ночь грузили на суда и в эшелоны, отправляя в Германию.
Обстановка резко переменилась в конце сентября, когда немцы наконец поняли, что война ими проиграна. Они стали вести себя как-то повышенно нервно. Неожиданно, забыв свои обещания, они сняли с кораблей, вернувшихся из Новороссийска, русские экипажи, заменив их своими, а через несколько дней подняли на них немецкие флаги. Особенно они суетились на линкоре “Воля”. Проверяли машины, провели профилактический ремонт, начали погрузку боеприпаса.
Подводная лодка “Тюлень" ведет на буксире турецкий парусник. Севастополь. 1915 г.
Подводная лодка “Буревестник" (переименована в US-1) в Севастополе. 1918 г.
В период немецкой оккупации нас, морских офицеров, сплотил вокруг себя наш бывший командир флотилии подводных лодок контр-адмирал Клочковский. Официально он занимал пост военно-морского представителя правительства Украины в Севастополе. Особым влиянием на немцев он, конечно, не пользовался, но сплотил офицеров, создав нечто вроде тайного общества офицеров-подводников. Мы планировали при удобном случае завладеть какой-нибудь находящейся в строю подводной лодкой, бежать из Севастополя и присоединиться к армии генерала Деникина, ведущего борьбу с большевиками.
Все уже было готово для выполнения нашего плана, но тут неожиданно адмирал Клочковский вызвал к себе командира “Тюленя” капитана 2-го ранга Погорецкого и сообщил ему ошеломляющую новость: немцы решили передать прямо сегодня вечером флотилию подводных лодок снова под командование русских офицеров.
Буквально через час мы уже были на наших лодках и сразу принялись за работу. Ремонтировали и регулировали машины, привели в порядок аккумуляторы.
Все прочие корабли были нам тоже возвращены с худо-бедно укомплектованными экипажами…
… Но мы видели, какие процессы начались в немецкой армии. Эти процессы были нам очень хорошо знакомы.
Отличавшиеся строжайшей дисциплиной немецкие солдаты вдруг стали появляться на улицах какими-то расхлябанными и собираться на митинги. Этого нам было достаточно, чтобы понять, что Германия проиграла войну и катится к революции. Я не хочу сказать, что мы этому особенно радовались, но точно испытывали чувство, похожее на злорадство. Когда же через несколько дней на стоящих рядом с нами четырех немецких подводных лодках были спущены флаги, мы, стараясь не смотреть на бледные лица немецких морских офицеров, лучше других понимали, что они сейчас испытывают.
Немецкие войска покинули Севастополь, сдав базу эскадре наших бывших союзников. В октябре на рейде Севастополя появился английский легкий крейсер “Кантербери” в сопровождении нескольких эсминцев, а вскоре прибыла и вся союзная армада. Население ожидало союзный флот как “манны небесной”. Мы надеялись на полное понимание союзниками нашего трагического положения, на их уважение к тем океанам русской крови, пролитой за общее дело в ходе войны.
Однако первое, что сделали союзники, придя в Севастополь, был захват всех наших кораблей, откуда выгнали всех, включая офицеров. Даже греки, которые в годы войны ничем другим не занимались, как пакостили Антанте, и те захватили два наших эсминца. Я вообще не понимал, как грекам удалось получить статус победителей.
В наших руках остались только подводные лодки. Мы так недвусмысленно дали понять, что в случае захвата мы их затопим, что англичане и французы временно оставили нас в покое, но замки с орудий сняли. В этом большая заслуга нашего командира флотилии Погорецкого, которому удалось прогнать англичан с“Буревестника” и “Утки”, а французов – с “Тюленя”. Тем не менее, мы, естественно, оставались под контролем, и выходить в море нам разрешалось только в сопровождении английского офицера. Союзники, видимо, опасались каких-либо враждебных действий с нашей стороны против их эскадры. Но мы думали только о том, как сохранить наши лодки для России, чтобы они не попали в руки немцев, красных и кого угодно еще.
Когда пришло известие, что Добровольческая армия заняла Новороссийск, туда ушел “Тюлень”, став первым кораблем, отдавшим себя в распоряжение добровольцев.
Наступила весна 1919 года. После ухода немцев большевики заняли Украину и начали наступление на Крым. Союзники, очевидно из-за страха перед большевиками, решили эвакуировать Севастополь. Тогда небольшие и плохо вооруженные группы добровольцев заняли позиции на Перекопе, чтобы сражаться насмерть с большевиками и не допустить их на территорию Крыма. С моря действия добровольцев поддерживали два вооруженных буксира и несколько маленьких сторожевых катеров. В марте “Тюлень” вошел в Азовское море, чтобы у Арбатской стрелки поддержать действия небольшого пехотного отряда добровольцев.
Я находился в этом походе на борту “Тюленя”. Мы медленно продвигались во льдах, но так и не сумели выйти в нужное место для артиллерийской поддержки пехоты. С нами находился французский эсминец “Декарт”, но и он не мог пробиться сквозь льды.
В апреле стало ясно, что Севастополь нам не удержать и что защитить Крым мы не в состоянии. Добровольцы начали отступление на Керчь, а “Тюлень” вернулся в Севастополь. Всеми стоявшими в Севастополе кораблями взял на себя командование адмирал Саблин. Кораблей было мало: крейсер “Кагул”, канонерка “Кубанец”, подводная лодка “Тюлень” и несколько вспомогательных судов.