Я так и застыл. Хорошо, что не успел завязать шнуры, — взлетел бы на воздух вместе с пароходом.
«Что же, думаю, делать? Завяжу, а машинист опять начнет винты проворачивать?»
Я подождал немного, подумал, но ничего другого придумать не мог. И решил: будь что будет, взорвусь, так недаром.
Завязал я за лопасть шнуры и, опасливо поглядывая на винт, слез с кронштейна.
«Ну, думаю, одно дело сделал, теперь надо поглядеть, чем тут они занимаются».
Для этого я решил использовать пристань: подойти под нее, отстегнуть поясной груз и осторожно всплыть. Настил пристани дощатый, и сквозь щели я все увижу.
Всплываю под самую середину пристани. По доскам над моей головой туда и сюда снуют люди, перекатывают что-то тяжелое, должно быть, бочки. Доски под ними скрипят и гнутся.-
Я наметил пошире цель и только подплыл к ней, чтобы взглянуть на берег, как над моей головой зарычала собака. По доскам часто затопали ноги. Я тут же опустился на дно и стал припоминать берег бухты. Вспомнив, что недалеко от пристани выходила на берег гряда камней, подался туда. Добравшись, я осторожно втиснулся между двумя большими камнями, высунул из воды голову и смотрю. Весь берег завален приготовленным к отправке грузом: ящики, пушки, танки. Взглянул на транспорт, вижу — погрузка закончилась. «Ну, думаю, надо торопиться, а то как бы взрыв не застал меня в бухте, оглушит, как рыбу».
Поднимался ветер, и вода в бухте начинала вскипать. Это было мне на руку. Можно дышать свободно. Пузыри никто не увидит.
Только собрался уходить, слышу: справа что-то зашуршало, и не успел я повернуть головы, как из-за камня на меня упала огромная овчарка и зубами впилась мне в руку выше локтя. От боли у меня потемнело в глазах. Я рванулся изо всей силы и уже в воде услышал запоздалую очередь автомата.
Отбежав на глубину, я остановился, отмотал конец линя и перетянул руку выше раны. «Теперь, думаю, надо тикать». Но куда? Из бухты выйти не успею. Фашисты сейчас поднимут тревогу. Вспомнил, что неподалеку был маленький мостик, на котором женщины белье полоскали.
Прошел немного вдоль берега и вижу: точно, мостик цел. Возле него на поверхности воды то показывалось, то исчезало белое полотнище. Чтобы не пугать женщин, я осторожно подошел под мостик, вполз в самый берег и сижу под досками, высунув голову из воды. Отсюда мне хорошо была видна вся бухта. Я ждал, что немцы сейчас начнут бомбить бухту. Но все было тихо. Должно быть, часовой не успел меня разглядеть, а палил в белый свет.
На мостике заговорили женщины. Их оказалось две.
— Опять отправляют, — сказала одна.
— Того, который в субботу ушел, говорят, наши потопили, — ответила вторая.
— И этому не миновать.
От пристани донесся лязг цепей. Не отрываясь, я стал следить за транспортом. На его носу заработали паровые лебедки. Транспорт стал медленно отваливаться на середину бухты. Сердце у меня гулко забилось. Из глубины бухты показался катер, за ним второй, потом третий...
— Охрана выходит, — сказала наверху женщина.
— Боятся, ироды, да все равно не укараулят, — ответила вторая.
У носа транспорта из воды показался якорь. Стоявший на носу офицер махнул рукой. На мостике зазвенело, и тут раздался такой взрыв, что вода в бухте всколыхнулась, а в воздух вместе с обломками кормы полетели ящики и фашисты. Транспорт сразу пошел кормой ко дну.
— Батюшки! — вскрикнула на мостике одна из женщин.
— Хорошо! Ах как хорошо! — с удовольствием отозвалась вторая. — Ну нам, Фрося, надо отсюда убираться, теперь они со злости начнут бить кого попало.
Женщины торопливо ушли. А в бухту с моря влетели катера и начали забрасывать ее глубинными бомбами. Белые огромные шапки воды поднимались в воздух и с шумом оседали вниз...
Когда все успокоилось, я выбрался из-под мостика и благополучно добрался до поджидавшей меня «Малютки». Через месяц рана на руке зажила, но шрам остался.
— Вот, Саша, какие дела! — улыбнулся Нехлебов, встал на ноги и скомандовал:
— Поднимайсь!
САША
Саша, сынишка командира аварийно-спасательного отряда капитана второго ранга Верши-вина, ясным летним вечером пришел в порт на четвертую пристань, где пришвартовался серо-зеленый водолазный катер. На корме катера у аппарата в синем рабочем кителе, в белой фуражке, плечистый, усатый, стоял старшина водолазной станции Иван Сердюк и проверял действие манометра. В порту лязгали цепи, раздавался глухой стук, а недалеко в море то замолкал, то снова надрывно гудел пароход. Саша пригладил руками светлые вихры, поправил выбившуюся из-под ремня рубашку и звонко крикнул:
— Здравствуйте, дядя Иван!
Сердюк медленно повел плечами, повернул голову.
— А-а, ты, Санька? Ну заходи,
Саша спустился по сходне на катер, подошел к Сердюку, посмотрел, спросил:
— Чего это вы делаете, дядя Иван?
— Как чего? Разве ты не видишь?
— Вижу. А чего это?
— Э-э-э, плохо, брат, видно ты учишься, раз манометра не знаешь.
— Ну да, плохо! — возразил Саша. — У меня, знаете, сколько книг? Одного английского языка штук пять.
— Гм-м, — усмехнулся Сердюк в усы. — Ты что же, в Англии жить собираешься?
— На что мне Англия! Я инженером буду, а инженеру всякие языки знать надо.
— Ах, инженером? Каким же это?
— Ну, которые электростанции строят, каналы прокладывают.
— Так, так. А кто ж тебя этой английской премудрости учит?
— Мама. Она в школе английский преподает.
— Ага. А ты теперь в каком классе?
— В пятый перешел.
— Ну тогда до инженера осталось раз плюнуть.
В это время в море с новой силой загудел пароход.
— Чего это он там гудит, дядя Иван? В порт его не пускают, что ль? — спросил Саша, кивнув головой в сторону моря.
— Нет. Это американский пароход помощь просит, испортилось чего-то. Вот сейчас придет команда и наш катер пойдет к нему, так что тебе придется отдавать концы.
Саша взмолился:
— Дядя Иван, возьмите меня с собой, я вам мешать не буду. Дядя Иван!
— Волна в море, закачает тебя.
— Я качки не боюсь, честное пионерское! Дядя Иван, возьмите?
— Ну ладно, только смотри не опозорься.
— Нет! Вот увидите!
Не прошло и пяти минут. Катер отвалил от пристани и вышел в море. Сердюк и Саша стояли возле рубки и смотрели на приближающийся пароход. На его борту собрались матросы и приветливо махали руками подходившему катеру. Только один американец, высокий и тощий, в капитанской фуражке, с нашивками на рукавах, в перчатках, молча стоял у трапа и равнодушно смотрел вниз. Когда катер подошел, американец в перчатках сейчас же спустился по трапу и стал что-то говорить Сердюку, показывая руками на корму парохода.
— А черт тебя поймет, что ты лопочешь! — с досадой процедил сквозь зубы Сердюк и принялся допытываться, в чем дело.
— Дядя Иван, — сказал стоявший рядом Саша, — он говорит, что надо винты очистить, на них что-то намоталось.
— Винты? — повернув голову, сказал Сердюк и с уважением посмотрел на Сашу. — А ты и по-ихнему понимаешь? Эх ты!.. А я еще брать не хотел тебя. Тогда передай, что сейчас посмотрим.
Саша дернул американца за рукав и с небольшими паузами сказал по-английски, что требовалось. Американец заулыбался, закивал головой и положил свою руку Саше на плечо. Саша принял похвалу американца спокойно и с таким достоинством, что, глядя на него, Сердюк от удовольствия даже крякнул.
Катер подали к корме парохода. Водолаз Болгов с помощью матросов стал одеваться, а Сердюк сказал Саше:
— Саня, передай американцу, чтоб с кормы парохода спустили для водолаза пеньковый конец да предупредили машинистов, что возле винтов начались водолазные работы.
Саша перевел. Американец кивнул головой и тут же отдал нужное распоряжение стоявшим наверху матросам.
Болгов оделся, спустился по трапу в воду, взялся рукой за приготовленный для него конец и скрылся под кормой парохода.
Сердюк отошел к рубке, поднял телефонную трубку.
— Алло, Болгов, ну что там? Сети?.. На оба винта?.. Ничего, погуляют, им спешить некуда. Нож хорошо режет? Ну добро.
— Дядя Иван, — сказал подошедший Саша, — американец спрашивает, сколько придется стоять?
— Скажи, что не меньше как полчаса. Сетей много намоталось.
Саша перевел. Американец кивнул головой и посмотрел на часы. Потом он отошел чуть в сторону и что-то крикнул на пароход. Через минуту с кормы парохода на катер спустился по концу негритенок и подал американцу сигару. Саше захотелось поговорить с негритенком. Он подошел к нему, взял его за руку и спросил по-английски, как зовут. Негритенок охотно ответил и широко улыбнулся. Белые зубы его засветились, как снег на солнце. Но окрик американца тут же погасил эту улыбку. Испугавшись окрика, негритенок выдернул свою руку из Сашиных ладоней и, рискуя сорваться, снова вскарабкался по концу на пароход.
Саша так и закипел.
— Дядя Иван, зачем мы ему помогаем? Скажите Болгову, чтоб бросил винты очищать, пускай сам, как хочет, так и чистит.
— Нельзя, Саня, — спокойно отвечал Сердюк. — Помощь пароходу оказать надо. Это долг каждого честного человека. Я понимаю — тебе за негритенка обидно, и мне обидно, и всем нам обидно. Но пока приходится с этим мириться. Такие у них порядки, а мы в чужие порядки не вмешиваемся. Ничего, Саня, придет время и негритенка в Америке будут человеком считать, так что ты не огорчайся.
Саша заметно смягчился, но на американца глядел неласково. А тот, решив задобрить мальчугана, подошел к Саше и, улыбаясь, положил ему в руку золотой доллар. Саша вспомнил «желтого дьявола» (об этом мальчик читал в книге Горького) и почувствовал, как золото жжет ему ладонь. Он размахнулся и со всей силой швырнул монету в море.
— О-о-о! — удивленно протянул американец, широко раскрыв глаза. — Маленький польшевик!
Саша отвернулся и ушел в рубку.
Болгов вышел из воды, доложил, что винты очищены.
Сердюк пошел в рубку за журналом. Саша сидел хмурый и злой.