кой организации, позже — в цехе и комсомоле, потом — на заводе и в партийной организации. Николай Ильич и Нина Августовна отчитывались на равных с детьми, и это особенно сближало их всех. Даже когда Великая Отечественная война разметала Подвойских по фронтам и по стране, этого обычая не забывали — старались отчитываться друг перед другом в письмах. Отчеты помогали планировать будущее, вырабатывали целеустремленность и настойчивость.
Семья Подвойских была разновозрастная. Олесе было уже 17 лет, когда в 1925 году Нина Августовна родила шестого ребенка — дочку Леночку[5]. Разновозрастные дети требовали внимания не вообще, а каждый в отдельности. Судя по воспоминаниям дочери Н. И. Подвойского Ольги Николаевны, по блокнотным записям и письмам самого Николая Ильича, он проявлял постоянный интерес к процессу развития детей, к их внутренней духовной жизни. Общаясь с детьми, он всегда стремился проникнуть в их переживания, приходил на помощь, если видел, что они могут оступиться, он поддерживал обиженного, сплачивал детей, поощрял в них все хорошее.
«Было невероятно интересно и увлекательно все, что исходило от отца, — вспоминает Нина Николаевна Подвойская, — и невероятно весело. И сложно. С веселием и отвагой, остроумно и неожиданно увлекал он нас на расправу со всем, что было уродливым, мешающим, сдерживающим шаг… Все это сопровождалось самокритичными рассказами отца — он учил на своем примере, беспощадно, преувеличенно обнажая свои несовершенства. В результате возбуждалась жажда искать, спорить, пробовать, бороться, напрягать все силы, соревноваться и побеждать». Он избегал нудных нравоучений, разговоров в манере старшего с младшим, не давил своим авторитетом. Наоборот, с каждым из детей он разговаривал как с равным и старался, чтобы дети сами пришли к нужному выводу и сделали правильный шаг.
Николай Ильич был глубоко убежден в необходимости рабочей закалки для молодежи. И своим детям он не раз говорил, что, прежде чем думать о вузе, они должны пройти трудовую школу. Когда в 1924 году пришла пора помочь старшей дочери Олесе определить свой жизненный путь, Николай Ильич отправил в Замоскворецкий райком комсомола письмо, в котором писал: «Дорогие товарищи! Помогите, чтобы моя дочь Олеся, комсомолка, спаялась с рабочей массой в труде, учебе и пролетарском воспитании. Я нахожу, что для юношества, для его закала в борьбе… самой деятельной школой еще долгое время будут фабрики и заводы… Школа посылает ее в вуз. Но она решила пройти школу, которая выкует из нее действительного, непоколебимого, горячо любящего рабочую жизнь и борьбу, кузнеца. Если можно, помогите ей стать к машине в типографии или на металлообрабатывающем заводе».
Олеся окончила ФЗУ. До 1930 года работала на бывшем заводе Дукса, получив звание лучшей фрезеровщицы завода. Здесь ее приняли в партию. Потом она без отрыва от производства окончила технический вуз, стала инженером.
Этим же путем пошли и другие дети Подвойских. Лева после окончания школы был на пионерской и комсомольской работе, затем учился на рабфаке, поступил в МВТУ имени Н. Э. Баумана. Лида, с детства страдавшая тяжелым пороком сердца, и та пришла в аудитории мединститута через цех автомобильного завода, где она работала слесарем-лекальщиком. Нина окончила ФЗУ, на заводе «Красный пролетарий» стала токарем 5-го разряда, а затем работала контрольным мастером на авиазаводе. Одновременно окончила аэроклуб. В годы Великой Отечественной войны она работала на Урале и лишь в послевоенное время получила диплом МГУ.
Величайший труженик, Николай Ильич прививал детям глубокое уважение к труду. «Помни, Олеся, — писал он дочери, — твой гений — это твой труд и умение работать». При этом Николай Ильич предостерегал детей от труда только во имя личных, эгоистических целей. «…Дети мои, — обращался он к ним, — …Россия создается нами. Каждый камешек, который кто-либо из нас положит в ту или другую область великого общественного строительства России, будет памятником и величайшей эпохе, в которую удостаиваемся жить, и тому, кто положил камень вместе, сообща с другими».
Ратуя за трудовое воспитание, Н. И. Подвойский, конечно же, не отрицал значимость образования. «…Советую вам учиться, учиться и учиться, — писал он детям во время одной из командировок. — И не только для того, чтобы подготовиться к выполнению тех пли других задач сейчас. Нет, учитесь, учитесь всю жизнь, чтобы все время стоять в уровень с могущими быть вам предъявленными государством в каждый данный момент требованиями. Помните, что социализм — это все ускоряющееся движение вперед, все выше и выше, все более и более квалифицированными силами». Оп призывал их глубоко изучать теорию. «Без знания теории, — утверждал он, — происходит бесполезная растрата сил… там и тогда, где теория несколькими словами открывает пути. Теория — это опыт миллионов и миллионов людей…»
Когда старшие дети вышли из подросткового возраста, в семье стали все чаще возникать разговоры о дружбе, о любви. Николай Ильич подчас выговаривал кому-то из детей за то, что те иногда поздно приходили. Но они отвечали, что не видят ничего ужасного в том, что молодые собираются в часы отдыха, шутят, болтают и даже влюбляются.
— Разве социализм и любовь несовместимы? — как-то вдруг напрямую спросила самая непосредственная из детей Ниночка.
— Совместимы, конечно! — Николай Ильич от неожиданности сел на первый попавшийся стул, пытаясь собраться с мыслями.
А дети замолкли, окружили его. Четыре пары любопытных глаз смотрели на него и ждали. Нина Августовна с улыбкой поглядывала на Николая Ильича, уверенная в том, что он «выкрутится».
— Встречаться, улыбаться, смеяться, шутить, плясать, петь! Я — за! — наконец проговорил он. — Но настоящая любовь — это начало материнства. Я за такую любовь. То, что ты ему нравишься и он тебе нравится, этого мало для настоящей любви. Надо посмотреть, что он ищет? Духовной близости и взаимопонимания? Хорошо! Но думает ли он связать с тобой свою судьбу и вырастить потом кучу детей? Если да, то это любовь по-социалистически. А если в нем только плоть проснулась и бунтует, то это еще не настоящая любовь.
— Почему же непременно «кучу детей»? — встревает Лева.
— Да потому, что в последние годы в городах творится форменное безобразие, — горячится Николай Ильич. — Взяли моду иметь по 1–2 ребенка! Вот где истязание плоти! Вот где губится здоровье женщины!
Николай Ильич успокаивается, приводит примеры, когда увлечение и необдуманная связь вели к скоропалительной свадьбе, появлению ребенка, которого молодые «спихивали» родителям, чтобы самим закончить учебу и начать хоть что-то зарабатывать на жизнь.
— Мне кажется, что тут нет ни грана не только социализма, — переходит он на Ниночкин шутливый тон, — а даже разночинского демократизма.
Ниночка фыркает. А Николай Ильич опять серьезен.
— Прежде чем думать о настоящей любви, надо найти свое место в жизни. Надо хотя бы закончить учебу. Я так считаю.
Тема любви не раз возникала и в разговорах Подвойского с детьми, и в письмах к ним. Но наверняка сильнее всяких слов, наставлений, советов и рекомендаций воздействовал на детей живой пример их родителей. У Николая Ильича и Нины Августовны была одна на двоих нераздельная и беззаветная любовь на всю жизнь. И в молодости, и в зрелые годы они любили друг друга, любили жизнь и были счастливы. Для Николая Ильича даже короткая разлука с Ниной Августовной была мучительна. Он и в тридцать, и в шестьдесят лет писал ей письма, полные поэзии, любви и юношеского огня. «Милая», «родная», «дорогая» Нинуша — только так он обращался к ней до самого последнего дня своей жизни. Вот уже двадцать лет, писал он ей, я считаю своим счастьем и горжусь тем, что ты моя жена, «никогда, никогда после 1905 года не думал о том, что кто-либо из девушек или женщин может мне стать ближе, любимее, чем ты. И сейчас и навсегда никто не станет вместо тебя мне женой». В другом письме он признается: «…Лучше, милей, чище, сильней, святей я не знаю жены, матери, друга, товарища. Ты всегда передо мной стоишь такой, какой стояла тогда, когда развевалось красное знамя на массовке 1-го Мая 1905 года в лесу около Ярославля. Всегда помню, как приходила ко мне в больницу в Ярославле… как везла меня в Кострому, как вырывалась с работы, чтобы сводить меня на прогулку. Перед тобой я постоянно стою так, будто смотрю высоко, высоко на греющее солнце».
Очень скромная и сдержанная, Нина Августовна не употребляла высоких слов, лишь называла его «мой Николушка». Ее преданность и любовь к Николаю Ильичу выражались в постоянной заботе о нем, в том, что она в самые трудные моменты была всегда рядом с ним, в том, что она открыто говорила ему самую горькую правду, помогала принимать мужественные решения и переживать неудачи, которых у пего было немало. Так было, в частности, и в январе 1935 года, когда Николай Ильич лежал в больнице с тяжелейшим инфарктом и врачи говорили Нине Августовне, что надежд на благополучный исход мало. Тогда Нина Августовна, дав расписку, под свою ответственность перевезла Николая Ильича домой. Своими заботами и, конечно, с помощью врачей она, в который уже раз, выходила его.
Считается, что житейские неурядицы являются одной из причин непрочности браков. Николай Ильич и Нина Августовна пронесли свою любовь через многие и многие трудности. И они лишь сцементировали ее, сделали их союз нерушимым. До болезненности принципиальные и скромные, они оценивали условия своей личной жизни лишь с одной точки зрения: насколько они способствуют или мешают работе. На большее они никогда не претендовали. Они обходились минимумом житейских благ, да и те получали не сразу, а терпеливо дожидаясь, когда до них дойдет очередь. Лишь через четырнадцать лет после победы революции, в 1931 году, они получили квартиру, перебиваясь до этого временным жильем. Большая семья требовала больших расходов. Двух зарплат хватало далеко не всегда. Но никто из окружения Подвойских, кроме самых близких, не знал, в каком подчас жесточайшем безденежье они жили все 20-е годы. Нина Августовна бесконечно штопала гимнастерку Николая Ильича и свое платье. А неунывающий Николай Ильич иногда шутил: «Подожди, я тебя одену, как куколку». Вся семья хохотала, зная, что такого «невероятия» никогда