Доктор усадил ее в своем кабинете и ушел. Таня снова задумалась о прошлом. Ей было странно находиться здесь. Воспоминания нахлынули, окутав плотным облаком прошлого. Подумать только: ей было совсем не много лет, но какая же пестрая, бесшабашная, страшная и невероятная была ее жизнь!
Перед глазами Тани вдруг ясно, отчетливо снова встало любимое лицо бабушки — еще один призрак из прошлого. Но бабушка не осуждала ее — наоборот, с любовью улыбалась ей.
Петровский вернулся через час, застав Таню так же неподвижно сидящей на одном месте. Лицо ее было таким белым, что он тут же налил ей стакан воды.
— Вам плохо? Что-то случилось? Вы попали в беду?
— Нет, — Таня вскинула на него удивленные глаза, — со мной все хорошо. Я по другому вопросу... Мне очень трудно начать.
— Ну, хорошо, давайте я начну. Как вы жили все это время? — Доктор сел напротив, не сводя с Тани внимательных глаз. Она отметила, что он постарел, осунулся, волосы и борода стали совсем белыми, но в чертах его лица по-прежнему было благородство, а в глазах — доброта. — Так чем вы занимались?
— Разным, — улыбнулась Таня. — Я была воровкой.
— Я догадывался об этом, — кивнул доктор, — все думал, что не надо было отпускать вас, когда вы пришли ко мне за снотворным. Вы ведь использовали его для воровства, да?
— Да, — кивнула она. — А еще я возглавляла банду и сама была в банде Японца. Потом открыла лавку на Привозе. И наконец встретила свою любовь, а затем умудрилась все потерять.
— Это не страшно, — вздохнул доктор, — вы еще очень молоды. Ничего нельзя потерять безвозвратно. Жизнь всегда дает второй шанс.
— Я пришла не по этому поводу... — запнулась Таня, а потом без обиняков выпалила: — Скажите, доктор, вы знали мою бабушку Наталью Алмазову раньше, до пожара? Вы были знакомы с ней до того, как она...
— Да, знал, — прервал ее доктор Петровский и нахмурился: — зачем это вам?
— Тогда, может... — запнулась Таня. — Вы знаете, откуда у бабушки появилась я? Ведь я была ей не родная, правда?
— Не родная по крови, — уточнил доктор Петровский, все так же хмурясь, — зачем теперь ворошить прошлое? К чему это вам, Таня?
— Я хочу найти свою семью. Я хочу узнать, кто мои родители. Я хочу понять, кто я и откуда, и почему никто никогда не пытался меня найти, — на одном дыхании выпалила она, чувствуя, как с плеч ее скатывается огромная тяжесть, и грудь расправляется, и становится легче дышать.
Доктор Петровский встал и тщательно запер дверь на замок. Таня не поверила своим глазам, когда он повернул в замке ключ.
— Я ждал этого разговора, — он снова сел напротив Тани, и лицо его стало невероятно серьезным. — Я все время ждал, когда вы ко мне придете. Рано или поздно.
— Почему? — почти шепотом спросила она.
— Наталья Алмазова предупреждала меня об этом — перед смертью. И даже попросила рассказать правду... Беда в том, что я не так много могу вам рассказать...
— Откуда я появилась у бабушки? — снова выпалила Таня, выстреливая слова, как очереди из пулемета.
— Отсюда, из Еврейской больницы... — улыбнулся доктор Петровский, — а отдал вас бабушке я.
— Вы? — Глаза Тани полезли на лоб.
— И совершил этим уголовное преступление — подлог документов. Впрочем, я не жалею ни о чем.
— Пожалуйста, доктор, — Таня молитвенно сложила руки на груди, — пожалуйста, расскажите мне все, что знаете!
— Я знаю не так много... — Петровский печально покачал головой и начал свой рассказ.
В тот год мануфактурная мастерская купца Аристида Сарзаки получила крупный заказ на изготовление постельного белья, полотенец и перевязочных материалов для Еврейской больницы, щедро оплачиваемый ее попечителями — высокими чиновниками города. Для уточнения деталей заказа и количества необходимых комплектов в больницу пришла швея, возглавлявшая мастерскую.
Это была высокая, статная и очень красивая дама в дорогом, элегантном, модном наряде. Она подъехала в роскошном экипаже, в ушах ее сверкали бриллианты. Злые языки поговаривали, что эта дама была любовницей Аристида Саркази, но в любом случае, он доверял ей во всем и она была его правой рукой. Даму звали Наталья Алмазова.
— Бабушка была любовницей Аристида Сарзаки? — охнула Таня.
— Я не знаю этого в точности, — доктор покачал головой, — но так поговаривали. Ваша бабушка была очень красива. Она занимала высокое положение, и у нее были деньги.
Он продолжал. Чтобы уточнить количество перевязочных материалов, даму из мастерской отправили к главному хирургу доктору Петровскому. Ей предложили подождать в кабинете, так как он осматривал поступившего пациента, но дама заявила, что у нее нет времени, и она сама его найдет. И нашла.
В длинной палате со множеством коек доктор Петровский склонился над тельцем ребенка, который неподвижно застыл на старом матрасе. Он был совсем маленький, не старше года, и почти не подавал признаков жизни.
Это была крохотная девочка с синим, застывшим лицом, на котором уже отчетливо проступила печать близкой смерти.
— Что с ней? — Голос дамы дрогнул, и доктор Петровский удивленно вскинул на нее глаза. — Она умрет?
— Скорей всего да, — его поразило выражение лица роскошной, богатой дамы — никогда в жизни он не смог бы предположить, что она заинтересуется умирающим ребенком.
— Бедные родители... — Дама сокрушенно покачала головой.
— Родителей у нее нет, — ответил доктор Петровский, — у нее нет даже имени.
— Откуда она у вас?
— Час назад принесли два рыбака. Сказали, нашли на берегу. Откуда она там — неизвестно. Ночью был сильный шторм, потонуло много судов и прогулочных яхт. Может, она была на одном из них. Рыбаки сразу принесли ее к нам. Состояние очень тяжелое.
Дама все смотрела на девочку, а затем, выйдя уже из палаты, оплатила для ребенка самые дорогие лекарства. Это и была Наталья Алмазова. Она приходила навещать девочку каждый день. Со временем она рассказала доктору Петровскому о себе, о том, что в ее жизни произошла страшная трагедия: ее трехлетняя дочь Таня умерла от оспы, а муж сразу после этого ушел к другой женщине...
Девочка-найденыш, между тем, поправлялась, и Наталья Алмазова страстно привязалась к ней. После выздоровления ее должны были направить в приют, но Алмазова умоляла доктора помочь забрать девочку.
Петровскому тоже не хотелось, чтобы девочку отправили в приют. Ему было очень жаль и бедную женщину, для которой этот ребенок стал единственной радостью в жизни. В общем, попирая все законы, доктор обратился к своему пациенту — фальшивомонетчику из криминального мира, которого лечил от огнестрела и ничего не сообщил об этом в полицию. Тот обещал помочь и помог: бандит достал фальшивое свидетельство о рождении, выписанное на имя Татьяны Алмазовой, дочери модистки Натальи Алмазовой. Предъявив эти фальшивые документы, дама забрала ребенка...
— Так вы приняли имя покойной дочери Натальи и стали Таней Алмазовой, — вздохнул доктор. — Когда Наталья забрала вас, ей было больше 50-ти. Поэтому она стала для вас не матерью, а бабушкой. Я рад, что не ошибся, отдав ей ребенка.
— Значит, меня принесли рыбаки... — задумчиво произнесла Таня.
— Не рыбаки, контрабандисты, — поправил ее Петровский. — Они назвались рыбаками, но на самом деле это было не так, я понял сразу.
— Вы знаете, кто они? Как мне их найти?
— Один был в возрасте, его звали Седой. Второй — молодой, имени не знаю. Седой в свое время был известным контрабандистом.
— Они могли меня украсть?
— Нет, — Петровский покачал головой, — вы долго были в воде, успели наглотаться. Скорей всего, они рассказали правду.
— Вы что-то знаете о них?
— Про Седого слышал, что он и сейчас выходит в море, несмотря на возраст. Он живет в Рыбачьей балке за Фонтанским мысом. Во всяком случае, там стоят его лодки.
Глава 10
Где-то вдалеке выла собака. Ее глухой, утробный вой напоминал волчий. Темные тени близкого вечера опускались на землю, приглушая яркие краски дня. Потеряв ослепительную синеву, всеми оттенками лазури играющую на солнце, море постепенно становилось спокойным, завораживающих пастельных тонов, к приближающемуся вечеру приобретая мягкость нежного шелка. А ближе к ночи спокойные краски моря напоминали уже приглушенную расцветку дорогой натуральной ткани, в которую так хотелось укутаться.
Таня твердой походкой шла по берегу моря, с наслаждением вдыхая неповторимый запах, где для нее слились воедино ароматы надежды, бальзам уверенного спокойствия, горечь воспоминаний, отблески уходящих любимых и терпкая печаль от долгой, возможно, непреодолимой дороги домой. А море — море всегда было живым, и Таня всегда воспринимала его, как живое существо. Словно большой ласковый друг, оно согревало ее душу. И Таня как будто прижимала этот воздух к самому своему сердцу, наслаждаясь этим и надеясь, что это повторится не однажды. Она ступала возле самой кромки моря по песку и чувствовала, как это придает ей силы. Она была благодарна судьбе за эту случайную передышку, загнавшую ее сюда, к морю.
День, между тем, быстро уходил, время от времени роняя яркие отблески в закатные тени, уже начинающие скользить по берегу. Наступающая темнота грозила окутать мягкость вечера непроницаемой для глаз чернотой.
Этот район заброшенных рыбачьих лачуг со скелетами старых лодок, доживающих свой век на пустынном морском берегу, всегда был полностью безлюдным. Таня прошла уже несколько километров вдоль пустынного песчаного пляжа, и на всем отрезке этого пути не встретила ни единой живой души. Только утробный собачий вой надрывал ее душу. Этот вой указывал на близость человеческого жилья где-то там, за песчаным холмом, возможно, и не так далеко.
Уже представляя, как берег моря полностью покрывается темнотой, Таня ускорила шаг. К Рыбачьей балке за Фонтанским мысом вели две дороги. Одна была проездной, шла по хорошему пути наверху, над холмом, и по ней ездили пролетки, автомобили и телеги, которыми вполне можно было добраться до места и бистро. Вторая же шла по берегу моря, внизу, и представляла собой путь в обход. Она была намного длинней, потому что спускалась с холма, а потом делала крюк, минуя разбросанные рыбачьи постройки и причалы. Кроме того, дорога эта была безлюдной. На всем пути можно было в лучшем случае не встретить никого, ну а в худшем — напороться на лихие души, грабящие подгулявших путников. Когда Тане рассказывали про два пути, которыми можно добраться до Рыбачьей балки, ей не советовали именно этот, второй путь.