— Есть другой путь наверх? Или надо возвращаться через этот проклятый музей?
— Меня через музей не проводили.
— Ты так и не сказал, зачем они это делают.
— Андрей, ты задаешь слишком много вопросов, — улыбнулся Жан. — Я сам мало что знаю. Делают они это... потому что так положено. Это ответ, который я сам получил. Им дают жертву, то есть пленника, лишь на время, на одну ночь. Считается, что они готовят ее к смерти. Но эта жертва — не их, она принадлежит стае. Они ее должны вернуть. Таков обычай.
— Это ничего не объясняет.
— Они меня привели в свою лабораторию.
— У ведьм лаборатория?
— Когда они меня туда привели, у меня как камень с души. Значит, я не у дикарей, которые не знают пощады. Значит, здесь есть цивилизованные существа. Я гляжу на эти грязные старческие рожи и говорю им: «Поймите, тут недоразумение. Я попал сюда по ошибке». Но они так и не поверили, что я не дикарь...
Жан замедлил шаги.
— Хочешь посмотреть на лабораторию?
— Ты уверен, что они не спохватятся?
— Загляни.
Жан открыл дверь в стене. Он тоже понял, каким образом открываются здесь двери. Каменная плита утонула в полу.
— Осторожнее, не ушиби макушку. Здесь у них неполадки с энергией, — сказал Жан. — Я спрашивал, чем они питаются. Они поняли меня буквально, будто я говорю о бутербродах.
— И что же ответили? — с интересом спросил Андрей.
— Что им не надо питаться. Они выше этого. Они ведьмы.
— Логично, — сказал Андрей, ступая в большое сводчатое помещение, тесно уставленное приборами, назначения которых не угадаешь. — Они сами со всем этим управлялись?
— Вполне профессионально.
— Ты не сопротивлялся?
— Я на своем опыте понял, что ведьмы сильны, как медведи.
Андрей подошел к операционному столу, с него свисали пластиковые ремни. Он толкнул стол, тот поехал.
— Я сначала решил, что они меня разрежут. Очень испугался.
Они шли за столом, который катился в угол комнаты.
— Одна из ведьм уговаривала меня, что мне не будет больно, что мне не причинят вреда.
— Ты можешь уловить акцент, когда они здесь говорят?
— Я способен к языкам. Я их чувствую. Это был их язык. Но говорил лишь рот. Лицо в этом не участвовало. Это ненормально.
— И дальше?
— Дальше они начали меня исследовать. Они не только сняли с меня голограмму, они брали образцы крови, кожи, волос — порой это было неприятно. Они были жутко деловиты.
— Между собой говорили?
— Нет. Но я, как успокоился, начал задавать вопросы. И они отвечали. Они сказали, что меня исследуют, чтобы оставить обо мне память. А самого меня отдадут акуле, так велит закон. Мне было бы понятнее, если бы они плясали вокруг меня, колдовали, шаманствовали, а они проводили физиологическое обследование. А потом я увидел, как в стеклянном цилиндре проявляется моя копия — сначала это был скелет, потом он стал обрастать сосудами, внутренностями. Зрелище интереснейшее. Когда появилась кожа, я думаю, кто это такой знакомый. А это я, собственной персоной.
— А как ты от них сбежал?
— Эти гуманисты заперли меня в пустой камере.
Но я подсмотрел, как здесь открываются двери.
— Гуманисты?
— Разумеется. Они удобно устроились. Они никого не убивают. Они настоящие ученые, экспериментаторы, они собирают музей, никому не вредя. Они берут напрокат лишь тех, кому по законам степи положено погибнуть. Помнишь, как делала инквизиция? Преступник передается в руки светских властей...
— Я удивлялся, — сказал Андрей, — откуда у Октина Хаша столько железа?
Жан остановился у очередной двери.
— Ведьмы здесь. Я искал выход и наткнулся на них.
В небольшом помещении с несколькими погасшими экранами, над пультом, протянувшимся вдоль одной из стен, стояли неподвижно, темными привидениями, шесть ведьм. Шесть одинаковых черных фигур, закутанных в темные тоги. Они были одного роста, одного сложения, они стояли строго в ряд, как манекены. И это окончательно укрепило Андрея в его предположениях.
Жан остался у входа.
Лица ведьм были одинаковы. Глаза открыты и пусты.
Андрей внимательно осмотрел первую из старух. Он приподнял холодную тяжелую руку.
— Осторожно, — испуганно шепнул Жан.
— Помолчи, Жан, — сказал Андрей. — Ты замечательно умеешь разбираться в языках, а я умею разбирать и собирать часы.
— Часы?
— Чтобы посмотреть, где там сидит жучок. Если часы с обманом.
Говоря, Андрей отыскал тонкий шов на тоге ведьмы — черную молнию. Тога распахнулась. Жан, должно быть, ожидал увидеть внутри старческое белое тело и собирался отвернуться. Но увидел панель. Пальцы Андрея работали быстро, но осторожно; он был похож на сапера, который обезвреживает мину, прислушиваясь, не начнет ли она отсчитывать секунды перед взрывом.
Щелкнуло. Панель откинулась. Андрей грубо рванул на себя какую-то планку. На пол, зазвенев тонко и жалко, посыпались микроскопические детальки.
— Вечного тебе покоя, бабушка, — сказал Андрей, переходя к следующей ведьме.
Когда они выбрались из черной кибитки, снаружи было светлее. Становище на том берегу спало. Лишь в одном месте алым пятном догорал костер. Кибитки казались горстками земли, выкинутыми кротом на зеленую лужайку. Было так тихо, что, когда далеко на склоне заржала лошадь, показалось, что звук родился рядом.
— Здесь нет цикад, — сказал Андрей тихо.
— Красота какая! — сказал Жан. — Я и не предполагал, что буду снова любоваться звездами.
— К счастью, память избирательна.
— Ингрид очень любила ночь. Больше, чем день. Странно?
Андрей не ответил. Он смотрел на вторую черную кибитку.
Потом сказал:
— Я загляну туда. Время еще есть.
— Вот этого мы и не знаем, — сказал Жан.
Но пошел вслед за Андреем.
Андрей откинул полог. И включил факел, который снял со стены в подземелье ведьм. Светильник был ловко сделан под факел — хозяева ведьм не хотели, чтобы попавший внутрь дикарь почуял неладное. На конце факела вспыхнуло пламя неровное, мятущееся и похожее на настоящее.
Пересекая кибитку, тянулся невысокий длинный стол. На нем были разбросаны белые кости.
Андрей подошел поближе.
— Осторожнее! — предупредил Жан.
Андрей чуть не наступил на череп. Человеческий череп. Кости на столе тоже были человеческими. В глубоком кресле сидел скелет. Остатки блестящей гладкой одежды свисали странной бахромой. Андрей понял, почему скелет не рассыпался и не упал с кресла: он был пришпилен к спинке тремя короткими копьями.
Неровное пламя факела заставляло скелет в кресле дергаться. Андрей обошел стол. На полу лежал еще один скелет, на кисти руки, перехваченной металлическим браслетом, поблескивал какой-то прибор. Одежда была разодрана в клочья. Андрей понял, что до трупов добрались грызуны или муравьи. Череп человека, лежавшего на полу, был раскроен топором.
Андрей прошел за стол и опустился на корточки, шаря рукой по полу. По аналогии с кибиткой ведьм здесь должен быть ход вниз.
— Кто они? — спросил Жан из полутьмы. Он не отходил от входа.
— Хозяева ведьм, — сказал Андрей.
— Кто их убил?
— Ты задаешь вопросы, на которые знаешь ответы.
— Степняки, — сказал Жан, — трепещут перед ведьмами. Они никогда бы не подняли на них руку.
— Удивительное убеждение. — Андрей нашел, наконец, нужный камень, и плита в полу сдвинулась. — Конрад верил в нечто подобное до последней секунды жизни... Степняки еще слишком первобытны, чтобы трепетать. Как только среди них родился сообразительный вождь, он смог сделать выводы. Выгодные для себя. Представь себе такую картинку...
Голос Андрея стал звучать глуше. Жан увидел, как пламя факела спустилось к полу, освещая круг шахты, и затем скрылось в ней.
— Ты куда?
— Надо же поглядеть, что внутри.
— Слушай, Андрей, сюда прилетит экспедиция, они не спеша все обследуют. Здесь... неприятно.
Жан все же отошел от входа и остановился над шахтой.
— Ну вот, я так и думал, — сказал Андрей. Факел осветил скелет, лежавший на дне. Скелет был одет в зеленый свободный костюм — в подземелье не добрались хищники. — Он успел закрыть люк, и Октин Хаш остался ни с чем.
— Ты уверен, что это дела Октина Хаша?
— Да, — ответил Андрей, — на сто процентов.
Он говорил, закинув голову, и пламя факела искажало его черты.
— Все это было экспериментом. Когда наши прилетят, они обследуют подземелье и подтвердят. Это был великолепный, грандиозный эксперимент. Даже нам такой не по плечу. Они взяли планету, на которой жизнь делала лишь первые шаги, и начали гнать эволюцию скоростными темпами. Они создали для эволюции оптимальные условия, они подгоняли генетику, они втискивали миллионы лет в годы.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что это — единственное объяснение тому, что рядом здесь живут динозавры и питекантропы. Я никак не мог сообразить, почему не вымерли динозавры? Почему птицы не вытеснили птеродактилей? А ответ относительно прост: они не успели вымереть. Эволюция здесь шла под контролем генетиков и генных инженеров.
— Но все равно это должно занять много лет.
— Тысячи лет, несколько тысяч.
— Но зачем, зачем? Кому это нужно?
— Я тебе назову множество экспериментов, которые ставила и ставит земная наука и которые могут показаться бессмысленными профану. Когда-то эксперименты генетиков с мухой дрозофиллой осмеивались как пустые... А знаешь, чем занимался мой дед, уважаемый профессор? Он со своими учениками изготавливал орудия каменного века, рубил деревья каменными топорами, путешествовал в долбленых лодках и пахал землю деревянным плугом. Он хотел воссоздать технологию каменного века. Эксперименты, на которые идет наука, тем грандиознее, чем больше возможности ученых. Я могу поклясться, что, когда биологи и палеонтологи на Земле узнают об этом эксперименте, они взвоют от зависти. Воспроизвести эволюцию на целой планете — это же грандиозно!
— Но эксперимент затянулся на множество поколений...