Ингрид вытащила из катера пластиковое полотно и с помощью чернявого мужчины начала покрывать им ящики и контейнеры, лежавшие на траве. Теплая струйка крови потекла по шее, и Брюс вытер ее. Надо в самом деле привести себя в порядок. Но кто здесь доктор?
Дикари с сетью добежали до шевелящейся кучи птеродактилей, накинули на них сеть, и когда птеродактили сообразили, что, увлекшись обедом, потеряли свободу, было поздно. Они бились под сетью, стараясь взлететь, а мужчины дротиками и каменными топорами глушили их. Стоял страшный гомон.
— Эй! — крикнул Брюс — Ты куда?
Один из дикарей, пользуясь суматохой, подбежал к вещам на траве, откинул угол полога и потащил к себе серебряный плоский ящик. Ингрид увидела и стала тянуть ящик на себя. Ей на помощь пришел Конрад. Худой высокий мужчина в белых шортах громко увещевал грабителей. Язык, на котором он говорил, был цокающим, быстрым, отрывистым, словно стрекотание лесной птицы.
Увещевания, а, главное, неудача внезапного нападения утихомирили охотников. Еще через три минуты они удалялись, волоча сеть, полную битых птеродактилей, и с хохотом рассказывая друг другу о своих подвигах.
— Брюс, — сказал Конрад возмущенно, — я уже сказал тебе, что надо промыть рану.
3
Доктором оказалась Ингрид.
Она выбрила Андрею волосы на затылке и обработала рану, потом залила ее пластиком. Придется походить денек с этой заплатой. Но если Брюс хочет, ему можно сделать прическу как у кочевника. Жан тоже собирается…
— Зачем ему?
— Он гениальный филолог. Вы бы послушали, какие беседы он ведет со степняками. Его приняли в стаю. Теперь испортят они нашего Жана. У них нет принципов — что хорошо, а что плохо. Готовы всю станцию ограбить. Белогурочка, милейшее создание, я ее очень люблю, украла зеркало. И повесила на юбку, спереди, представляете? От их хохота мы всю ночь не спали. Вот и все. Можете идти. А то у птеродактилей на зубах бывает трупный яд.
— Я думал, что они крупнее.
— Они бывают куда крупнее. К счастью, сюда не залетают.
Пришел Конрад.
— Не жарко? — спросил он. — А то включим кондиционер.
— Нет, спасибо. А почему вы пускаете аборигенов на станцию?
— Нет, — сказала Ингрид, — в помещения мы их не пускаем.
— Дежурный на пульте всегда может включить силовое поле, — сказал Конрад. — А ночью обязательно включает.
— Конрад их жалеет, — сказала Ингрид. — Это его стая.
— А ты их не жалеешь?
— Жалею, — сказала Ингрид, — но мы ничем не можем помочь.
— Что с ними случилось? — спросил Андрей. Пластик стягивал кожу, и хотелось его содрать.
— Сегодня увидишь, — сказал Конрад. — К нам пожалует сам Октин Хаш.
— Я думаю, — сказала Ингрид, — что он пришлет своего палача.
— Приедет, — сказал Конрад. — Я с ним говорил. Он любопытен.
Андрей Брюс попросил воды, выпил маленькими глотками. Вода была свежей, родниковой.
— Наши соседи, по-здешнему — стая Белого волка, — сказала Ингрид, — кочевали раньше километрах в двухстах отсюда. Мы основали станцию в безлюдном месте. Даже вместо куполов поставили шатры, чтобы не выделяться.
— Они о нас все знали, — сказал Конрад. — Охотники сотню километров проходят в день. А верховой и еще больше.
— Они к нам приходили, — сказала Ингрид. — Мы для них другая стая. И очень богатая. Мы с ними наладили отношения — они к нам, привыкли, но приезжали нечасто. Обокрасть нас трудно, а железа мы не даем. Но потом пришел Октин Хаш.
— Кто он такой? — спросил Андрей.
— Аттила, местный Аттила, — сказал Конрад. — Он пришел со своей ордой с юга. Так нам говорили. Другие считают, что он всегда кочевал у Зеленой реки, а года два назад стал сильным.
— Ведьмы помогли, — заметила Ингрид, складывая инструменты и закрывая шкафчик. — Наша стая так считает.
— Ведьмы или организационные способности, — сказал Конрад, — но суть в том, что он сумел подчинить себе все стаи этой степи и собирается в большой поход к морю. А войны здесь простые — смерть или рабство. Стая Белого волка тоже была разбита, и остатки ее бежали к нам под крыло. Октину Хашу это не нравится, он не хочет делить с нами степь, но и не смеет напасть.
— Как же называется ваша стая? — спросил Андрей.
— Стая Железной птицы, — ответил Конрад. — Только не воображай, что нам все это нравится. Если бы не уникальная фауна, не миллион загадок, мы бы отсюда улетели.
— Соблазн велик?
— Знаешь, как кличут нашу планету в Управлении Исследований? Эвур. Эв-ур — Эволюционный урод. Здесь все сразу — триасс и мезозой, кайнозой и хомо сапиенс. Новые виды здесь появлялись, а старые не вымирали. Это не может быть, но случилось. Ради того, чтобы здесь поработать, можно пойти на переговоры даже с Октином Хашем.
Филолог Жан заглянул в медпункт.
— Там Белогурочка — сказал он. — Ее отец заболел.
— Что с ним? — спросила Ингрид.
— Был на охоте. Больше она не говорит. Табу.
— Я пойду, — сказала Ингрид. — Скажи Медее, что пирог в духовке.
— Я сам посмотрю, — сказал Конрад. — Возьми с собой нашего раненого. Ему интересно.
— Спасибо, — сказал Андрей. — Я пойду.
— Вернетесь, будем обедать, — сказал Конрад.
4
Перед выходом Конрад выдал Андрею пояс с бластером.
— Здесь много неожиданных гадов, — сказал он. — Правда, сюда они редко суются — шумно, боятся, запахи чужие. И все же залетают.
Они пошли втроем. До шатров было метров триста. Впереди шагал Жан. Он нес через плечо сумку Ингрид с медицинскими инструментами. Затем Ингрид — рука на поясе. Андрей замыкал шествие.
Спутники Андрея выглядели опереточно — легкие рубашки и шорты, широкие пояса с пистолетами на боку, высокие сапоги — типичные покорители звездных трасс из детских фильмов.
Они шли по широкой тропе. Трава была сочной, зеленой. Гудели пчелы, огромный, в пядь, зеленый кузнечик выскочил на тропинку, присел и сиганул метров на десять. Вереницей пересекали тропинку большие желтые муравьи, мелкие розовые бабочки густой стайкой вились над белыми шапками соцветий. Андрей отмахнулся от шмеля размером с кулак. Тот обиженно взревел, но отлетел.
— Они не кусаются? — спросил Андрей.
— Вылечим, — ответила Ингрид обнадеживающе.
— Все же здесь надо осторожнее, — сказал, обернувшись, Жан. — Вылечить она вылечит, но будет больно.
— А в озере вы купаетесь? — спросил Андрей.
— Ни в коем случае, — сказала Ингрид, — на это даже моего оптимизма не хватит.
— Оптимизм ни при чем, — сказал Жан. — Один раз на берег выползла такая гадина, что Конрад забрался на шатер — совершенно гладкая поверхность, а забрался на вершину. Я думал, что умру от смеха.
По скучному тону Жана трудно было представить, чтобы он умирал от смеха.
— Аксель Акопян его застрелил, — сказала Ингрид. — Шкура в столовой висит. Посмотрите.
— Нет, — сказал Жан. — Мы ее уже запаковали.
Шатры стаи Белого волка вблизи оказались жалкими поделками. Несколько жердей связаны сверху, оплетены ветками и кое-как прикрыты облезлыми шкурами.
Площадка вокруг чумов была утоптана. Удручающе воняло. Более всего от тушек птеродактилей — женщины разделывали их на открытом воздухе. Тучи синих мух реяли над ними. Женщины прекратили работу, глазели. Их заинтересовал Андрей. Незнакомый человек. И одет иначе. Синие рейтузы, серебристые башмаки и белая безрукавка.
Голые детишки, все с косточками, которые они обсасывали — в становище было много мяса, — сбежались, чтобы потрогать гостей. Одна из женщин поднялась и отогнала их хворостиной.
Верхом появился парень в меховой юбке. Он спрыгнул с коня, шлепнул его по морде.
— Хе ка-ва сей, — гортанно сказал он.
Жан ответил длинной фразой.
Из самого большого чума через низкое отверстие выполз толстый старик. Сидя на корточках, принялся хлопать себя по щекам.
— Это брат вождя, — сказала Ингрид. — Показывает, какое большое горе.
Андрею хотелось убежать от тоскливой, всепроникающей вони. Мухи перелетели к гостям и густо жужжали у самых глаз. Рыжая хромая собака с окровавленной мордой зарычала, осев на задние лапы.
— Пошли в шатер, — сказала Ингрид. — Там мух нет.
В шатре было прохладнее. Глаза быстро привыкли к зеленоватой полутьме; внутри шатер оказался просторнее, чем выглядел снаружи. Пахло терпко и остро — в середине дымил костер, лежала охапка травы. У костра на корточках сидела девушка. Она кинула в дым связку травы и поднялась. На темном лице светились белки глаз и зубы.
— Ты пришла. — Она легонько, на мгновение прижалась лбом к плечу Ингрид.
Куча тряпок и шкур за костром зашевелилась. Оттуда послышался низкий голос. Зацокал, заурчал. Жан ответил.
— Вождь был на охоте, — сказал Жан. — Его догнал лев.
Ингрид прошла к ложу раненого. Жан переводил ей.
Андрей понимал, что он здесь лишний, но выходить наружу, в жару и вонь, не хотелось.
Рядом с костром в землю было вкопано бревно с сучьями. На сучьях висело оружие. Андрей подошел, разглядывая короткие копья с широкими каменными лезвиями, прямой зазубренный меч.
Девушка стояла к нему спиной, наблюдая за тем, что делает Ингрид. Наряд девушки ограничивался короткой юбкой, ладно сшитой из конской шкуры. Прическа странная — на висках волосы сбриты, на макушке торчат ежиком.
— Так можно и ногу потерять, — сказала Ингрид.
В ответ что-то спросил раненый, потом ответил Жан. Девушка почувствовала взгляд Андрея и обернулась. Куда быстрее, чем оборачиваются городские девушки, которые не чувствуют чужих взглядов и не привыкли их бояться.
Глаза были светлые, внимательные. Андрей улыбнулся. Девушка после секундной паузы улыбнулась в ответ.
— Тебя я не видела, — сказала она. — Ты новый. Ты с неба?
— С неба, — сказал Брюс. — Ты откуда знаешь наш язык?
— Жан меня учит, — сказала девушка. — Никто не знает язык людей неба. Я знаю. Я умная. Я — дочь вождя.
— Как тебя зовут?
— Биллегури, а твои люди зовут меня Белогурочка. Почему?