компании сразу двух дуболомов, тупых вроде сибирского валенка, но очень и очень сильных.
- Хорош валяться, браток, - попросил один из них. - Видишь, женщина пришла: подметёт тут, полы помоет. Уважь
чужой труд, браток.
- Да без проблем, - сказал я поднявшись. - Могу даже выйти.
Башка гудела как церковный колокол. Глаза так и норовили собраться в кучу. Но вроде не подташнивало, так что
есть надежда, что до сотрясения мозга не дошло. Ну, хоть какие-то положительные моменты на сегодня. Куча минусов в
итоге даст хоть слабенький, но всё же плюсик.
- Выйти?! - усмехнулся всё тот же дуболом. - Слышь, ты ваще, даёшь!
Его напарник пока помалкивал, судя по виду его могли и не обучать человеческой речи. Зачем говорить с
такими-то кулаками!
- Ага, выйти, воздухом свободы подышать, - пояснил я.
- Ничё, скоро надышишься, - заверили меня. - У нас ваньку валять не принято.
- Я есть хочу: у меня с утра маковой росинки во рту не было, - предупредил я.
- Здесь закон простой: кто не работает, тот не ест. Ты, браток, ещё пальцем об палец не ударил, а о жратве
спрашиваешь. Нехорошо это.
- Разве? Голодом морить - вот что нехорошо, - заметил я.
- Не боись, будет тебе хавчик. Мы собственно за тем и пришли. Пошли с нами, пайку будешь свою зарабатывать.
- Это типа общественных работ что ли, - догадался я.
- Вроде того. Ты вроде мужик не слабый, так что горбом поработаешь. Помахаешь киркой маненько, зато потом
будешь хавать с полным на то основанием. Когда еда заслужена, она в два раза вкусней кажется.
- Э, мы так не договаривались, - произнёс я. - Нашли дешёвую рабочую силу! Мне вообще-то на Центральную надо,
и чем быстрее, тем лучше, а я и без того у вас застрял. Может ну их, к такой-то матери эти работы?
- Ты не рассуждай, давай, топай, - предупредительно рыкнул разговорчивый дуболом.
- А как же... - я оглянулся в сторону женской половины.
Дуболомы разом хмыкнули.
- За девку не переживай, ей тоже применение найдётся.
- О'кей, парни, - вздохнул я. - Только предупреждаю заранее: яйца берегите. Без них плохо будет.
- Ты бы о своих лучше заботился. Есть у нас двое, которые с удовольствием тебе их отрежут, - сказал дуболом,
намекая на Гену со Славой.
С десяток работяг согнали к небольшому ответвлению основного туннеля. Мужики были невыспавшимися, злыми.
Громко матерились, насылая проклятия на начальство, жадно докуривали чинарики или украшали плевками стены.
- Привет стахановцам! - поприветствовал я собравшийся трудовой люд.
Внимания на меня не обратили. Я сообразил, что народ тут подобрался сплошь и рядом из провинившихся обитателей
станции. Штрафники. Видимо Ашот Амаякович верил в исправительную силу труда, хотя подавляющее большинство морально
'горбатых' исправят разве что могила да лопата по хребтине. О последнем способе я упомянул не спроста, ибо трудовое
перевоспитание началось с раздачи шанцевого инструмента. Штрафникам выдали кирки и совковые лопаты, а меня, как
самого представительного и крепкого поставили в пару с лопоухим и не сильно хлипким мужиком таскать носилки.
Был ли тут какой-то инженерный замысел или начальство всего лишь хотело направить энергию штрафников в мирное
русло, но вкалывать нам пришлось и впрямь ударными темпами. Я попытался филонить (кому охота забесплатно
надрываться?), но быстро получил чувствительный укол штык-ножом примкнутым к автомату. Охранники глаз с нас не
спускали, расслабляться не позволяли, и, кажется, нам предстояло работать 'отсюда и навсегда'.
Похоже, я мог застрять тут до конца моих дней.
Глава 11
Жаль, что работа не волк, и в лес не убежит, а то б и в самом деле послал бы её куда подальше. Часа за три
утомительной пахоты я так навкалывался, что с трудом волочил ноги. Тяжеленные носилки оттягивали руки, дико болела
спина, голова начинала кружиться.
В этот момент охранники объявили перекур и раздали по банке тушенки на троих.
- Жрите, братцы кролики, и отдыхайте. Через сорок минут продолжим.
Работяги увлечённо заскребли ложками, передавали банки по кругу. Я был последним в нашей троице и не удивился,
когда обнаружил, что мои товарищи по несчастью практически ничего мне не оставили. Похоже, здесь каждый сам за себя.
- Благодарю за щедрое угощение, - с укоризной произнёс я, но меня не слушали.
Никому моя личность не была интересна. Я даже удивился. Обычно новый человек всегда был окружён повышенным
вниманием на любой станции. Все норовили расспросить его, узнать новости, сплетни, может, услышать что о
потерявшихся родственниках. Но аборигенам было не до меня. То ли народ подобрался равнодушный, то ли других забот
хватало. Никто даже не спросил, как меня зовут. Ладно, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Кроме того, не
больно и хочется разговоры разговаривать. Устал так, что язык на плече.
Мужики устроились кто где, закурили. Я сел на перевёрнутое вверх дном ведро, прислушался к начавшемуся
разговору.
Темы были обычными, бытовыми. Все дружно обругали главу администрации, перечислили перенёсённые по его милости
обиды, добрались до начальничков рангом поменьше и перемыли им кости. По всему выходило, что на станции дурак сидит
на дураке и дураком погоняет. Потом русло беседы перекинулось на женщин. Дружнее всего обсуждалась какая-то Зинка, у
которой было за что подержаться (титьки - во! корма - вот такая!), но она, курва, блюла себя и лапать никому не
позволяла. Мужиков это и оскорбляло, и одновременно приводило в восторг.
А затем как-то самом собой в ход пошли разного рода байки, страшилки, за истинность которых никто не мог
положиться, но, тем не менее, рассказывали их с таким придыханием, будто это и есть самая взаправдашняя быль.
- Много под землёй всего странного, загадочного, - говорил, прищурив левый глаз, Егорыч - мужичонка в
заломленном на бок чёрном, испачканном в саже треухе. - Вроде не первый годок мы тут, пообжились уже, пообтёрлись,
но половины всех тайн так и не разузнали. - Взять, к примеру, Путевого Обходчика. Мне знакомый с Двенадцатки баял,
что видели они у себя на станции призрак в виде престранного человека в старинной форме железнодорожника. Ходит он
по туннелям, молоточком постукивает, с фонарём рельсы осматривает и всё матом ругается. Дескать, довели метро до
совершеннейшего безобразия. Работать никто не хочет, порядок не наводит. 'Сталина, - грит, - на вас нет! Уж он бы
вам показал' И всё к тому выходит, что родом этот фрукт ещё со времён начала советской власти, чуть ли не с первых
пятилеток. Пытались разговорить его, а он на вопросы не отвечает, знай бубнит под нос своё что-то.
- А ещё говорят, что Обходчик этот иной раз и помочь можёт, - вдруг вступил в беседу мой напарник, тип с
которым мы таскали носилки.
- Это как? - заинтересовался Егорыч.
- Я, конечно, за всю правду поручиться не могу, но ежели кто-то Обходчику по какой-то необъяснимой причине
приглянется, так он может любимца своего из затруднительного положения выручить. Слышал, что одного солдата,
которого чуть было не засыпало в туннеле аккурат после бомбёжки, Обходчик этот тайными путями на станцию к людям
вывел.
- И плату никакую не потребовал?
- Не-а, ничего не попросил. Да и что с солдата возьмёшь-то?!
- Брешут, скорей всего, - решил Егорыч. - Вся эта потусторонняя братия на нас с вами ноль внимания, фунт
презрения. Мы для них тля. Плюнуть и растереть. Зачем им с нами вошкаться?
- Мало ли, - неопределённо пожал плечами мой напарник. - Тем не менее, о спасенном солдате многие болтают. Я
не раз и не два слышал.
- Не раз и не два! - передразнил Егорыч. - Один дурак сказал, второй подхватил и понеслось.
- За что купил, за то и продаю, - напарник заткнулся и больше в разговор не встревал.
От рассказа Егорыча у меня почему-то мороз пошёл по коже. Ужас как не люблю всякую потустороннюю нечисть. Тем
более, мне и самому было что вспомнить. Загадочная история случилась со мной ещё в первый год пребывания под землёй.
Я был тогда по всем меркам сопляком, в поисковые партии меня не снаряжали, но определённым доверием я пользовался:
во всяком случае, охранять второстепенные посты уже ставили. Сейчас смешно вспоминать, но тогда меня аж распирало от
важности. Я был самым младшим в наряде, ровесники о такой чести не могли и мечтать.
Выпало как-то мне сторожить склад стройматериалов. Стоял я на часах, вместо автомата дали мне резиновую
милицейскую дубинку. 'Демократизатор' называется. Типа, лупи по башке всем, кто не нравится. Упрашивал я тогда
начальство, чтоб хоть пистолет выдали, пользоваться им умел, ничего в этом особо выдающегося не было, но над
просьбой моей лишь посмеялись. Дубинки, отвечают, достаточно. Зачем мальцу огнестрельное оружие? Опасно. Раз в году
и палка стреляет.
Предполагалось, что для меня главное своевременно кликнуть подмогу, а уж минуту-другую с этой дубинкой я
продержусь. Да и не пользовался склад повышенным вниманием у всякого ворья, тем более что основную их породу давно
повывели, а редкие 'крысы' постепенно вымирали как вид. Под землёй ты как на ладони: всем виден. И хорошо, и плохо.
Освещался пост одинокой лампочкой, горела она возле входа. Обойдёшь склад вокруг, осмотришь всё ли в порядке и
рысью назад, на огонёк. Что с пацана возьмёшь? Страшно было.