Песок искрился. Светило сияло. Далекое небо утратило свой цвет и стало белым раскаленным куполом.
Черная чешуя Тхана тоже раскалилась, и лишь глубокое седло оставалось более-менее приемлемым пристанищем, но и оно не укрывало от пустынного жара.
– Тханчик, миленький, ну открой глаза, – слабым голосом ныла Тигаки и гладила громадную машину по горячей чешуе. – Посмотри на нас. Мы же умрем тут в пустыне, Тханчик…
Мэй слушала это нытье, монотонное и до ужаса надоедливое, и молчала.
Говорить не хотелось, да и не было сил. Язык стал громадным и шершавым от жажды и прилип к зубам. Просто застрял во рту и не двигался, словно не желая тратить последние остатки драгоценной влаги.
Мэй сидела в седле, рядом с Тигаки и, закрыв глаза, снова и снова прокручивала в голове сцены недавнего боя. Люк атаковал их и чуть не убил.
Его Енси – его клятый паршивец Енси! – ударил крылом по сфере, а потом выпустил струю огня, желая их сжечь. И Люк видел, кто сидит в сфере, очень хорошо видел. Он опустился чуть ли не к самым прозрачным стенкам шара, и Мэй смогла рассмотреть его бешеные черные глаза. Люк глянул прямо на нее, и столько злости, столько готовности убивать было в его жутком взоре, что на миг показалось, будто это кто-то другой сидит верхом на Енси.
Кто-то другой, до ужаса похожий на Люка.
Ее Люк изменился, превратился в бездушного робота. Во Всадника, желающего убивать.
Что с ним случилось? А вдруг это уже не Люк, а биоробот, очень похожий на человека?
Роботы тем и отличаются от людей, что умеют убивать без сожаления, и совесть их не мучит, и любить они не умеют.
Роботы не умеют любить, и Люк превратился в робота и теперь уже не любит Мэй. И может ее убить, даже не дрогнув. Не остановившись, не ужаснувшись, не подумав и не пожалев.
Мэй крепче сомкнула глаза, пытаясь удержать слезы. Последнюю влагу, оставшуюся в ее организме.
Они застряли в пустыне, они сидят тут уже второй день. День, ночь и еще один день под беспощадным, убивающим все живое Светилом. На умирающем Тхане, на раскаленном желтом песке, сверкающем крошечными искрами.
И нет сил даже пошевелиться, чтобы что-то исправить.
Тхан смог уйти от преследования, но это стоило ему последних сил. Он улетел вглубь Камлюков, и океан остался где-то вдалеке, за тяжелым жарким маревом, за белым пылающим небом, за невидимыми горами и бескрайними барханами. Океан и долгожданный остров остались позади.
Обессиленный Тхан свалился в песок и остался лежать там, закрыв глаза, крепко сомкнув пасть и выключив все системы общения.
Мэй, Тигаки и новый знакомый Роган покинули сферу, которая под жарким солнцем превратилась в раскаленную сковородку, и теперь девочки сидели на спине громадного, черного и – судя по всему – мертвого дракона.
Облак и Хмус пропали, сгинули во время жаркой битвы, и эта потеря жгла сердце не меньше, чем предательство Люка. Лучше бы Мэй оставила Облака на острове. Сейчас бы у ее родных был дракончик, надежный помощник и защитник. А теперь Облака нет, и новорожденного Хмуса тоже нет.
И все из-за этого Люка! Из-за паршивца Люка!
– Тханчик, ты должен нас услышать, – продолжала ныть Тигаки.
Но ответа не было. Потому что все умирают: и люди, и роботы.
А без любви какой смысл жить?
Временами Мэй проваливалась в дремоту, и тогда ей снился Люк. Снились полеты под облаками, и Мэй ощущала тепло крепких ладоней любимого парня, чувствовала его дыхание около макушки, и родной голос управлял драконом, так просто и так радостно.
«Вперед, Енси!» – говорил Люк.
Мэй улыбалась и выныривала из радостных сновидений в жаркую реальность.
В реальности была пустыня. Только пустыня, и это казалось так правильно, так естественно и так верно. Жизнь без Люка будет пустыней. Жаркой, убивающей пустыней…
Когда пришла первая ночь и принесла с собой холод, от которого стучали зубы и дрожали коленки, Мэй и Тигаки, прижавшись друг к другу, еще надеялись. Еще думали, что Тхан вот-вот проснется и отнесет их на остров. Ничего такого не произошло. Пустыня поймала их в западню, и никакого спасения не было.
Мэй молчала, думая о Люке. Ей хотелось дремать и дремать, чтобы снились полеты, снился Люк, небо, океан, и она была счастлива перед смертью. Хотя бы во сне.
Роган куда-то пропал, но это уже никого не волновало. Скорее всего, Вурног решил пешком добраться до своих, но Мэй хорошо понимала, какое расстояние отделяет их от поселений Всадников.
– Мэй, ну что ты молчишь? Вдруг им можно управлять через монитор, как Енси? Мэй! – Хриплый голос сестренки Люка звенел от слез и разочарования. – Ты что, тоже сдалась, как этот клятый громадный дракон? Ничего себе, Владеющая Драконами… сидит, нюни распустила… Мэй, ты что, плачешь?
Горячие пальцы Тигаки коснулись щеки Мэй, и той захотелось оттолкнуть от себя навязчивую девчонку.
– Точно, плачет… Нюни распустила. Из-за Люка, да? Думаешь, что Люк стал полным болваном и нас предал? Да! Так и есть! И когда мы доберемся до него, я ему все лохмы повыдергаю. Но мы должны до него добраться, Мэй! Ты понимаешь? Если мы тут сдохнем, кто вернет Люка? Кто, кроме тебя, Мэй, достучится до него?
Мэй слабо улыбнулась и открыла глаза.
Тигаки не понимает, что Люк изменился, необратимо изменился…
– Мы доберемся до Люка, обязательно! – не унималась девчонка. – И Облака найдем. Вот увидишь!
– Эй, девчонки! Воды не хотите? – раздался вдруг довольный и бодрый голос.
Тигаки подпрыгнула от удивления, перегнулась через седло, а после закричала диким хриплым голосом, срываясь на шепот:
– Роган! Роганчик! Ты принес нам воды?
– Давайте слезайте! Я принес воды и еды. Предлагаю поесть, починить дракона и убраться отсюда. Хотите улететь из пустыни, девчонки? То-то же. Давайте слезайте, мелкие.
Мэй открыла глаза, подняла голову и уставилась на смуглого Всадника, в руках которого был большой глиняный кувшин и корзинка с лепешками.
– Сдохнуть можно… Где ты это взял?
Слова давались с трудом, язык еле шевелился во рту. Большой неповоротливый язык…
Мэй буквально скатилась с Тхана, рухнула на горячий песок, подскочила, держась за шершавый драконий бок, вцепилась в кувшин и принялась глотать живительную холодную влагу.
Хвала Настоящей Матери! Как вкусно! Нет ничего вкуснее простой холодной воды!
– Эй, оставь мне! Мэй, слышишь?
– Где ты ее взял? – проговорила Мэй, передавая кувшин Тигаки.
– Где-где… У здешних кочевников. Я знаю эти места, здесь проходит караванный путь. Черный дракон ваш молодец, дотянул до караванной дороги. Тут не очень далеко есть оазис, где караванщики запасаются провизией. Я дошел туда и обратно за ночь и утро. Девчонки, сейчас починим дракона и летим. Куда вы собирались?
– Починим дракона? Ты что, умеешь чинить драконов? – недоверчиво прищурилась Мэй.
– Я Вурног, девчонки, я не Инимайт. Я все умею. Пейте, ешьте и смотрите. Нет предела совершенству!
Роган улыбнулся, показав белые зубы. Два передних зуба росли немного неровно, и щербинка между ними придавала улыбке парня некоторую хитринку. Хитро прищурившись и хитро улыбнувшись, Роган скинул с плеча кожаный рюкзачок с деревянными бусинами на завязках.
– Хотите увидеть, как чинятся драконы? Пошли за мной. Эй, Городская, ты плакала? Не плачь, совсем скоро попадешь к своей мамке…
– У меня нет мамы.
– Да без разницы. У кого теперь осталась мама? – уже по-деловому проговорил Роган, направляясь к хвосту Тхана. – У меня ее тоже нет. Но сначала, девчонки, мы заберем моих братьев. Да и этой черной громадине не помешал бы глоток Живого металла. Впрочем, мы его и без металла поставим на крыло. Не первый раз, девчонки. Я ведь механик, сын механика. И мой дед тоже был механиком.
Роган не походил на Всадников-Инимайтов. Его волосы, довольно коротко остриженные, торчали во все стороны непокорными черными лохмами, и никаких косичек он не плел, никакие хвосты не завязывал кожаными шнурками. В обоих ушах качались маленькие колечки из красного металла, по смуглой шее около левого уха спускалась вязь замысловатой татуировки, выполненной красной краской. В левую бровь было продето совсем маленькое колечко, и все эти мелочи: колечки, татуировки и три длинных шрама у ключицы – придавали Рогану-Вурногу очень живописный вид.
Двигался парень мягко, бесшумно, словно скользил по песку. Мэй последовала за ним, то и дело откусывая от лепешки большие куски и радуясь простой еде так, словно она жевала изысканное кушанье. Итак, Роган собрался чинить дракона? Интересно, как он это сделает? Забьет в него пару гвоздей, чтобы все держалось на месте и работало как надо?
А Роган уже приблизился к длинному, невероятно длинному и мощному драконьему хвосту, уже прикоснулся к чешуе, и его гибкие смуглые пальцы пробежали по выпуклым погасшим чешуйкам, прощупывая их, простукивая и поглаживая, как будто шкура дракона хранила в себе нужную информацию, а пальцы Рогана являлись локаторами, улавливающими ее. Вурног двигался вдоль хвоста, дотрагиваясь до чешуи и прислушиваясь. После остановился, замер, присел и достал из рюкзака какой-то инструмент, похожий на плоский короткий ножичек.
Его пальцы снова принялись ощупывать чешую, а когда остановились на нескольких потухших крупных чешуйках, Роган ловко подцепил их инструментом и сковырнул, точно это была скорлупа яйца ящеров. Чешуйки поддались не сразу, но парень был упорен, и вот на песок упали кусочки погасшего Живого металла. Мертвые, ни к чему не пригодные.
Мэй помнила, как совсем недавно Люк делал ложные ключи из таких вот кусочков, потому наклонилась, подняла черную чешуйку, зачем-то понюхала и покачала на ладони.
Роган быстро оглянулся, ухмыльнулся и снова взялся за работу.
– Сейчас мы посмотрим, что случилось с этой машиной, – пробормотал он, неустанно счищая чешую в одном месте, в самой середине драконьего хвоста.
– Зачем ты это делаешь? – спросила Тигаки.
– Сейчас увидите. Работает главный механик клана Гоу, клана механиков. Мне нет равных, девчонки. Смотрите и удивляйтесь!