напугало» (смеясь) – слышать такое должно быть пронзило ей сердце, мне показалось я почувствовал в ней какой-то шок рядом со мною пока она шла я разглашал эту тайную мысль – но позднее в доме со включенным светом мы оба по-детски исследовали упомянутое тело и смотрели внимательно и оно не было злокачественным и полным гнилостных соков а просто иссиня-темным как и во всех женщинах и я действительно и истинно убедился действительно увидев своими глазами и изучив с нею вместе – но поскольку это было сомнением в котором я признался, оно разогрело ей сердце ко мне и заставило увидеть что в основе своей я никогда не стану змейски прятать ни самого дальнего, ни – но к чему защищать, я не могу уже вообще никак начать понимать кто я или что я, моя любовь к Марду полностью отъединила меня от каких бы то ни было предыдущих фантазий ценных и наоборот – А удерживало, значит, эти всплески сомнений и не давало им одержать верх в моих поступках с нею мое осознание не только того что она сексуальна и мила и хороша для меня и я мог ходить с нею по Пляжу довольно-таки гоголем в любом случае (и в некотором смысле к тому же срезая подземных которые чем дальше тем холоднее смотрели в мою сторону у Данте и на улице по естественным причинам: я забрал себе их кукольную игрушку и одну из в самом деле если не самых блестящих чувих в пределах досягаемости) – Адам тоже говорил: «Вы хорошо подходите друг другу и для тебя это хорошо», будучи в то время да и до сих пор моим художественным и родительским руководителем – не только это но и, трудно признаться, показать сколь абстрактна жизнь в городе Болтающего Класса к которому все мы принадлежим, к Болтающему Классу что пытается рационализировать себя я полагаю от в самом деле низменного почти развратного похотливого материализма – то было чтение, внезапное просветленное радостное изумительное открытие Вильгельма Райха, его книги «Функция оргазма», ясность какой я очень давно не видел, возможно даже с самой ясности личной современной скорби Селина, или, скажем, ясности разума Кармоди в 1945 году когда я впервые сидел у его ног, ясности поэтического искусства Вулфа (в 19 это было для меня ясностью), ясность здесь однако была научной, германской, прекрасной, истинной – то что я знал всегда и в самом деле тесно соединял со своим внезапным понятием 1948 года что единственно действительно имеет значение только любовь, влюбленные ходят взад и вперед под сенью ветвей Мирового Арденского Леса4, увеличенного здесь и в то же время микрокосмированного и направленного и по-мужски входящего в: оргазм – рефлексы оргазма – невозможно быть здоровым без нормальной половой любви и оргазма – Я не стану пускаться в теорию Райха поскольку ее можно найти в его собственной книге – но в то же время Марду не переставала повторять «О прекрати натягивать на меня в постели этого своего Райха, читала я его чертову книжку, не хочу я чтобы то что ОН сказал разлиновывало и заябывало наши отношения», (и я заметил что все подземные и практически все интеллектуалы которых я знал в самом деле наистраннейшим образом всегда принижали Райха если не с самого начала, то через некоторое время) – а помимо этого, Марду не достигала оргазма при нормальном совокуплении а лишь через некоторое время от стимуляции применяемой мною самим (старый трюк которому я научился с предыдущей фригидной женой) поэтому не столь уж великим было с моей стороны заставить ее кончить но как она в конце концов лишь вчера сказала «Ты делаешь это только ради того чтобы доставить мне удовольствие кончить, ты такой добрый», что оказалось утверждением в которое нам обоим вдруг стало трудно поверить и которое возникло следом за ее «Я думаю нам следует расстаться, мы никогда ничего вместе не делаем, и я хочу быть независ…» так вот значит сомнения что были у меня по части Марду, что я великий Финн Макпоссипи должен взять ее себе в жены на долгую любовь здесь там или где бы то ни было и со всеми возражениями которые моя семья, в особенности на самом деле но мило но тем не менее на самом деле тираничная (из-за моего субъективного взгляда на нее и на ее влияние) власть мамы надо мной – власть или что там еще может быть. – «Лео, мне кажется тебе неполезно все время жить с матерью», Марду, утверждение от коего в первоначальной моей уверенности я подумал: «Ну естественно она, она просто ревнует, своей-то родни у нее нет, и она из тех современных психоанализированных людей которые по-любому ненавидят матерей» – вслух говоря: «Я в самом деле по-настоящему люблю ее и тебя тоже люблю и неужели ты не видишь как сильно я стараюсь проводить свое время, делить свое время между вами двоими – там моя писательская работа, мое благосостояние и когда она возвращается вечером домой с работы, усталая, из магазина, не забывай, мне очень хорошо готовить ей ужин, ужинать и мартини наготове когда она должна войти в дом поэтому к 8 часам вся посуда вымыта, видишь, и у нее остается больше времени смотреть свое телевидение – чтобы купить ей которое я полгода работал на железной дороге, понимаешь». – «Что ж ты многое для нее сделал», и Адам Мурэд (которого моя мама считала безумным и злым) тоже как-то раз сказал «Ты в самом деле много для нее сделал, Лео, забудь ее ненадолго, у тебя есть своя жизнь чтобы жить», что в точности всегда говорила мне моя мама во тьме ночи Южного Сан-Франциско когда мы расслаблялись с «Томами Коллинзами» под луною и к нам заходили соседки: «У тебя своя жизнь, я не стану вмешиваться, Ти Лео, ни во что что ты хочешь делать, тебе решать, разумеется я против не буду», а я сидел там хамски понимая что все это я, одна большая субъективная фантазия что я в самом деле нужен своей матери и она умрет если меня рядом не будет, и тем не менее имея полное брюхо набитое другими рациональными обоснованиями позволяющими мне дважды или трижды в год срываться в гигантские путешествия в Мехико или в Нью-Йорк или на Панамский канал на судах – Миллион сомнений о Марду, теперь уже рассеянных, теперь (и даже без помощи Райха который показывает как жизнь это просто мужчина входящий в женщину и трение их двоих в мягкой – этой сути, этой звенящей сути – нечто заставляет меня сейчас почти что так рассвирепеть что хочется орать: У МЕНЯ ЕСТЬ МОЯ СОБСТВЕННАЯ МАЛЕНЬКАЯ УРЕЗАННАЯ СУТЬ И ЭТА СУТЬ ЕСТЬ ОСОЗНАНИЕ РАЗУМА —) теперь уже нет больше сомнений. Даже, тысячу раз, я даже не помня об этом позже спрашивал ее действительно ли она украла порнографическую открытку у Бернарда и в последний раз она наконец взорвалась «Но я же твердила и твердила тебе, раз восемь уже, не брала я открытку и я говорила тебе еще тыщу раз у меня нет даже не было даже карманов ни единого в том костюме который был на мне в ту ночь – вообще никаких карманов», и все равно никак не оставляло впечатления (в лихорадочном безрассудном мозгу меня) что это Бернард вот кто теперь действительно спятил, это Бернард постарел и у него развился некий персональный прискорбный пунктик, обвинять других в воровстве, на полном серьезе – «Лео разве ты не видишь а все продолжаешь спрашивать» – и это последнее глубочайшее окончательное сомнение в Марду которого я хотел что она и впрямь воровка в некотором роде и следовательно намеревается украсть мое сердце, мое сердце белого человека, негритянка крадущаяся по миру украдкой крадя святых белых людей для священных ритуалов попозже когда их зажарят и они надоедят (вспоминая рассказ Теннесси Уильямса про негра-служителя в турецких банях и маленького белого педика5) поскольку, не только Росс Валленстайн назвал меня в лицо педом – «Чувак ты что, голубой? тебя послушать так ты вылитый педак», сказав это после того как я ему сказал с как мне мстилось культурными интонациями: «Ты на колесах сегодня вечером? тебе надо попробовать три как-нибудь, они наглухо тебя вставят, и пивом догонись, но четыре не принимай, только три», это оскорбило его до глубины души, поскольку он хипстер-ветеран Пляжа и для любого особенно для наглого новичка крадущего Марду из его компании и в то же время похожего на громилу с репутацией великого писателя, чего он не видел, по единственной напечатанной книге – вся эта катавасия, Марду становится негритянкой-банщицей с крутыми бабками, а я маленький педик разбившийся вдребезги в своем любовном романе и которого теперь несут к бухте в джутовом мешке, чтобы разбросать там осколок за осколком и одну переломанную косточку за другой рыбам если там еще есть рыба в этой печальной воде) – поэтому она похитит мою душу и съест ее – вот значит повторяла мне тысячу раз: «Не крала я эту открытку и уверена что Эйлуорд как‐его‐там тоже нет и ты нет это все Бернард, у него просто какой-то фетиш» – Но это так и не запечатлелось и оставалось до последнего, вот только что ночью, раза – это глубочайшее сомнение о ней возникающее к тому же и из времени, (о котором она мне рассказала) она жила на хате у Джека Стина в сумасшедшей мансарде на Коннектикут-стрит рядом с залами морских профсоюзов, впотьмах, сидела перед его чемоданом целый час раздумывая заглянуть ли ей внутрь посмотреть что у него там, затем Джек вернулся домой и стал рыться в чемодане и подумал или увидел что там чего-то не хватает и сказал, зловещий, угрюмый: «Ты лазила ко мне в сумку?» и она чуть не подпрыгнула и не закричала ДА потому что она ЛАЗИЛА – «Чувак я туда лазила, в Мыслях, лазила в этой сумке весь день как вдруг он смотрит на меня, таким взглядом – я чуть не поехала» – Эта история тоже запечатлелась в моем закоснелом охваченном паранойей мозгу, поэтому два месяца я ходил и думал о том что она мне сказала: «Да, я действительно лазила в его сумку но ничего конечно не взяла», но так я увидел что она соврала Джеку Стину в реальности – но в реальности теперь, по фактам, она лишь думала это сделать, и так далее – моим сомнениям всем им торопливо способно помогла неудержимая паранойя, которая на самом деле и есть мое признание – сомнения, стало быть, все исчезли.
Ибо теперь я хочу Марду – она только что рассказала мне как полгода назад в ее душе глубоко пустила корни болезнь, и уже навсегда – разве не сделало это ее еще прекраснее? – Но я хочу Марду – потому что вижу как она стоит, в своих черных бархатных брючках, руки-в-карманах, худенькая, сутулая, сигочка болтается в губах, сам дымок заворачивается вверх, ее маленькие черные волосы на затылке короткой стрижки зачесаны тонко и гладко, ее помада, бледносмуглая кожа, темные глаза, тени играют на ее высоких скулах, носу, мягонькая линия ее подбородка к шее, маленькое адамово яблоко, такая хипповая, такая сдержанно-четкая, такая прекрасная, такая современная, такая новая, такая недостижимая для грустного мешкоштанного меня в моей хижине в лесной глухомани – я хочу ее из-за того как она передразнивала Джека Стина в тот раз на улице и это изумило меня так сильно но Адам Мурэд хранил серьезность наблюдая как она дразнится словно может его слишком поглотило само это занятие, или он просто скептичен, но она откололась от двух человек с которыми шла и обогнала их явив походку (посреди толп) мягкое покачивание рук, широкие четкие шаги, остановку на углу немного поболтаться подняв лицо к птицам с типа как я уже говорил видом венского философа – но видеть как она это делает, притом в совершенстве, (а я видел как он в самом деле шел через парк), сам факт ее – я люблю ее но эта песня… сломана – но теперь по-французски… по-французски я могу воспевать ее дальше и дальше…