Конному отряду непросто догнать другой конный отряд с форой в несколько дней. Но вполне возможно, если преследуемые едут в нормальном темпе, а преследователи гонят, что есть духу, меняя по пути слишком уставших лошадей.
8. Глава. Унести ноги из Кракова
Беспорядки на приеме у Его Величества оценили строго. Как бунт. Потому арестованных посадили не в городскую тюрьму, а в темницу в самом Вавельском замке. Здесь кого попало не держали, в замке сидели или сами по себе серьезные люди, неважно по какому поводу, или за сами по себе серьезные преступления неважно, какие люди.
В Девичьей башне замка горевали благородные дамы. Шляхетская принимала высшую аристократию. В Злодейской башне содержались казнокрады. Наиболее подходящей для нарушителей спокойствия, которые мелкие, но шляхтичи, ничего не украли, но своим скверным поведением обидели самого короля, сочли Сенаторскую башню. Сюда сажали не только сенаторов, но и благородных разбойников. При Казимире Ягеллончике здесь сидел до того, как расстался с головой, легендарный раубриттер Кшиштоф Шафранец.
Всех троих, русского, немца и итальянца, посадили в разные камеры. Прошла неделя, но суд так и не собрался. Деньги, жалованную грамоту, оружие и прочие ценные вещи у личных врагов короля не конфисковали, а сложили в сундук тут же в башне и закрыли на замок. Мало ли вдруг король их простит? Один стражник даже сходил на постоялый двор, где остались кони и прочие вещи и заплатил из этих денег за содержание за месяц вперед. Туда же перевели лошадь и личные вещи Бенвенуто. В обычной тюрьме таких услуг стража, конечно, не оказывала. Но в королевской темнице, где лично король казнит и милует, сидят ясновельможные паны, которые, если вдруг что, самому королю и пожалуются.
Душегубов королевское правосудие не нашло. И не искало. Ласка, конечно, узнал Богдана. Но не выдал, что драку спровоцировал клиент Чорторыльского, потому что тоже понимал, что порвать жалованную грамоту куда проще, чем написать.
Бенвенуто сказал, что возьмет все на себя. Но было бы, где брать. День шел за днем, а ни следствие, ни суд не начинались.
Вольф предложил сбежать, как в Крыму, но сразу же передумал. Короли тогда рассердятся и поменяют решение по Виленскому воеводству.
В субботу в башню зашел Сигизмунд Август.
— Как не стыдно, — сказал он, — Ведь приличные люди. Такую птицу привезли.
— Виноваты, Ваше Величество. Раскаиваемся, — хором ответили все трое.
— Я предложил вас изгнать из Польши. Отец не возражает. Но мама требует, чтобы вы посидели тут хотя бы с месяц. Так что потерпите до января, а там скатертью дорога.
— Ваше Величество! — взмолился Ласка, — Я же пану Чорторыльскому обещал до Рождества жалованную грамоту отдать!
— Пусть тебе будет стыдно, — ответил молодой король, — До Рождества под Вильно ты уже никак не успеешь.
— Хоть Твардовскому скажите, может он как-то пана предупредит, что я грамоту получил, да лично в руки отдам попозже.
— Это можно. Как раз сегодня к нему собирался.
Король ушел.
В воскресенье не заходил никто, а в ночь на понедельник посреди каменного коридора появились Твардовский и Шарый.
Серый слуга открыл тяжелые двери.
— Выходите, — сказал Твардовский, — Про вас забудут. Вспомнят только перед Рождеством, будто вас только что отпустили.
— Чем обязаны такой чести? — спросил Ласка.
— Доминго попросил. Ни Августу, ни Сигизмунду вы тут не нужны, а королева Бона про вас не вспомнит, если ей специально не напоминать.
— Смотрю, вы с Доминго подружились.
— Еще как! Первый раз вижу, чтобы кто-то лучше меня разбирался в звездном небе. Правда, он совершенно ничего не понимал в классической астрологии, но схватывает на лету. Пойдемте ко мне, поужинаете, и на рассвете вас уже в Кракове не будет.
Шарый покопался кочергой в замке и открыл сундук с вещами арестованных.
В замке все спали, а все двери по пути стояли открытыми. Кочерга или отмычка, похожая на кочергу, закрывала их не хуже, чем родные ключи.
У Твардовского беглецов от правосудия встретил Доминго.
— Извините, ничего не мог поделать. До последнего времени, — сказал он.
На ночной ужин Шарый подал оставшийся от обеда бигос и вареный говяжий язык под зеленым соусом. Твардовский налил всем разбавленного вином спиритуса собственного производства. Носители западноевропейской питейной культуры Вольф и Бенвенуто выпили и глазом не моргнули, а Ласка сразу задремал.
— Плохи наши дела, — сказал Вольф, — Нам надо до Рождества прибыть в Волынь, что под Полоцком. За двадцать три дня мы бы успели. Без запаса, но успевали нормально. Чтобы успеть за шестнадцать дней, надо двигаться в полтора раза быстрее. Это значит, скакать что есть духу и менять коней каждый день. Толстушку придется оставить, она так не сможет.
— Денег не хватит, — сказал Бенвенуто, — Это гонцы могут эстафетой ехать. Надо будет отправить Ласку одного, а мы с Толстушкой сзади поедем. Но ему придется каждый день искать, кто коня купит и кто продаст. С потерями на каждой сделке.
— Не осилит, — сказал Вольф, — Он в лошадях разбирается, но торговаться не мастер. Если я с ним поеду, то пару лошадей менять денег не хватит. Одну-то менять не хватит. И я неважный наездник, чтобы гнать от рассвета до заката.
— А если через Подземье? — предложил Твардовский.
— Что? — удивился Бенвенуто.
— Нет уж, — замотал головой Вольф.
— Я в проводники не пойду, — сказал Шарый, — Не любят там нашего брата. Все равно, что мишень на спине всему отряду нарисовать.
Твардовский подошел к зеркалу.
— Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи, как добраться через Подземье отсюда до Полоцка?
— Мои советы пану в пределах Польши, — женским голосом ответило зеркало, — До Берестья скажу, дальше сами.
— Скажи хоть до Берестья.
— Три дня пути. Первый выход под Сандомиром. Второй под Люблином. Третий — в окрестностях Берестья.
— Ну как? — спросил Твардовский, — Успеваете?
— Должны успеть, — посчитал на пальцах Вольф, — Будем в Берестье примерно в то время, как если бы второго числа выехали. Только кони меньше устанут.
— Как они найдут, где на ночевку выходить? — спросил Шарый, — Останутся под землей на ночь, и все. Кто-нибудь, да сожрет.
— Вольф, возьми мое зеркало, — сказал Твардовский.
— Нам за него платить нечем, — ответил Вольф.
— На время. Зеркало покажет вам, где выходить на ночлег. Под Берестьем оставите его наверху у выхода.
— Как оставить?
— Просто в снег воткните, — ответил Шарый, — Я заберу.
— Благодарю.
— Эй, не спать! — Твардовский прикрикнул на задремавшего Ласку, — Шарый, свари им кофию. Им спасть некогда, с рассветом в путь через Подземье.
От горячего горького колдовского зелья аж глаза распахнулись. Твардовский и Доминго провожать не стали, попрощались, выйдя только на площадь. Попугай заметно мерз под ночными ветрами наступавшей зимы. Сходили с Шарым на постоялый двор, забрали соскучившихся лошадей. Оделись потеплее и с первым утренним скрипом городских ворот покинули славный город Краков.
Шарый где-то по пути достал себе лошадку, поэтому до входа в Подземье добрались быстро.
— Подземье это другой мир, но не преисподняя, — напомнил он на прощание, — В нем есть короткие дороги между центрами силы вашего мира. Они черные, не ошибетесь. В Подземье они называются «быстрые дороги», по ним ездят и местные тоже, кому надо далеко. Верховной власти в Подземье на вашем пути временно нет. Подземные границы наземным не соответствуют. Ваш путь пройдет по землям Кощея Меднобородого, но он умер. Кто-то из подданных может сделать вид, что он тут власть, но вы не верьте. Подробности спрашивайте у зеркала, оно знает.
На этом и расстались.
Вольф возглавил процессию, положив зеркало в освобожденную от прочих вещей сумку, и повесил сумку на шею. За ним — Бенвенуто, последним — Ласка с Толстушкой, привязанной к задней луке седла.
— Ты видишь, что происходит в подземном мире? — спросил Вольф у зеркала.
— Это мой родной мир, — ответило оно.
Действительно, черная дорога. Зеркало сказало повернуть налево. Лошади пошли ровным ходом, не меняя темп и не сбиваясь с шага. Вокруг как будто огромная пещера с подсветкой с потолка и теряющимися в тени боковыми стенами.
— Впереди пять всадников, — сказало зеркало, — Следуют своим курсом. При встрече поднимите руку на уровень лба ладонью к ним. Это означает «дорога свободна».
Пять всадников по одежде походили на венгерских дворян. Все бы ничего, но последние двое из них ехали на мертвых конях. Один на коне, у которого глаза были закрыты, а правая задняя нога сверкала через выкушенное мясо голой костью. Другой на коне, голова которого болталась на сломанной шее. Вольф поднял руку, как сказало зеркало. Ему кивнули, но вместо раскрытой ладони показали кулак.
— Что это значит? — спросил Вольф.
— Что?
— Они показали кулак в ответ.
— Впереди какая-то опасность, — ответило зеркало.
— Какая?
— Ждите ответа, — зеркало задумалось, — Впереди засада каменных пауков. Будьте осторожны, они падают с потолка.
— Но проехать можно?
— Пять всадников только что проехали.
Довольно долго никакой засадой и не пахло. Пещера все увеличивалась, и теперь дорога шла через не тронутое холодом пшеничное поле.
— До выхода у Сандомира два часа, — сказало зеркало, — Впереди тоннель. В тоннеле засада пауков. Не смотрите наверх, не держите спины прямо. Обязательно прикройте головы.
— Вроде вокруг Сандомира и гор никаких нет, — сказал Вольф.
Поля сменились каменистым пейзажем. Справа и слева от дороги появились две гряды камней, которые вскоре срослись со снизившимся потолком. Вот и тоннель. Нора норой.
Дорога как-то воздействовала на лошадей, что те не пугались, не уставали, ни на что не обращали внимания и шли все той же равномерной рысью. Качество и ширина дороги не менялись, а угол подъема или спуска всегда оставался небольшим.