После продажи души с чертом спорить боязно. Поэтому с таким деликатным вопросомвыпихнули вперед Анджея, как самого смелого, и Богдана, как пока не продавшего душу.
— Ах вы законники! Кто научил?
— Пан Кшиштоф навчил, — простодушно ответил Богдан.
— Вот же чучело безголовое. Ладно, договоримся. Чего хотите-то?
— Пан нам души обратно. А мы пану верность до смерти.
— Да? Вот вы молодцы. При жизни черту кочерга, при смерти Богу свечка?
Рядом с Люциусом из воздуха соткался «Чорт номер три».
— Ты не наглей совсем, — сказал он, — Души-то не тебе в карман идут, за них старшими уплачено.
— Так это, — Люциус посмотрел на душегубов и не решился при них сказать, в чем будет подвох.
— Сходи лучше с нами, сам со старшими поговоришь.
— Ладно. Хлопцы, вы тут ешьте, пейте, гуляйте. Поместье только мне не спалите. Я к начальству схожу.
Люциус свистнул, и к нему подбежал сундук.
— Ян, мучная морда! — крикнул Люциус, — В расчете? С сундуком подличать не будешь?
— В расчете, — крикнул в ответ Ян, — Не буду.
— Извините, пан нечистый, а долго вы со старшими разговаривать собрались? — спросил Симон.
— Что-то не так? — насторожился Фредерик.
— По последним сведениям, в аду другое течение времени. Там как бы нет времени в нашем понимании.
— Времени нет, а иерархия, самодурство и хамство есть, — усмехнулся «Чорт номер три», — Люциуса демонстративно подержат в приемной, чтобы он поволновался, что тут без него происходит. По вашему времени пройдет от нескольких часов, до нескольких недель, а для него хоть миг, хоть вечность, и пока не вернется, не узнает, как долго его тут ждали.
— А вернусь? — осторожно спросил Люциус, — У меня ведь жалованная грамота на виленское воеводство. Я за нее еще феям должен.
«Чорт номер три» почесал лоб между рогами.
— Да черт знает, — ответил он, — Но из-за долга уверен, что вернут. Кому охота за тебя быть должным феям?
Чорторыльский довольно улыбнулся, забрал сундук и исчез вместе с «Чортом номер три».
Отец Филипп с дороги сильно устал. Придя в караулку, он благословил католика в кирасе и католика в жупане, поел и лег спасть на топчане. Часовые подождали, пока священник уснет, и достали спрятанные игральные кости.
— Отче, просыпайтесь. Есть срочное дело, — сказала свиная морда, тыкаясь в лицо сонному священнику.
— Свят, свят, свят! Изыди!
— Вставайте, отец Филипп. Нам срочно нужно венчаться, — сказал женский голос.
Отец Филипп сел и посмотрел на девушку.
— Венчаться? Срочно? Родители благословили?
— Благословили, — ответил рыцарь-немец.
— В церкви? Не здесь же.
— Церковь сгорела, поэтому здесь, — ответил рыцарь, — В поместье, но не на конюшне. Вот невеста, вот жених.
Священник недоуменно посмотрел на свинью.
— Я граф Гаэтано Косса, — сказал кабан, — Добрый католик из старинной духовной семьи, заколдованный проклятьем фей. Проклятье снимется после свадьбы, и я превращусь в человека.
— Тогда… Собирайте гостей, одевайтесь в чистое. Сейчас тоже переоденусь, епитрахиль накину и буду готов.
На внутреннем дворе поместья Чорторыльского собрались уже поглядывающие друг на друга без опаски рейтары и душегубы. Все сняли доспехи и отложили заряженное оружие. Кроме, конечно, часовых. Весть о свадьбе пролетела по деревне, и крестьяне тоже столпились вокруг, из любопытства и за угощением.
Перед тем, как собирать во дворе честной народ, покойников перетащили в холодный дровяной сарай. Вчерашние Казимир, Вацлав, Станислав Больцевич и двое итальянцев ночь пролежали на крыльце с оружием на груди. Атамана из-за дубинки прибрать не успели, и его тело замерзло скрюченным. После турнира туда же вынесли и Кароля.
Ласка попросил отца Филиппа отпеть католиков, и священник согласился, но после свадьбы. Если к свадьбе относиться серьезно, то надо перед венчанием исповедать и причастить жениха и невесту. Узнав про отпевание, немцы принесли в сарай и гроб с Бонакорси.
Панский повар, поварята и подсобники спокойно проспали всю ночь, проснулись еще до рассвета, чтобы приготовить обильный завтрак и получили задачу обеспечить питанием свадьбу, не жалея погребов. Тут же были посланы люди за свежатиной, слово за слово и вся деревня узнала, что пан в отъезде, а его гости женятся.
Правда, некоторые плевались, глядя, что невеста — немка, а жених — кабан. Но отвернувшись и кислых рож публике не показывая. Душегубы — народ горячий, и даже намек на оскорбление мог обернуться ударом плети или меча плашмя.
— Возлюбленные Гаэтано и Рафаэлла, вы слушали слово Божие, напомнившее вам о значении человеческой любви и супружества. Теперь от имени святой Церкви я желаю испытать ваши намерения. Гаэтано и Рафаэлла, имеете ли вы добровольное и искреннее желание соединиться друг с другом узами супружества?
— Да.
— Да.
— Имеете ли вы намерение хранить верность друг другу в здравии и в болезни, в счастии и в несчастии до конца своей жизни?
— Да.
— Да.
— Имеете ли вы намерение с любовью принимать детей, которых пошлет вам Бог, и воспитывать их в христианской вере?
— Да.
— Да.
Жених и невеста повернулись друг к другу. Гаэтано поднялся на задние ноги, положил левую переднюю ногу на плечо Рафаэлле, а она взяла в руки его правое копыто. Они произнесли клятвы, и священник возвестил:
— Что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И заключенный вами супружеский союз я подтверждаю и благословляю властью Вселенской Церкви во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Здесь молодожены должны были надеть друг другу кольца, но эту часть церемонии за отсутствием кольца размером с копыто решили пропустить. Зато к консумации брака поспешили приступить прямо сразу, и молодые поднялись наверх, в одну из гостевых спален. С ними ушел и отец невесты.
Уважаемые гости сели за вынесенные на улицу столы и бодро принялись пить и закусывать.
Когда все уже немного захмелели и запели хором неприличную песню, на колени к Томашу залезла большая лесная мышь.
— Друзья, я не хочу никого огорчать, но к нам приближается неописуемое войско нечисти, — сказал принц мышей.
— Это, наверное, Олаф с волками, — сказала Марта.
Томаш пискнул на мышь, мышь издала длинный писк в ответ.
— Нет, — сказал Томаш, — Волков там совсем нет. Каждой твари не по одной паре, но как раз волков нисколько. И идут с разных сторон.
— У вас что, нечисть дневная? — спросила Фьорелла.
— Есть ночная, а есть дневная, — ответил Ласка, — Они по утрам с первыми петухами меняются. Лешие, водяные, русалки, мавки кружат и утягивают людей днем, потому что ночью люди в лес не ходят. Вот упыри ночные. И домашняя нечисть ночная. Домовые, овинники и все такое.
— Зачем они здесь? — спросила Оксана, — Я что-то еще пропустила, кроме турнира?
— Подземный Сейм позавчера принял решение, отдать корону по праву тому, кто отомстит за Армадилло, — сказал Томаш.
— То есть, тому, кто убьет нашего отца невесты? — уточнил Симон.
— Да. Герр Фредерик фон Нидерклаузиц очень опрометчиво зашел в середину владений Меднобородого.
— Вы уж извините, — из-за стола встал Ян-мельник, — Но мы вас покинем.
— Мы? — удивились сразу несколько голосов.
— Я ухожу с ним, — встала Амелия, — Он хороший добрый человек и точно не будет жечь ведьм. В отличие от некоторых.
— У тебя разве не было никаких обязательств? — спросил отец Филипп.
— Были. Закончились.
— Разве Арман де Виллар мертв?
— Я обязалась ему опознать Окс-Анну. Вот она сидит за столом. При всех заявляю, что это та самая ведьма, которая пыталась угостить принца Генриха приворотным зельем. Служить рыцарю всю жизнь я не обещала. Что-то не так?
Оксана открыла рот, чтобы возмутиться, но успела подумать, что на принца Генриха тут всем плевать, и закрыла обратно.
— Да. Все так, — ответил священник.
— Вы точно сможете уйти? — спросила Марта.
— Я никакого Армадилло не убивал, даже рядом не стоял, — ответил Ян, — И я местный, я колдун, так что отбрешусь. Если что, дубинкой поглажу, мало не покажется.
— Я тоже не простушка, — сказала Амелия, — Думаю, уйдем. Особенно, если поторопимся.
Все посмотрели на них и пожелали удачи. Никто не показал себя настолько трусом, чтобы потребовать помощи в защите своей задницы у мельника и ведьмы, не связанных ни малейшими обязательствами.
— Нам, пожалуй, тоже пора, — сказала Оксана мужу.
— Чому? Добре ж сидимо, — не понял Богдан.
— Ты новому пану что-то уже обещал?
— Ни. Нихто не обещав. Але хлопцы ж не йдуть.
— Потому что новый пан их за души держит. А твоя душа с тобой. Только подпоясался и в путь. Нам тут воевать не за что. Давай, быстрее ноги делаем, пока главный немец не вернулся.
— Может, и нам пойти? — запереглядывались прочие душегубы, когда Богдан с Оксаной уже поднялись и направились в сторону конюшни, — пан Кшиштоф, что скажешь?
— Кто хочет идти, пусть идет, — ответил Кшиштоф, — Кто надеется на благодарность нового пана, когда тот вернется, может остаться. Но новый пан не старый, и на шляхетскую порядочность я бы не рассчитывал. Кстати, Богдан!
— А? — обернулся Богдан.
— Краденого жеребца вы пану продали, а для жены ты новую лошадь не купил. Смотри, твоя двоих не утащит. Она тебя-то одного с трудом несет.
— Эээ… — Богдан растерялся.
Оксана тоже растерялась. Она рассчитывала угнать из конюшни несколько лошадей, чтобы никто не заметил.
— Полны ли у панов кошельки? — спросила Марта.
Попала в точку. Кошельки вовсе не оттягивали до земли панские пояса.
— Десять золотых флоринов за каждый верный меч, если отобьемся, — сказала она, — Кто трус, может делать ноги. Пан Кшиштоф?
— Я теперь служу пану Гаэтано, — недовольно ответил Кшиштоф, — А то бы ушел. Или как, хлопцы, тряхнем стариной? Давно мы упырей с русалками не гоняли, леших с водяными не жгли?
И Богдан остался, и из прочих не ушел ни один. Воевать под началом у каких-то немцев даже за золото не каждый бы согласился. Но под началом старого мудрого Кшиштофа за то же самое золото почему бы и нет.