Ласка почувствовал, как пояс колется под рубашкой. Узнав от Яна, что пояс ведьмовской и заколдованный, он поленился снимать всю одежду до рубашки, чтобы избавиться от него. В других кармашках пояса лежали золотые монеты, и они, в отличие от перстня, никуда не делись до сегодняшнего дня. Сняв пояс, пришлось бы их куда-то переложить, а запасного тайника в одежде у Ласки не было.
Почему ведьмин подарок колется? Появилась какая-то опасность, которую пояс чует, а добрый молодец нет? Где? Наверное, совсем рядом. Что может в конюшне подобраться вплотную, чтобы люди не заметили, а лошади учуяли? Да что угодно, что отводит глаза, но не отводит уши и нос. Простая хлевная и конюшенная нечисть, которая по ночам гривы в косички заплетает? Но на дворе белый день.
— Вольф, ты что-то чуешь необычное?
Вольф принюхался.
— Лошади, сено, навоз и вы двое.
Краем уха Ласка услышал, как выругался сивый мерин. Краем глаза заметил подозрительное шевеление, обернулся и наудачу рубанул саблей кучку сена в проходе между стойлами. Разрубил ее насквозь, а с клинка слетели капли темной крови. Польская сабля из арсенала душегубов отличалась от привычной татарской, но сабля есть сабля.
— Началось! Вот они.
— Кто? — удивился Бенвенуто.
— Нечисть! Рубим пучки сена, на которые укажут кони! — крикнул Ласка.
Лошади, а их набралась полная конюшня, метались в стойлах и отчаянно ржали. Непросто было понять, на что они «указывают». Но из под ног как-то сами собой поднимались человекообразные фигуры, состоявшие из сена пополам со всяким конюшенным сором. Иногда из-под стеблей и пыли просвечивали сутулые серые тела, через которые клинок проходил то как сквозь воздух, то как сквозь плотный пучок соломы, то как сквозь струю воды.
Захватывать конюшню неведомые вражеские командиры отправили потусторонних спутников человеческого хозяйства — хлевников, банников, овинников, пунников, лазников. Должно быть, хорошо постарались, чтобы убедить в общем-то ночную и очень скрытную нечисть пошевелиться днем. И все зачем?
— Они идут на штурм! — крикнул Вольф, спрыгивая с чердака, — А у нас пожар!
Значит, Элефант все-таки не выдержал и пыхнул. Теперь надо спасать лошадей.
— Элефант, веди табун во двор! — крикнул Ласка, открывая стойла, — Топчите там всех!
Перед тем, как нечисть пошла на штурм, он специально поставил Элефанта в первое стойло у ворот и убрал все сено из этого стойла и из ближайших. Но не помогло, хлевники так выбесили непривычного к ним после Европы жеребца, что тот поджег не только сено, но и сами деревянные конструкции стойл, да еще и обжег до полусмерти стоявшую напротив кобылу.
— Вольф, гони их наружу, быстрее!
Элефант выбежал в ворота, а за ним парами выскакивали остальные лошади, обезумевшие от волчьего воя, который гнал их через огонь. Снаружи кони, привязанные к коновязи, яростно метались, пытаясь разорвать привязи, и половина уже освободилась.
Ласка выгнал коней из первой секции конюшни и понадеялся, что каменная стена сколько-то задержит огонь. Бенвенуто тем временем открыл ворота с другой стороны.
— К вторым воротам, брат! — крикнул Ласка, — Вольф, в окно прыгай!
Прежде, чем занялось сено и дерево в средней секции, Ласка и Бенвенуто выгнали оставшихся лошадей. Вольф прыгать в окно не стал, потому что он наблюдал не из крайней, горящей, секции, а из средней. Он пробежал по настилу до второй поперечной каменной стены, передал друзьям три заряженные аркебузы и слез сам. Заряженные аркебузы до поры, до времени лежали на настиле у чердачных окон под самым свесом крыши. Ласка ожидал, что какие-то пока невидимые враги побегут в атаку через двор, но противник для начала атаковал конюшню.
Втроем вслед за лошадьми выскочили наружу. С той стороны господского дома слышалась канонада. Во дворе носились лошади, не находя выхода, то есть утоптанного снега на фоне сугробов.
Какие-то существа, похожие на мужчин и женщин выглядывали из окон и дверей хозяйственных построек, опасаясь ступить во двор, где резвились мало не пять десятков коней. Вот уже третья лошадь свалилась в яму для боев, наткнулась там на дохлого, но от этого не менее пахучего медведя и испуганно ржала, создавая еще больше паники.
Побежали мимо конюшни с внешней стороны, вбросив клинки в ножны и держа аркебузы перед собой. Ласка еще порадовался, какой крепкий наст, но понял, что это повод не для радости. По такому насту волна штурмующих легко доберется до дома.
Вот и они, бегут. Несколько упырей под обстрелом подскочили к дому с угла и подпрыгивали, заглядывая в окна. Стрелки в окнах расстреляли все готовые заряды и перезаряжались. Упыри добежали до крыльца и подергали дверь. Закрыто. Нужен таран, но тарана не будет, пока по двору мечутся испуганные лошади.
Бах! Бах! Бах! — три выстрела с близкого расстояния убрали троих. Серебряную пулю упырь не держит, это все знают. Теперь берем оставшихся в сабли и стараемся рубить головы.
Против троих добрых молодцев четверо красноглазых. Пусть они безоружные, но быстрые и очень стойкие на рану. Разменяют любую часть тела на возможность укусить, а укус упыря почти смертелен, если только немцы не привезли какой-то антиупыриной алхимии.
Упыри не фехтуют. Поэтому корд Вольфа достаточно остер и тяжел, чтобы в сильных руках снести сначала ногу, а потом и голову.
Сабля намного легче, но и для нее мясо и кости не преграда.
Итальянский меч с красивой витой гардой — колющее оружие, но элегантный взмах срубает шею как пучок соломы.
Упырей четверо, и последний прыгает по-звериному. Ласка увернулся. Бенвенуто принял прыгающего на острие меча. Упырь провалился через острый тонкий клинок до перекрестья, схватил Вольфа руками за левую кисть и впился в запятье. Ласка снес твари голову, но поздно. Успел своим острым языком пробить до крови.
— Вольф!
— Не бери в голову, мне бы до заката дожить, — улыбнулся оборотень.
Постучались в дверь, покричали. Кто-то понял, что свои, и открыл. Как раз в это время где-то вдали затрубила труба, и недобитые твари отступили.
24. Глава. Второй приступ
— Элефант, вижу, жив, вы тоже. И слава Богу, — сказал Фредерик.
— Не будешь ругать за потерю конюшни? — удивился Ласка.
— Плевать на конюшню. Вы сорвали им штурм со стороны двора одновременно со штурмом с фасада. Кого там встретили из нечисти?
— Они заставили сражаться днем ночную околодомовую нечисть. Так не бывает. Это не по правилам.
— Может быть, я чего-то не знаю в польских реалиях, но и со стороны фасада пошла атака не по правилам. Откуда тут толпы упырей и русалок? Я почему-то всю жизнь думал, что это штучные твари, а не стайные.
— Ага, а лешие и водяные привязаны к своей территории, — добавила Рафаэлла, — И все, кого мы тут видели, никакие не шляхтичи Подземья, а скорее простолюдины по тамошним меркам.
— Потому что их собирают и гонят в бой старшие твари, — сказала Марта.
— Это понятно, — поморщился Фредерик, — Допустим, они согнали всех водяных и леших с обозримой округи. Но где они взяли столько русалок и упырей? Почему смогли послать ночных днем?
— Сказал бы я, где и почему, — мрачно усмехнулся Кшиштоф, — От этого дерьма даже я тут подустал.
Фредерик вопросительно посмотрел на него.
— Место в тридцать три слоя проклятое. Тут и черти с демонами могут среди бела дня появиться.
— Почему?
— Если пан немец запамятовал, то здесь тридцать лет и три года было логово душегубов, — сказал за Кшиштофа весельчак Анджей, — В округе сколько баб и девок обижено, не счесть. Еще и с собой в полон сколько привезено.
— А мужиков?
— Мужиков вокруг братские могилы навалены. Упыри все оттуда.
— Но упыри же строго местные, от могилы далеко не отходят, — сказала Рафаэлла.
— Упырей, шановная панночка, в смысле не отпетых и не похороненных по правилам покойников, здесь, сколько себя помню, было столько, что крестьяне к нам же на поклон и ходили, чтобы мы нечисть поразгоняли.
— Тут что, вообще покойников не отпевают? — удивился Фредерик, — Разве в деревне не должна быть церковь или там, часовня?
— Если кто в деревне помер, отпоют. Когда своего батюшки или ксендза нет, так соседского позовут. Отпоют обязательно. А вот если бунтовщик на кого из нас напал, или мы пленных порубили, или просто смерд в лесу под горячую руку попался и сабли острой отведал, так и пес с ними со всеми. В овраг скинули, да ветку сверху.
— Я не поняла, священники в деревне есть или нет? — спросила Рафаэлла.
— Когда есть, когда нет, — ответил Анджей с неизменной улыбкой, — Последний с церковью сгорел недавно. Предпоследний приперся морали читать, так мы его на крыльце разложили и по голой дупе плетей выписали. Не вынес позора, сбежал. До него был поп, тот за дочь мстить пришел с саблей. Видать, до пострига знатным был бойцом. Двоих наших посек, да на третьем устал.
— Ваших вы что, тоже не отпеваете?
— Ууу, панночка! Душегуба век недолог. Кого с поля брани помирать привезут, кто на поединке удар пропустит, а кто и пану слово поперек скажет. Каждого отпевать, отпевалка сломается. Вон там за деревней душегубский погост, под сотню рыл должно лежать. Каждому яма, да гроб, да в гробу саблю на грудь положить, а сверху крест с табличкой. Нашего брата отпевать за деньги-то не каждый поп в округе возьмется.
— Вот оно что, — сказал Фредерик, — Их не силой согнали. Им дали возможность отомстить.
— Отправили толпой на штурм и бросили, — сказал Кшиштоф, — А старшие так и не появились. Я вот только не пойму, почему днем.
— Это как раз понятно. К нам идет подмога, они это знают и торопятся. Очень скоро будет второй приступ. Прикинут нашу численность, потери, возможности и слабые места. И начнут по-настоящему.
— Потери? Кто сказал потери? — отозвался из кухни Симон.
— Я, — ответил Фредерик, — Что у нас с потерями?
— Убито или уже умерло трое наших и четверо местных. Еще по трое тех и других ранены, еще ранен один пушкарь. И вот еще укушенный упырем.