– Хватились! Ее уже давно здесь нет.
– А где она?
– В Америке! Вышла замуж за американца.
– А когда она уехала?
– В восемьдесят шестом, кажется, или седьмом. Не помню точно.
– Вы с ней переписываетесь? Возможно, у вас есть ее адрес или телефон?
– Нет. Ни адреса, ни телефона у меня нет.
– Вы же дружили!
– Ну и что! – выкрикнула она. – Она уехала, а мы остались. У нее там своя жизнь.
– А с кем она переписывалась?
– Не знаю.
– С кем Людмила еще дружила?
– Со всеми. У нас была дружная группа.
– Вы часто собирались у нее на даче…
– Ну и что? Это преступление?
– Нет, конечно. Вы знакомы с ее мужем? Как его зовут?
– Не знаю, никогда его не видела. Ляля была очень скрытная. Мы до последнего дня ничего не знали.
– А где они познакомились?
– В кафе «Белая сова».
– Я знаю, что девятнадцатого августа восемьдесят шестого года вы собирались на даче Савенко…
– Возможно, не помню. – Елена упорно не смотрела на Шибаева, пальцы ее теребили пуговицу на жакете.
– А спустя несколько дней она забрала документы…
– Ну и что?
– Вы не помните, когда именно?
– Не помню.
– А когда она уехала?
– По-моему, в сентябре. Мы не виделись, она сразу отошла от нас. Да и дружба наша… сами понимаете.
Шибаев ждал.
– Какая между нами могла быть дружба! – Тон у нее сделался раздраженный. – Ляля высокомерная, издеваться любила, отец – генерал, мать – чуть ли не грузинская княжна, а моя мама – медсестра, и отца у меня не было. Из всех девочек она выбрала в подруги меня, я сначала опомниться не могла от радости, гордилась, дуреха, а потом поняла, почему. Я робкая была, неуверенная в себе, вот она и нашла себе… игрушку. На инязе училась городская элита, я туда попала случайно. – Она впервые взглянула ему в глаза, облизнула бледные, без помады, губы. – Понимаете, я была не из их команды. Мама подрабатывала, делала уколы на дому жене проректора и попросила за дочь. Вот меня и взяли. Я помню, как пришла на вступительный экзамен, едва живая от страха, и тут вдруг Ляля, шикарно одетая, самоуверенная, увидела меня и подмигнула – не бойся, мол. А после экзамена позвала в кафе, заказала шампанского, говорит, нужно отметить. С таким размахом, громко, с хохотом, все на нас смотрят, а я сижу, сжалась в комок от неловкости. Такая она была! Брала, что хотела. Вы спрашиваете, почему не писала… Да не нужно ей это, вот и не писала! Отрезала. Это она всегда умела.
– А с кем она встречалась?
Елена пожала плечами.
– Если вы о мальчиках… она многим нравилась, табуном за ней ходили.
– Не подскажете, кто еще был в группе? Мне придется с ними встретиться. И, возможно, с теми, кто был на даче девятнадцатого августа.
– Не помню точно… Кажется, Паша Кухар, потом Ира Рудницкая, Даша Койдан, братья Куртовы… они, правда, с нами не учились, их Даша привела… не помню, кто еще, нас много было… Андрей Иванов, по-моему…
– Интересная девушка эта Ляля Савенко, – заметил между прочим Шибаев.
– Интересная. Знаете, она была всякая. Иногда злая, иногда хоть к ране прикладывай, как будто два разных человека. И американец этот… мы даже не удивились, американец – это как выигрыш в лотерею, и выиграть могла только Ляля, понимаете?
Шибаев кивнул. Они помолчали. Он спросил:
– А вы работаете в школе?
– Я работаю в банке.
Шибаев не сумел скрыть удивления, и она сочла нужным пояснить:
– У меня не было способностей к языкам, это мама все мечтала, что я буду переводчицей, поеду за границу, выйду за принца. Когда я перевелась на экономический, она очень переживала. А мне с цифрами легче.
– А ваша мама…
– Мама умерла шесть лет назад от рака. А до этого долго болела.
– Извините, – пробормотал Шибаев. Она кивнула. – Вы упомянули о вашей соученице Рудницкой… Ирина, кажется? Как ее найти?
– Не знаю. Мы с ней сто лет не виделись. Говорили, она работает в какой-то турфирме.
– А Павел Кухар? Тот самый, что баллотируется в мэры?
– Он самый. Комсомольский вожак, нигде не тонет… – Тон у нее был злой. – Знаете, после отъезда Ляли мы перестали встречаться, нас больше ничто не держало вместе. Паша Кухар бегал за Лялей, без нее ему стало неинтересно. Ира дружила с Дашей, братья Куртовы были ее соседями, они так и держались четверкой. Если они потом и встречались, то без меня. Я доучилась до нового года и перевелась.
– А все остальные закончили иняз?
– Куртовы никогда не учились на нашем факультете, старший, Стас, учился в политехе, а младший, Денька, в летном училище. Кухар… даже не знаю, читала его биографию, сунули ее в почтовый ящик, вроде учился в народно-хозяйственном. Не помню точно. Может, перевелся. А может, у него два диплома, он способный…
Что-то проскользнуло в ее тоне, уже вторично, и не осталось незамеченным Шибаевым. Ему все-таки удалось разговорить ее. Кое-что она ему рассказала. Неохотно и настороженно вначале… Ей действительно легче с цифрами, чем с людьми. И не такие уж они были подруги – дочка бравого генерала и дочка бедной медсестры…
Мать умерла, а перед смертью долго болела. Значит ли это, что Елена Коваль одинока? Он взглянул на ее измученное лицо, синяки под глазами. Работает много? Вкалывает. Похоже, что одинока. Неудачница, которая до сих пор завидует своей подружке Ляле Савенко, блестящей американской невесте. Она им всем завидует…
Он проводил ее до подъезда, передал сумку. И вдруг спросил:
– А когда Людмила уехала, дату не помните? Может, кто-то ее провожал?
– Не знаю! – закричала Елена. – Господи, ну что вам еще от меня нужно? Я же все сказала!
– Да, спасибо, вы мне очень помогли. И еще… – Он помедлил. Она смотрела на него напряженным взглядом. – Если у вас есть фотографии Людмилы…
– Ничего у меня нет! – Она рванула дверь и скрылась в подъезде.
А Шибаев пошел домой, обдумывая детали встречи. Елена Коваль могла послать его подальше, общение с частными детективами – дело добровольное. Но не послала. Почему? Разговор с ним не доставил ей ни малейшего удовольствия, в отличие от физрука и Градова, и радости от возвращения в прошлое Елена не испытала, и тем не менее она ответила на его вопросы. Почему?
Глава 9Дела житейские
Алик Дрючин был странно молчалив, что Шибаев отметил не сразу. Не сразу, потому что он размышлял. Алик готовил ужин, Шибаев задумчиво ходил из кухни в гостиную, накрывал на стол. Когда они уже сидели за столом, Алик вдруг спросил:
– Саша, ты помнишь Анечку?
– Какую Анечку? – спросил Шибаев.
– Мою первую жену?
– Разве я ее видел? Не помню. Я даже не знал, что ее зовут Анечкой. Я думал, первой была Стелла.
– Стелла вторая. А первой была Анечка.
– И что?
– Понимаешь, сижу я сегодня в кафе, подходит парень, спрашивает: можно с вами поговорить? И называет меня по имени. Я думал, клиент, но для клиента он слишком молодой, совсем мальчишка. Садитесь, говорю. А он смотрит на меня и вдруг выдает: «Дядя Алик, вы меня не узнаете?» Я обалдел. Смотрю – и ничего, ну, ничего абсолютно в памяти не щелкает! А он говорит: «Я сын Анечки, вашей бывшей жены». Представляешь? Я прямо… Совсем тогда пацаненок был, лет шесть, не больше. Тощенький, бледненький, Кириллом звали, Кириком…
– А чего ему надо?
– Ничего, в том-то и дело. Просто поговорить. Садится он и вываливает всю свою жизнь. Анечка в Германии уже десять лет, приезжает редко. Воспитывает его бабушка, а через месяц он уходит в армию. И так мне его жалко стало – без отца, от армии не отбили, и такой же тощенький, только длинный стал. А у самого мыслишка подленькая – откосить от службы хочет, сейчас деньги просить будет. Говорю, если ты единственный кормилец, то не должны брать в армию, хочешь, узнаю? А он отвечает: «Не надо, дядя Алик, я сам хочу, вы же знаете бабушку. Вы не беспокойтесь, я карате занимаюсь, выдержу». Бабушка, моя теща бывшая, форменная ведьма. Анечка сбежала от нее в Германию, а Кирик сбегает в армию. А как там мама, спрашиваю. Да ничего, в порядке, последний раз приезжала четыре года назад. Посылки шлет и деньги. А вы…
Смотрит на меня так… не передать! Знаете, говорит, я иногда вижу вас в городе, но никогда не решался подойти, а сегодня решился, чтобы попрощаться. Вы мне как отец были, честное слово! – Голос у Алика дрогнул. Он сидел сгорбившись, не глядя на Шибаева, теребя кухонное полотенце. – Представляешь, Саша, ничего лучше у него в жизни не было! А мы прожили всего два года. Анечка славная была, но какая-то незрелая, мамаша ее совсем затуркала. И я представил себе, как она внука воспитывала, бедный пацан! – Алик закрыл лицо полотенцем и всхлипнул.
Шибаев перестал жевать. Алик, прыгающий кузнечиком по жизни, удивил его. Он не знал за ним подобной чувствительности. Подумав, сказал:
– Ну, пойди, проводи его, дай денег.
– Я так и думал, но ведь эта ведьма тоже припрется! Она же меня ненавидит! У нее дурной глаз, ей порчу наслать раз плюнуть… – Он с надеждой смотрел на Шибаева.
– Что? – спросил тот, почуяв недосказанность, повисшую в воздухе.
– Может, ты сходишь? Он дал адрес военкомата. Представляешь, всех будут провожать отцы, а его – эта ведьма!
– Не всех. Неужели ты веришь во всю эту фигню?
– В какую фигню? – не понял Алик.
– Ну… в дурной глаз… – Шибаев с трудом выговорил эту чушь и теперь чувствовал себя глупо.
– Ты ее не знаешь! Я, может, и не верю, но то, что она ведьма – факт! Ши-Бон, я тебя никогда ни о чем не просил…
Это было не совсем так, но Шибаев не стал спорить. Он был озадачен.
– Он сказал: «Я помню, как вы меня водили на детскую площадку, я держал вас за руку, и все думали, что вы мой настоящий папа». А я не помню! Я не помню, как водил его на эту чертову площадку, я даже не знаю, где она находится! А он помнит! Тощенький такой, уши торчат. Каратист!
Шибаев разлил водку, они чокнулись. Алик зажмурился и опрокинул одним махом. Шибаев медлил, разглядывая друга. Он вспомнил о собственном сыне Павлике, которого не видел уже месяц, и ему стало стыдно, хотя его вины здесь нет. Павлик болеет, и Вера сказала, пусть выздоровеет, тогда возьмешь. Но все равно, мог бы прийти, занести… фрукты там или конфеты. Но уж так не хочется видеть… даже не ее нового мужа, бизнесмена Славика, он-то как раз мужик ничего, понимающий, а свою бывшую, Веру то есть. По ее мнению, все, что он говорит, не так; работа – плевая, стыдно кому рассказать, здоровый мужик, а глупостями занимается; не состоялся, семьи нет, дружок – алкоголик. Это про Алика. И вообще все не так. И жили они не так, и сына он не воспитывает, устранился. А если бы не устранился, то все равно было бы не так. Шибаев не может понять – какие претензии? Разбежались, он сына берет на выходные, водит на картодром, в зоопарк или в кино, они сидят на лавочке, разговаривают. У Веры новая любовь, новая семь