Алик Дрючин смотрел кино на английском языке. Он щелкнул пультом, остановив изображение, и сказал, вводя Шибаева в курс:
– Человечество вымерло от вируса. Остались единицы, еды полно, воды полно, бензина, машин, домов, одежды – всего полно. Единицы объединяются в группы и начинают войну друг с другом. Абсурд! Ну почему человек такая агрессивная сволочь?
– Инстинкт самосохранения, – буркнул Шибаев, пытаясь стащить мокрую рубашку.
– Ты думаешь? – Алик присмотрелся к нему и спросил: – Что случилось?
– Я в порядке, – ответил Шибаев и зашипел от боли, застряв рукой в рубашке.
– Что? – закричал трепетный Алик. – Я же вижу! Покажи руку!
– Отстань!
– Ты дрался! – обличил его Алик, который не дрался ни разу в жизни. Его самого, правда, били в детстве. – Опять?
Вопрос был некорректен, последний раз Шибаев дрался два года назад, так случилось…
Алик схватил его распухшую и посиневшую руку, охнул и потащил друга в ванную. Открутил холодную воду и сунул руку под струю.
– Что случилось? Это… «дачное» дело?
– Нет. Просто ударился, – ответил Шибаев, чувствуя себя глупо от собственной пацанской выходки – истерику он закатил! Салага!
– Врешь! Подрался! – Не умея драться сам, Алик всегда живо интересовался подвигами Шибаева.
– Да нет…
– А что?
– Черт его знает! Понимаешь, смысла нет!
– В чем нет смысла? – Брови Алика взметнулись кверху.
– Ни в чем! В жизни… Ни в чем.
Шибаев всегда был сдержан, о себе говорил мало или вовсе не говорил, а тем более не трепался беспредметно за жизнь и ее смысл, в отличие от Алика, который любил пофилософствовать. Но сейчас, держа руку под холодной водой и сидя на крышке унитаза напротив Алика, усевшегося на край ванны, он вдруг почувствовал желание выговориться. Выплеснуться. «Выпустить пар», – как говорил его бывший коллега по работе по прозвищу Тротил. Освободиться. Исповедаться и получить отпущение грехов. Сильный Шибаев искал утешения у хлипкого Алика. Бывает и так. В каком-то смысле Алик был сильнее его – таких, как Дрючин, нельзя сломать в силу их гибкости. А таких, как Шибаев, сломать можно. Правда, трудно.
– Конечно, нет, – согласился Алик. – Смысла нет, а есть процесс. И сопутствующий ему смысл. А космического смысла, одного на всех, – нет!
– Какой процесс? – Шибаев непонимающе уставился на адвоката.
– Просто процесс. Любой. Ты чистишь зубы – это процесс. Трамвай едет – это тоже процесс. Какой смысл? Здоровые зубы и возить пассажиров. Смысл есть там, где есть процесс, понимаешь? Нет процесса – нет смысла. Тут главное не прерывать процесса, понимаешь? Не слетать с нарезки, а пилить, пилить, пилить до посинения!
– А если… если от процесса с души воротит?
– Все время?
– Что все время?
– Воротит! Все время?
– Не все, – вынужден был признать Шибаев, которого выкладки приятеля зачастую ставили в тупик.
– Вот видишь! – обрадовался Алик. – Не все время. А если воротит, меняй процесс. Кстати, я купил коньяк. А то водка уже надоела. И мяса!
Шибаев рассмеялся. Сжал здоровой рукой плечо Алика, ощутил под пальцами хрупкие кости.
– Так почему же они дрались?
– Кто?
– Выжившие после смерти!
– Кто? – Алик непонимающе смотрел на него.
– Ну, в твоем кино!
– А! Вечные фишки – кто крутее, кому сапог целовать, отдай!
– А женщины выжили? Или одни мужики?
– Выжили.
– На всех хватило?
– Интересная мысль, – задумался Алик. – Не на всех.
– А ты говоришь…
– Думаешь, из-за них? Я вообще-то не досмотрел.
– А из-за кого? Они как катализатор.
– Катализатор? – Алик наморщил лоб. Неразговорчивый Шибаев тоже иногда выдавал такое, что ставило его в тупик.
– Ну! Ладно, пошли пить коньяк.
– Сейчас! – Алик вскочил и побежал на кухню. А Александр остался сидеть на крышке унитаза. Он смотрел на струю воды, на свою распухшую руку. Боль почти прошла, осталась тяжесть. От холодной воды покалывало кожу.
– Ты сегодня поздно, я думал, уже не придешь, – сказал Алик с намеком, когда они сидели на кухне за столом.
Шибаев промолчал.
Алику хотелось поговорить.
– Как Кристина? – сделал он новый заход.
– Нормально, – невнятно ответил Шибаев.
– Ты из-за нее…
– Я ни с кем не дрался, сказал же. Я не видел ее три дня. А сегодня увидел… не одну.
– Не одну? – Алик даже перестал жевать. – А с кем?
Шибаев только взглянул коротко и промолчал.
– Может, муж вернулся?
– Нет.
– И… что? Ты его?..
– Убил! – Шибаев рассмеялся, взглянув на перевернутое лицо Алика. – Да что ты как… Я же сказал! Я к ним даже не подходил. У нее своя жизнь.
Алику было что сказать по данному поводу, но он благоразумно промолчал. Весь его опыт говорил, что одноклассники, а тем более одноклассницы до добра не доводят и возвращаться туда не следует. Пусть прошлое хоронит своих мертвецов и так далее. Вместо этого он спросил через минуту:
– И что ты собираешься делать?
– В каком смысле?
– С Кристиной!
– Не знаю.
Алик не удовлетворился ответом, но пока отстал. Они налегли на еду. Дрючин разлил коньяк в стаканы и сказал:
– У меня сегодня день рождения. – Невольно в голосе его прозвучала обида.
– Так чего ж ты молчал! – Шибаев почувствовал себя последним мерзавцем. – Подарок за мной. Давай за тебя! Ты знаешь не думай… я иногда… это…
Он запнулся. Всякие сантименты давались ему с трудом. Ему хотелось сказать, что Алик – настоящий друг, что без него ему, Шибаеву… совсем каюк! Но не смог. В одном виденном однажды американском фильме двое друзей сидели за столом, выпивка, то, се, как полагается, уже подпили, и один рассказывал другому, как он его любит, и в глазах стояли слезы. Причем не *censored*и, а нормальные мужики, друзья детства, а мы так не умеем. Не умеем! Глотку скорее порвем, чем скажем, что любим. Да и не поймут.
Алик понял и сказал:
– Да ладно… Я тоже. – Они чокнулись стаканами. – А как дачные дела?
– Дачные дела… Идут дачные дела.
– Что-нибудь новенькое?
– Да нет. Знаешь, что меня больше всего достает? Ни одной нормальной женщины нет, все с прибабахом. Людмила Савенко, ее подруги, соседки, знакомые…
– И самое паршивое, что последнее слово всегда за ними! – подхватил Алик. – Достаточно сходить на кладбище и посмотреть на семейные памятники.
Шибаев недоуменно уставился на друга.
– В смысле, женщины живут дольше – муж ушел, а она продолжает говорить. И говорит еще лет пятнадцать в среднем. Потому и с прибабахом.
Шибаев кивнул, хотя аналогия показалась ему идиотской, как многие другие Аликовы аналогии и выводы. Но Алик есть Алик…
– А кто сегодня? – спросил тот.
– Соседка генерала, вдова, бывшая военная дама, артистка. Проблемы с головой, но, понимаешь… – Он повертел вилкой. – Как будто внутрь к тебе лезет, с вывертом, несет всякую чушь про космос, будто дурачит, но схватывает все на лету. Сказала, что наркотики компания Людмилы Савенко не употребляла.
– Откуда ей это известно?
– Черт ее знает. В общих чертах. Но клянется, что не было наркотиков. А у дачной жертвы в костях морфин. Эта артистка многое знает или выдумывает, связывает и выдает ту еще пургу, но… Кстати, ты квартирами не занимаешься?
– В каком смысле? – удивился Алик.
– У нее хотят эту квартиру отнять, одинокая, старая, центр, желающих много, и какой-то тип ее обхаживает, уговаривает подписать соглашение про уход.
– Ну, так пусть не подписывает. Она что, жаловалась?
– Не она. Жаловалась соседка, которая живет в развалюхе во дворе. Работает у вдовы домработницей и бдит. Но, говорит, я же не могу ее днем и ночью сторожить, меня нет – а она возьми да подпиши! Вот она и сидит в кустах.
Алик некоторое время молча рассматривал Шибаева. Даже вилку отложил.
– Нормально, – сказал тот. – Я в порядке, хотя уже не уверен. Она действительно сидела в кустах. Приняла меня за жулика с бумагами и обвинила в убийстве. Я прямо…
Глава 14Свидетель
– У, подлая твоя рожа! Убил старуху! Ни стыда, ни совести! – раздалось откуда-то снизу….
Шибаев застыл от неожиданности. Осмотрелся. В кустах на земле, как ему вначале показалось, сидела крупная старуха в черном платье и пестрой косынке. Она смотрела прямо на него маленькими колючими глазками на сильно загорелом коричневом лице, что исключало возможность ошибки – она действительно обращалась к Шибаеву.
– Чего смотришь? Не ожидал?
– Что вам нужно? – спросил он, разглядывая ее.
– А то ты не знаешь! Иди сюда, поговорим! – Она вдруг проворно привстала с ватного одеяла, на котором сидела, схватила скалку и попыталась дотянуться ею до Шибаева. Он отступил. – Подписал? А я вот тебя сейчас!
– В чем дело?
– В том! Подписала Львовна бумаги или нет, спрашиваю!
– Ничего она не подписывала! Какие бумаги?
– На квартиру! Ваши ее уже год как обхаживают. А она не в себе после смерти Гарика.
– Я тут по другому делу, – сказал Шибаев.
– По какому это другому?
– Есть, значит. А вы кто ей?
– Да я тут, поди, всю жизнь живу! – Она махнула рукой в глубь двора, где виднелось какое-то одноэтажное строение, похожее на сарай. – Никак не снесут. Даст бог, доживу. Да ты иди сюда! – Она призывно махнула рукой.
И Шибаев полез в кусты.
– Садись, – пригласила она, пододвигаясь, давая ему место на одеяле рядом с собой. Он уселся, вспомнив диван-ловушку. – Ну, и чего ты там забыл, у Львовны? – Скалку она все еще держала в руке.
– Меня интересуют люди, которые жили здесь когда-то.
– Это кто же? – оживилась старуха. – Я тут всех знаю! Мы после войны как заселились – здесь барак стоял, – так и остались, мне тогда десять лет было. Вот тут, на этом самом месте, яма от бомбы была, мы ребятишками в войну играли. Долго была яма, потом стали дом для военного начальства строить. А где политех – одни горелые стены стояли, и где военный госпиталь. И церква сгоревшая при нем. Все помню.