— Как?..
— А вот так! Поехали, дружище! Пора и честь знать.
17В тупике
Всю ночь Зина не сомкнула глаз. Была взволнованна после беседы с Мельниковым. Неужели Семен не тот человек, за кого себя выдает? А тут еще подружка Леля подлила масла в огонь. В тот вечер, когда убили солдата, она дежурила на коммутаторе. Рассказала ей, как большую тайну:
— Мельников кричал на меня, дескать, чего долго не откликаюсь. А я ему еще нагрубила. Его абонент трубку-то на рычаг не положил. Поди узнай, что там смерть приключилась.
Это и насторожило Зину. Восемь вечера... Кабинет Кикнадзе... Дверь не заперта. Последним уходил Маркин.
Но тут, как наяву, появилась перед глазами сестра Лиза. Как просила она передать через командование Семену благодарность за то, что спас ее дочь. Зина пообещала, но не передала. Еще подумает чего...
После окончания комсомольского бюро Маркин сел в автобус неожиданно. Был бледен, но пытался улыбаться. Предложил ей пойти в кино, а потом как-то скорчился, полез в карман и обнаружил в нем несданный ключ.
— Обязательно сдайте. Попадет, — постращала Зина.
— Простят. Я человек здесь новый.
Едва они вошли в кассовый зал, Семен снова побледнел. Скривился, словно его пронизала боль, и быстро стал шарить по карманам.
— Вы знаете, я, к-кажется...
— Деньги забыли? — прервала Зина.
Он невнятно кивнул головой, а она полезла в сумочку.
— Вот что, Семен! Идите сейчас же позвоните дежурному насчет ключа. Билеты возьму я.
— Нет, нет! Этого я н-не позволю, — запротестовал Маркин. — Я, к-кажется, посеял комсомольский билет. Сейчас пойдет рейсовый. Я м-мигом. Ждите! — и выбежал на улицу.
Тогда она не придала его поступку значения, а сейчас сделала печальный вывод: торопился. В штаб зачем-то торопился. А я, дура, хитрила...
Зина вышла на улицу и сощурилась от яркого солнца. Вчера утром мороз щипал щеки, а сегодня так тепло, как весной. Бойко щебетали воробьи, тротуар и дороги намокли. Снег просел, местами выпучилась земля, блестели лужицы.
Зина долго стояла у порога отчего дома, не решаясь идти. Вот так бы стоять и стоять, жадно вдыхая аромат талого снега, не думая ни о чем.
Сегодня воскресенье. Людей у Дома офицеров немного, зато воробьи и желтобокие синицы, почуяв тепло, слетелись сюда, как на базар. Она постояла у колонны и... Решительно пошла меж облысевших тополей по центральной дороге, вспугнув дерущихся воробьев.
В подъезд Мельникова вошла смело, уверенно. Поднялась на второй этаж. Ни души. Нажала на кнопку звонка.
В гостях у Александра Васильевича оказался Волков. Хозяин с женой хлопотали на кухне, Степан Герасимович, изображая лошадку, катал взобравшегося к нему на плечи Толика.
Увидев начальника штаба, Зина попятилась было назад, но Мельников ее не отпустил.
— Раздевайтесь! Вовремя пришли. Сейчас будем завтракать.
— Правильно. Не смущайтесь, — вступил в разговор Степан Герасимович. — Я здесь лицо неофициальное. Ругать не буду. Так что смело раздевайтесь. Украсите нашу компанию.
— Я знаю. Вы родственник, кажется, Людмиле Ивановне.
— Да. Я Людочкин дядя. — Степан Герасимович был доволен: люди знали, что он для семьи Мельниковых не чужой. Молодец, Люда!
После завтрака Зина помогла хозяйке вымыть посуду, и догадливая Людмила Ивановна оставила их в квартире втроем: ушла с Толиком гулять. Зина тоже стала собираться. Ее смущало присутствие Волкова. Александр Васильевич остановил ее:
— Зинаида Борисовна, я полагаю, вы пришли мне что-то рассказать. У меня от начальника штаба тайн нет. Прошу, пожалуйста.
На смущенном лице девушки появилась деловитая строгость.
— Я виновата перед вами, Александр Васильевич! Я тогда поступила нечестно.
— Вы что-нибудь скрыли? — насторожился Мельников.
— Нет. Но кое о чем сказала неправду.
— Например, факт, что Маркин посеял комсомольский билет, прикрыли тем, что у него не оказалось с собой денег. Так?
— Да. Вам, оказывается, все известно, — с облегчением произнесла девушка. — А знаете, почему я соврала?
— Догадываюсь. Только Маркин вышел сухим из зала комсомольского «суда», а тут новый удар... Тем более, когда мы беседовали, вы уже знали, что он билет разыскал. Угадал?
— Да. Вам действительно известно все. Семен рассказал?
— К сожалению, не все, — огорчился Мельников. — Помните, при нашей беседе я намекнул, дескать, вы гордая, кино уже началось, а вы все Маркина ждали? Вы уклончиво ответили: была причина. Что за причина? Понимаете, Маркин многое из того, что известно от вас, подтвердил. А тут — умолчал.
— Умолчал?.. — она густо покраснела. — Так это же... Так Семен же человек... Неужели приписываю ему...
— Тот каверзный вопрос больше касался не его — меня. Я ведь тоже тогда подумала, что свой комсомольский билет потеряла.
— И вы? Ничего не понимаю.
Зина вытерла носовым платком вспотевший нос и губы.
— Когда Маркин уехал в гарнизон, дай, думаю, и я свой комсомольский проверю. Ведь когда собиралась на бюро, специально брала его с собой. Полезла в сумочку. Платок, деньги, пропуск и прочая чепуха на месте, а билета нет. Перерыла всю сумку. Пропал билет. Решила, что забыла его в комнате, где шло бюро. Вот и пришлось ждать Семена. Надеялась, что вместе со своим он и мой билет там обнаружит. Вот вам та причина. Смешно, правда? — девушка горько улыбнулась.
— Ну, и где ваш билет оказался?
— Дома. Я его из комода вынула, а убежала без билета.
— Понятно. И тогда вам пришлось во второй раз посылать Маркина в гарнизон за вашим билетом?
— Точно. Тут грешница я.
Мельников закурил. Теперь было ясно, почему Маркин оказался около девяти у штаба и вступил в разговор с Мамбековым. Казалось бы, признание Булановой должно облегчить следствие, а оно, наоборот, затягивало, как в омут.
Сидевший молча Волков встал из-за стола и прошелся.
— Зина! Очень бы хотелось, чтобы вы рассказали все, что знаете о Маркине. Особенно припомните последний вечер после бюро.
— Я за этим и пришла. Я всю ночь не спала. Мне кажется...
— Только без пристрастия, — предупредил Степан Герасимович.
— Да нет... Я, наоборот, боюсь... Шла сюда с полной сумкой подозрений, а сейчас... Хотя бы то, что он не сказал о моем комсомольском... Это ведь с его стороны хорошо. Правда? Я даже теряюсь. А вдруг своими подозрениями я его без вины виноватым сделаю?
И Зина рассказала все. Рассказала о своих сомнениях, которые так жгуче растормошили сердце ночью.
— Как вы думаете, он наш человек, а? — закончила свой сбивчивый рассказ девушка. — Я что-нибудь лишнее наговорила, да? Предвзято? Разберитесь, пожалуйста. Я совсем запуталась.
— Разберемся, — заверил Волков. — Можете идти и спокойно отдыхать.
Девушка ушла, а офицеры еще долго молчали. Волков сидел за столом, Мельников курил у окна.
— Что теперь скажешь, Александр Васильевич?
Мельников стучал пальцами по подоконнику. В деле было столько противоречий и неясностей, что он просто терялся. Вольно или невольно, Зина стала его союзником. Куда ни кинь — у Маркина нет алиби. И все же сбивало с толку вчерашнее официальное и смелое заявление Волкова, что Семен и даже широколицый не убийцы. Александр Васильевич мучительно пытался найти неопровержимый довод такому категорическому выводу, но найти не мог. Волкову ответил тихо, не спеша:
— Что сказать вам? Вы вчера меня так огорошили...
— Ага... Сдался? — потянул за нитку самолюбия Волков.
— Нет, не сдался! Я не знаю аргументов, исходя из которых вы сделали вчерашний вывод, но Маркин не внушает мне доверия.
— Зине тоже, — напомнил Волков. — Но она наивная девушка. А ты анализировать должен. Вдумайся в детали рассказа Булановой.
— Изменяться в лице можно не только от болей в животе. Кстати, Зина это приписала на тот же счет, что и я — нервозность!
— Мне нравится, Александр Васильевич, твоя твердость, но требую ее доказать!
Доказать... Чем?.. Только совсем недавно Мельникову казалось, что он на коне. Золотая рыбка, как на блюдечке, преподнесла ему неоспоримые улики и бесспорные доказательства вины подозреваемого, а вчера Волков разрушил все. И тут Александр Васильевич вспомнил о плаще и галошах, в которых был убийца. Пока их не удалось разыскать. Они либо надежно спрятаны, либо уничтожены. Надо проверить, где у Маркина накидка и галоши. Ответил:
— Ладно. Я попытаюсь доказать. Завтра же Маркина пригласят врачи, и вы убедитесь, что его живот здоров и крепок, как орех.
Они оба смотрели в окно. На улице лучисто искрился снег. Кое-где чернела и парила набухшая земля.
— В столице тоже потеплело, — сказал Мельников. И вдруг решительно спросил: — На основании каких фактов вы сделали вчерашний вывод, что Маркин чист?
— Я не сказал, что чист. Сказал, что не убийца. Мотив для оснований выдвинул сам ты.
— Я-а?..
— Да, ты, Александр Васильевич! Все, что мне по Маркину известно, было известно только от тебя.
Мельников был явно озадачен.
— Объясните, пожалуйста. Столько подозрений, ни одного свидетеля... Чем же я вас натолкнул?
Волков притворно зевнул.
— Подумай, подумай, Александр Васильевич! — и посмотрел на часы. — Ого! Уже второй час. Пойду. И тебе советую отдохнуть.
Волков ушел, а Мельников долго слонялся по комнате. Перебрал в памяти все, что докладывал по Маркину, но так и не понял, за что мог уцепиться Степан Герасимович. Решил побродить на воздухе.
Люси и Толика у дома не было. Мельников направился к Дому офицеров. Слева у фасада здания статуя спортсменки с ядром в руке. Справа солдат на лыжах. С палки лыжника слетел воробей, плюхнулся в лужу. Попил и запрыгал по асфальту.
Мельников загляделся на птицу и не заметил, как подошел Козырев. Лейтенант молодцевато отдал ему честь:
— Здравия желаю, товарищ капитан! В бильярдную собрались?
— Увы... Жену с сыном ищу. А вы шары погонять?