Козырев вяло повернулся к входной двери.
— Нет.
— А вам, Приходько?
— Да. Этот парень мой кумир. Я в восторге от его игры.
— Давно его знаете?
— Впервые увидел под Москвой. Кстати, с моей, так сказать, подачи Сахаров его в часть к себе забрал.
Все было верно.
— Товарищ подполковник, вы путаете меня с кем-то, — снова перешел в атаку Козырев.
— Со мной тоже путаница какая-то, — промямлил Приходько.
— Ну что ж, давайте разбираться. — И Волков стал раскладывать все по полочкам: — Для того, чтобы проникнуть в воинскую часть, вам, Козырев, нужны были надежные документы. Двадцать седьмого июля настоящий Виктор Козырев получил отпускные и перед тем, как ехать в Степняково, решил побывать в Уральске. Но вы следили за каждым его шагом.
— Извините, — перебил Козырев, — но это ваши вымыслы, товарищ подполковник! Все надо доказать.
— Докажем, — сухо ответил Степан Герасимович. Он раскрыл папку и достал из нее какой-то листок. — Вам знакома эта записка?
Козырев пробежал текст глазами. Почерк, вроде, знакомый, но сосредоточиться времени не было.
— Не припоминаю. Что-то вертится, но...
— Вот видите, а настоящий Виктор Козырев заверил девушку, что будет хранить эту записку, как талисман.
— Вспомнил! — снова нашелся Козырев. — Верно. Эта записка была у меня. Стыдно признаться, но я Ире лгал. Так... Мальчишество.
— И куда дели ее?
— Не помню. Она мне была ни к чему.
— Тогда напомню. Козырев, видимо, нес ее в руке. Тут вы догнали его на «Победе». Виктор полез в машину и вы, Козырев, нанесли ему удар кастетом по голове. К счастью, этот клочок бумаги в темноте не заметили.
— Могу привести опровержение, товарищ подполковник! Вы правы. После того, как я попрощался с Ирой, меня действительно подвезла к вокзалу какая-то машина. А записку?.. Записку я где-то выбросил. Возможно даже в этой «Победе».
— А что скажет сообщник? — обратился Волков к Приходько.
— Какой сообщник? Я вообще не понимаю, о чем речь.
— Товарищ подполковник, — вмешался Козырев, — признаюсь, я не здорово знаю законы, но оскорблять такими обидными словами, как «сообщник», вам никто не дал права. Вам что, удалось найти труп с проломленным черепом и отпечатки наших пальцев?
— Точно! — сурово подтвердил Волков. — В нескольких километрах от места, где была брошена «Победа», обнаружен труп.
— И вы в нем опознали меня?.. То есть, выдуманного вами Виктора Козырева?
— К сожалению, труп был раздет и обезглавлен.
— Как же вы тогда?..
— Интуиция, — схитрил Степан Герасимович.
— Интуиция?.. Понятно. Давайте, товарищ подполковник, дальше. Пришить мне чужое имя и отнять мое вам не удалось.
Волков смерил Козырева оценивающим взглядом. Сильный, самоуверенный, но в напряженно глядящих свинцовых глазах проклюнулось некоторое беспокойство.
— Ну, а дальше вы, Козырев, с чужими документами едете в Уральск. Но никого там не знаете и можете провалиться. Приходько помогает вам имитировать бронхит и укладывает по пути в Саратовский госпиталь.
— Как это имитировать? У меня есть справка.
— Правильно. В справке действительно указано, что вы находились на излечении с десятого по тридцатое августа. Выехали в Уральск шестого. В Саратове, значит, должны быть седьмого. Где же были с седьмого по десятое? Эти четверо суток вам понадобились, чтобы в свой сильный организм искусственно всадить болезнь и спастись от нежелательных встреч в Уральске.
Козырев нервно ухмыльнулся:
— И это вымысел. На прямой поезд из Москвы через Уральск достать билет мне не удалось, и я почти сутки проторчал в столице. Выехал с пересадкой саратовским. В Саратове почувствовал недомогание. С билетами на проходящие поезда там тоже было туго. Просидел на вокзале больше суток. Брал в аптечных ларьках и глотал жаропонижающие пилюли. Ну, а потом вынужден был обратиться в госпиталь. Меня страшно подкосил проклятый кашель. Вот вам те четверо суток.
Картинку Козырев нарисовал правдивую. Волков был уверен, что в своей версии прав, однако лишний раз убедился, что имеет дело с противником сильным. Но выкладывать главные козыри было еще рановато. Рядом сидел Мельников. Пусть учится молодой чекист. Пусть поймет, что даже вескими, глубоко аргументированными словами врага на колени не поставишь. Спросил:
— Железнодорожные билеты сохранились? Только ими можете доказать, что ехали не прямым поездом, а Саратовским.
— Нет. Я их выбросил по неопытности.
— Так... Справку сохранили, а билеты, которые могут подтвердить дату выезда из Саратова, по неопытности, значит?
Степан Герасимович решительно подошел к одежному шкафу и извлек из него два больших узла. В одном оказались окровавленные чехлы, коврики из машины и несколько обрызганных кровью простыней. В другом — разорванная одежда. Один комплект военный, только без погон, и два штатских. Тут же была и обувь. На всем пятна крови. В глазах Козырева мелькнул страх, но тут же исчез. У Приходько мелко задрожали руки.
— Узнаете?
Козырев выдавил улыбку. Он старался казаться спокойным.
— Товарищ подполковник, опять нет доказательств. Мало ли, кто убит. При чем тут мы?
— Да, Козырев, к сожалению, голова Виктора, садистски изрубленная вашими руками, за летние месяцы до костей изъедена. Она передана на экспертизу. Но есть другое доказательство. Ну-ка, снимите ваши брюки!
— Что?
— Снимайте брюки, говорю!
Козырев растерянно поднялся и неуверенно стал снимать брюки. А Волков покопался в одном из узлов и вынул из него точно такие же с кантом военные брюки убитого.
— В начале разговора я умышленно задал вопрос: какая одежда на вас? Ответили: та, что выдана при выпуске из училища. Так?
В напряженно сосредоточенных глазах арестованного мелькнула неуверенность:
— Ну и что?
— А то, что на брюках истинного Козырева есть метка индпошивочной мастерской военторга. Вот она, — Волков развернул брюки и на внутренней части пояса все увидели белыми нитками наскоро вышитые цифры: 324/411. — Как видите, за несколько дней своей офицерской жизни он даже не успел выпороть эти нитки. Покажите такое клеймо на ваших брюках — нет его! Да и не может быть. Идя на убийство, вы заранее припасли себе новую форму.
— Неправда! Он не успел, а я, может быть, выпорол...
— Вот именно! — перебил Волков. — Одних и тех же цифр на разных брюках нет. 324 — это номер военторга. 411 — порядковый номер индивидуального заказа. Под номером 411 в книге заказов мастерской за прошлый год значится фамилия Виктора Козырева. Какие же тогда цифры выпороли вы? Надевайте брюки! — Волков взял со стола портсигар Козырева и несколько раз щелкнул им.
— Разрешите закурить, — тихо попросил Козырев.
— Вы же не курите. — Тем не менее протянул портсигар. Козырев потянулся к нему, но Степан Герасимович извлек папиросу сам и дал арестованному.
— Лучше угощу так, как вы солдат угощали. Приучили брать папиросы из своих рук. Не так ли?
Козырев нервно играл желваками. А Волков продолжал:
— В ночь с пятого на шестое декабря перед вылетом нового истребителя папиросу с сильным снотворным получил и Яковлев. Солдат на посту уснул. Под видом проверки постов вы проникли в кабину охраняемого Яковлевым истребителя. Затем с помощью фальшивого пломбира...
— Это неправда!
— Правда, Козырев! Мы предусмотрели, что будете изворачиваться. Чтобы поймать с поличным, сообщили вам дату вылета второго истребителя и назначили начальником аэродромного караула. И вы клюнули: готовясь уничтожить второй самолет, прихватили необходимые «орудия» новой диверсии. В этом портсигаре есть меченая папироса. Экспертизой установлено, что в ней сильное снотворное. В чемодане действительно оказались продукты. Только проглотив вашу булочку, пешком отправишься на тот свет. В мякиш булки вы умудрились спрятать небольшой шарик. В нем сильнейший яд. Оболочка шарика легко разрушается под действием кислорода. Точно такой шарик был вклеен в систему кислородного питания самолета Шевцова. На высоте, когда летчик включил кислород, в органы его дыхания поступили пары яда. Мгновенная смерть.
Волков умолк. Козырев сидел набычась, глаза злые, красные.
— Кто вы, Козырев? На кого работаете?
— Хватит! — ударил по столу арестованный. — Не Козырев я. Я — Кребб! Да, Альберт Кребб! Я ненавижу вас!
— Кребб? — спокойно перенес истерику Степан Герасимович. — Ошибаетесь. Вы не Кребб, а именно Козырев. Только не Виктор, а Олег. Вы убили родного брата.
— Что?! — в глазах Козырева застыл страх, смятение, ужас.
В кабинете все оцепенели. Только Приходько сжался в комок да Иван Иванович размеренно постукивал карандашом по столу.
39Пришелец с того света
Козырев пришел в себя не скоро. Била нервная дрожь. И вдруг:
— Не верю! Все понятно. Хотите заставить все рассказать. Не выйдет!
— Советские чекисты, Козырев, никогда не идут на авантюры. Товарищ Игнатенко, попросите еще раз Пелагею Денисовну!
Полтавчанка вошла.
— Пелагея Денисовна, вы знаете этого человека? — указал Степан Герасимович на Козырева.
— Да. Цэ мий племяш, — с некоторым испугом выдавила женщина.
— Их было два. Это Виктор или Олег?
— Чур, чур... — вырвалось непроизвольно у расстроенной Пелагеи Денисовны. — Якый же вин Олег? Олег давно...
— Поспокойней, Пелагея Денисовна, — перебил Волков. — Взгляните хорошенько. У Виктора был шрамик на брови?
Оторопелая женщина растерянно глядела на Козырева. «Ти сами очи, що бачила пять мисяцив тому. Ось тилькы шрамык?.. Як я тоди нэ прыдывылась?» Неуверенно сказала:
— Цэ Виктор. Дэ ж тут буть Олегу? Мэртви нэ...
— Ясно, Пелагея Денисовна! А второго арестованного знаете? — указал Степан Герасимович на пригнувшегося Приходько.
Только сейчас Пелагея Денисовна заметила, что через стул от племяша сидит еще один человек. Внимательно посмотрела на Приходько.
— Так цэ ж Мыкола! Мыкола Ткаченко! Ий-богу, вин! Постарив тилькы. Ты що, нэ пизнаешь, Мыколо?