— Пойдем, браток. Нужно живей сменить одежду, — сказал он.
Вот и дом. Самый крайний. Хозяин достал из гардероба белье, одежду, заставил Семена переодеться. Его жена натирала девочку денатуратом, и едкая вонь разлилась по комнате.
Пока хозяин дома, Лубенцов, суетился на кухне, Маркин осматривал себя в зеркале. Брюки были ему коротки, полосатая сорочка обтянула тело так, что, казалось, вот-вот треснет.
— Хватит любоваться, — появился в комнате Лубенцов. — Пойдем лечиться. Водка — самое надежное средство от простуды.
Семен заколебался. Грешен уже был... Но его все еще потряхивало в ознобе. Ладно. Куда ни шло. Согласился.
Лубенцов налил ему полный стакан. Запекло в желудке, тепло расползлось по телу, подобралось к голове. Язык стал заплетаться. Лубенцов налил еще.
— Ни-ни-ни!.. Больше ни грамма.
— Пей, Сеня! За второе, можно сказать, рождение дочки!
Выпили. В кухню вошла хозяйка. Она чем-то напоминала Зиночку. Только была постарше. Не сестра ли? — подумал Семен.
— Извините меня. Я так растерялась. Лиза, — назвала себя женщина и протянула Маркину руку.
Познакомились.
— По гроб жизни буду вас, Сеня, помнить. Если бы не вы... Ну-ка, налей, Игорь! За спасителя дочери!
Пришлось Маркину выпить еще. Стал собираться домой.
— Куда вы пойдете? Одежда на вас не форменная. Та сохнет.
— Ничего. Н-ничего, Луиза, — пробормотал Семен. — Хоть в мешке, а только домой. Дело есть.
— На улице непогода. Останьтесь! — не отступала Лубенцова.
— Пьян, думаете? — скорчил гримасу Семен. — А хотите, на одной половице спляшу? — его крепко шатало. Хлопнув в ладоши, он выбросил вперед ногу и вдруг нахмурился. — Н-нет, не буду... Сенька Маркин теперь только серьезными вещами займется. Пойду! — надел китель и шинель. — Всего, хозяева! За одеждой скоро появлюсь.
Распахнув шинель, Маркин шел не разбирая дороги. Разорванные тучи открыли кусок звездного неба. Снег сыпать перестал. Семен шел не торопко, загребая ботинками. Вот Зиночкин дом. Окна светятся. Семена будто кто толкнул постучать в окно. Но тут услышал шаги. Приближались Зиночка и Козырев.
— С пижоном этим все ходишь?! — грубо остановил их Семен.
— Замолчите! — вскрикнула Зина. — Вы... вы... — слова не шли на язык. Она вдруг резко сорвалась с места и побежала к дому.
— Ну, пьяница, добился своего? — зло процедил Козырев.
— Плевать! — В расстегнутой шинели и в сдвинутой набок шапке, Семен медленно поплелся к Дому офицеров. Как раз закончился последний киносеанс и навстречу валил народ.
— Маркин! Вы что творите, мальчишка такой? — Перед Семеном стоял майор Кикнадзе, рядом — его жена.
— Я вас слушаю, товарищ майор! — вытянулся по швам Маркин.
— Нино! Иди, пожалуйста, одна, — повернулся майор к жене и тут увидел в толпе высокого лейтенанта — комсорга эскадрильи Кирсанова. — На ловца и зверь. Задержись, Кирсанов, пожалуйста!
Кикнадзе выждал, пока прошли люди, и выплеснул свой гнев:
— Полюбуйся, комсорг! Опять позорит. Почему напился? Почему забыл прежний урок?
Маркин виновато опустил голову. Из-под открытых бортов шинели виднелась не обычная защитная рубашка, а полосатая.
— А это что за винегрет? — раздраженно вскричал комэска. — Зачем позоришь погоны?
— Случай один, товарищ майор! Я...
— Не надо! — крикнул Кикнадзе. — Товарищ Кирсанов! Разобрать его на комсомольском бюро! Накажите, как следует. Я тоже строго накажу.
Семен так и не сказал ничего в свое оправдание. А тут еще, как назло, мимо прошел капитан из особого отдела. Как-то зыркнул на него. Хмель улетучился. Настроение было отвратительное.
10Шантаж
Солнце весело заглянуло в окна казармы и разбросало по койкам золотые лучи. Ясное утро еще больше приподняло настроение рядовому Федору Яковлеву. Сегодня ему стукнуло двадцать один. Федор достал из тумбочки почтовое извещение, расправил гимнастерку и направился к взводному лейтенанту Козыреву.
— Товарищ, лейтенант! Разрешите деньги получить в городе?
— A-а, именинник?! Поздравляю, Яковлев! К сожалению, от наряда освободить не могу. Увольняю до обеда.
Через несколько минут Федор быстро шагал в город. Скрипел ослепительно белый снег, спрессованный пешеходами.
Вот и почта. У двери Федор чуть не столкнулся с дядей Колей.
— Ты как попал сюда, Федя? В будний день-то?
Из-под очков на Яковлева улыбчиво глядели маленькие глазки. Узнав, почему Яковлев отпущен в город, тот оживился:
— О, такое событие грех не отметить. Я забегаловку знаю одну. Патруль там не бывает. Возьмем такси и...
— Извините, сегодня я пас. В караул заступаю.
— Ерунда. Такого парня, как ты, пивком с ног не сшибешь.
Чего греха таить, еще с малолетства Федор знался с горькой. Света, затем армия остепенили его, но...
— Ладно. Получу деньги и поехали, — махнул Федор рукой.
Забегаловка и в самом деле оказалась тихой. Они были одни.
— Запри, Катюша! — обратился дядя Коля к сухопарой хозяйке буфета. — Не люблю, когда пьяные мужики гудят.
Катюша, плоскогрудая женщина лет сорока, поспешила выполнить просьбу. Она знала, что дядя Коля в долгу не останется. Перевернув бирочку на «закрыто», вышла на улицу, оставив их одних.
Выпили. Запили пивком. Разговор пошел живее.
— Дядя Коля, кто вы? — неожиданно спросил Яковлев. — Второй раз вас вижу и второй раз угощаете. А если меня за выпивку...
— Ишь, что заметил, — сразу изменился в лице дядя Коля. — Я, может, угощаю тебя для храбрости. Я, может, сейчас такую вещь скажу, что у тебя волосы дыбом станут.
— Интересно, — Яковлев перестал жевать и закурил. А дядя Коля осмотрелся, вдруг полез в нагрудный карман и вытащил небольшую красную книжицу.
— Я работник госбезопасности. Будете отвечать только правду!
Яковлев не был пугливым человеком, но то ли внезапная перемена разговора с официальным переходом на «вы», то ли приказной тон в погрубевшем голосе дяди Коли, то ли красные корочки удостоверения, которое Федор видел впервые, привели его в замешательство. Ему даже на ум не пришло: стал бы сотрудник госбезопасности здесь вести беседу? Впрочем, как знать. У них свои приемы. А дядя Коля вытащил блокнот:
— С пятого на шестое декабря вы находились в карауле. Охраняли два новых истребителя. Вам известно, что один из них разбился?
— Да, — машинально ответил Яковлев.
— Вы стояли на посту с трех до пяти утра?
— Кажется.
— Не кажется, а точно. Но не караулили, а спали!
Яковлева будто ошпарили кипятком.
— Неправда!
— Бросьте, рядовой Яковлев! Я вам не лейтенант Козырев, которому вы смогли втереть очки. У нас есть доказательства.
Лоб у Федора покрылся испариной, лицо сделалось полотняным. Дядя Коля только этого и ждал. Решил добить окончательно:
— Так вот, гражданин Яковлев, виновником катастрофы являетесь вы. Пока спали, в самолет проник иностранный разведчик.
— Ерунда! — вскричал Яковлев. — Не купите. Не мог шпик в самолет проникнуть. Пломбы я сдал сменщику целенькими.
— Вы потише, рядовой Яковлев! Нас криком не возьмешь. А что касается пломбочек, то их целенькими очень просто сделать. Смотрите, — он достал из кармана сверток и начал разворачивать. В руках оказался кустарной работы пломбир. Дядя Коля опять полез в карман, достал пару пломб и стиснул их пломбиром. Расплющенные кружки протянул Яковлеву.
— Узнаете?
Дрожащими руками Федор повертел пломбы перед глазами. В центре цифра «47», а по окружности четыре звездочки. Точно такой оттиск оставлял пломбир дежурного по стоянке. Правда, тот пломбир был из вороненной стали. Втайне на что-то надеясь, Яковлев спросил:
— Это пломбир дежурного по стоянке?
— Этим пломбиром работал иностранный разведчик.
— Неправда!
— Правда, Яковлев! Вы предстанете перед судом трибунала.
Яковлев обмяк. Во рту у него пересохло.
— Этого не может быть. Я уснул чуть-чуть. Ей-богу...
— Полно, Яковлев. Вы и раньше вели себя не так, как подобает советскому солдату, — назидательно гудел голос дяди Коли. — Скажите, Яковлев, сколько времени вы меня знаете?
— Ну, недавно.
— Во, недавно. Второй раз видите. А сколько уже рассказали?
— Ничего я вам служебного не рассказывал.
— Ничего? А вспомните.
Мысли понеслись у Яковлева галопом. Нет, ничегошеньки он этому человеку лишнего не говорил.
— Ну, что? Не вспоминается? — допрашивал дядя Коля. — Разве вспомнишь, когда под мухой крепко был. Да, Яковлев, слабоваты вы на язык оказались. Не зря капитан Мельников именно вас посоветовал проверить.
— Говорите. Душу не рвите! — выкрикнул с отчаяньем Федор.
Но дядя Коля не торопился. Все было продуманно тонко. Прикурил погасшую папиросу, выпустил носом виток дыма, изображая заправского следователя, строго сказал:
— Что ж, будем припоминать вместе. 30 октября под Ерашево был запеленгован вражеский радиопередатчик. Вы, капитан Мельников и рядовой Карамышев выехали на перехват. Лазутчики скрылись. Но оставили ценнейшие улики — следы. Вам известно, что сегодня эти улики — ноль без палочки? Да, да! И «газовская» резина на «Победу», и сапоги уничтожены. А кто вы думаете во всем повинен?.. Вы!
— Я?.. — в глазах Яковлева вспыхнул откровенный испуг.
— Да, вы, Яковлев, не умеющий держать язык за зубами. Ну-ка, вспомните, кому похвалялись о своих чекистских подвигах?
Яковлев стушевался. Совсем недавно на эту же тему он вел беседу с капитаном Мельниковым. Ушел из особого отдела вполне спокойно. Они с Карамышевым припомнили всех, кому рассказали о поездке под Ерашево. Но те, правда, тоже могли поделиться новостью с друзьями. «Эх, молодо-зелено!» — пожурил опростоволосившихся солдат капитан Мельников. Так что же этому человеку теперь надо?
— Ну, что припомнили? — нажимал дядя Коля.
— Кому следует, я все уже рассказал.
— Нет, не все! Вы хитрый парень. Рассказали Мельникову только о тех, кому доверяют. Почему, например, не доложили капитану, что выболтали о той поездке мне?