Он помнил ее там, среди людей-зверей. Ей нельзя было покидать лагерь, ее постоянно держали под Империусом. Но Сара быстро научилась с ним бороться и подавлять чужой голос в себе. И однажды она прибежала к Рону, который тогда нередко появлялся среди врагов его семьи, надеясь узнать их планы.
А она, бедная пленница жестокого Тома — главного Врага, который желал ее с первого взгляда, жила в страхе, борясь с заклятием. Борясь и слушая то, о чем смело при ней говорили Том и его соратники. Она слушала, а потом шла к нему, к Рону. И она раскрывала их планы — ему. О нападении на «Нору», о похищении Гермионы... Все это узнала Сара, которая почему-то жалела его, хотя знала, что именно он сделал ее оборотнем. Она тогда говорила, что среди всех людей вокруг только у Рона человеческие глаза... И она со страхом делилась с ним, что ее тоже возьмут убивать Гарри Поттера, что ее заставят превратиться, и она безумно этого страшится... И он тогда понял, что должен, просто обязан спасти их обеих — Гермиону и Сару.
Он положил девушку на кровать и накрыл одеялом, мучительно соображая, как поступить. Как ее спасти?
— Ты поправишься,— прошептал он, вставая и собираясь покинуть ее комнату.— Я не потеряю тебя, как ее...
Он поспешно надел уже скинутую куртку, вышел из дома и пошел вниз, не замечая хлопьев снега, что ложились на темную землю. Нужно было вернуться в гостиницу — у Питера есть сова. Не время думать о себе и своем нежелании снова связаться с прошлым. Он должен вылечить Сару, спасшую Гермиону, Гарри. Спасшую его — от одиночества и боли, давшую смысл жизни. Заменившую ему семью, заменившую ему ту, навсегда потерянную.
Заменившую ему Джинни.
Ксения Верди.
Ксения не видела силуэта Лили в темноте, но чувствовала рядом. Хорошо, что они вышли из возраста, когда боятся мрака. Хотя у них и так было предостаточно поводов бояться... Кого, а главное — чего? Ксения хотела бы знать, что их ждет — неопределенность всегда страшила.
— Ты боишься?— в темноте и сырости каменной темницы голос Лили звучал неестественно пронзительно.
— Хотела бы я сказать, что нет,— горько усмехнулась Ксения, вставая. Сидеть и бездействовать было тяжело. Но что она может сделать? Им оставили лишь одно: страх...
Страх... Отец когда-то говорил ей, что многие считают ее бесстрашной. Странно, ведь всю свою жизнь (с тех пор, как умер дед) она боялась — не выполнить свое предназначение, не спасти Свет, каким бы он ни был. Она привыкла к этому чувству, хотя в первые годы часто просыпалась ночью от кошмаров, стирая пот и слезы. Потом страх стал частью ее самой, и она перестала его замечать.
Но, наверное, в словах отца все-таки была доля правды. Она действительно по-настоящему ничего не боялась. Ничего, кроме пророчества и своей роли в судьбе Света.
Не боялась, пока предназначение не исчезло из ее жизни и там не появился Джеймс. С ним она научилась многому, что упустила в прошлые годы, сосредоточившись на учебе и на том, что она должна совершить. Он же подарил ей все, о чем она никогда не смела и мечтать: прогулки под звездным небом, цветы на подушке, тосты с маслом в постель, белое платье. Он подарил ей другой мир, он открыл ей этот мир — любви и семьи. И она узнала, что если ты кого-то любишь, сильно, отдавая всю себя, то вместе с этим чувством обязательно приходит другое — страх. Она научилась бояться обыденно, как все остальные люди: если Джеймс опаздывал без причины, если болел, если играл в квиддич, забывая обо всем и рискуя собой ради снитча... Сколько раз на ее глазах он падал с метлы! И она боялась, никогда не показывая ему этого. И знала, что он боится за нее. Как все, кто любит.
Ксения прошлась по камере, грустно улыбаясь, она вспомнила прошедшую ночь, когда Джеймс не спал, потому что их малыш уже давал о себе знать. Ксения то и дело срывалась в ванную, понимая, что это вполне нормально. А ее бедный Джеймс переживал так, будто она медленно умирала. Он был готов носить ее на руках, делать ненужные в тот момент примочки и компрессы, даже вызвать Теодика, которого он не особо любил... А она его успокаивала в перерывах между приступами токсикоза.
«Джим, ну, ты же знаешь, что вы, Поттеры, вообще проблемные люди».— «В смысле?»— «Ну, все время, что я вас знаю, у вас постоянно что-то происходит. Если не очередной подвиг с армией врагов, то маленький Ал, который, пробуя новую волшебную палочку, превращает руку Хьюго в резинового питона. Или ты, возомнив себя гиппогрифом, сигаешь с метлы, словно за спиной крылья и упасть с десятка футов на землю тебе не грозит».— «Я непроблемный».— «Не дуйся, ты как все Поттеры — ходячее приключение. И судя по всему, твой ребенок от тебя решил не отставать».— «Ну, он же Поттер, как-никак».— «Вот я и говорю: успокойся и спи...».
Он боялся, и она боялась, но это было привычно, это было частью их счастливой жизни, полной неожиданностей «от Поттеров». И почти забылся тот, прежний, страх...
А теперь — новый. Опять не за себя. За него. За того, чья душа только начинала ощущаться — мимолетно, тонко, слабо. Но поскольку эта душа была внутри нее, Ксения с каждым днем чувствовала ее все яснее. Ее — сильнее, окружающих — слабже. Но она надеялась, что однажды наступит день, когда она будет чувствовать только его, ее ребенка. Это будет день, когда он будет готов появиться на свет — самый счастливый день в ее жизни. Она мечтала об этом, и сейчас страх, что этот день может не наступить, мучительно подкрадывался из сумрака неизвестности, заставляя ее рефлекторно закрывать ладонью свой еще плоский живот — там, где росла его душа. Его.
— Прости, это я виновата,— снова заговорила Лили, врываясь в маленький мир воспоминаний, что на миг отодвинул мрак и неизвестность. Ксения не стала отвечать: сейчас совершенно неважно, кто виноват. Да и виновата ли она?
Ксения улыбнулась сумраку: если Лили и виновата, то лишь в том, что она была и остается собою, Лили Поттер. Но разве мы выбираем, кем родиться? А главное — в какой семье? Отец, герой, безумно добрый человек, который пытался дать детям все то, чего не было у него, защищал и баловал. Мама, полная нежности и заботы, всегда рядом, особенно с единственной дочерью. Брат, который по-своему, но всегда оберегал и защищал. Дяди, тети, дедушка, кузины... И мир, полный ауры героизма, сказок-былей о герое, которого она называла отцом. Мечты о прекрасном принце... И принц — даже не стена, а крепость, которая сомкнулась вокруг и накрыла куполом безопасности, оберегая и пряча от жестокости и боли реального мира.
Скорпиус Малфой. Ксения всегда считала, что он притянулся к Лили именно поэтому — из-за того, что долгие годы искал что-то, чего не было в его жизни. Он хотел быть кому-то нужным и необходимым. И он нашел это в Лили. И он полюбил ее за все те качества, которых никогда не было у него и которые он на самом деле считал слабостями и изъянами. И делал все, чтобы Лили — такая, какой он ее полюбил — осталась собой, поэтому защищал ее от всего. Пусть он часто, даже при Ксении, шутил над доверчивостью и добротой Поттеров, особенно Лили, называя это «розовыми очками»... Ксения подозревала, что Малфой стремится сохранить у Лили все это, чтобы жена действительно дополняла его... Чтобы он мог учиться у нее... И был уверен, что пока он рядом, она может оставаться собой...
Но, видимо, даже Малфой невсемогущ. Крепость не выдержала, а Лили так и осталась доверчивой, ранимой, верящей в самое лучшее в людях...
— Как ты догадалась, что нельзя трогать палочку?
— Кожа дракона. Зачем нашедшему нужно было заворачивать ее в драконью кожу?— Ксения села, чувствуя легкое головокружение.
Они опять замолчали, думая каждая о своем.
— Меня постоянно используют как средство добраться до моих близких...— расстроенно произнесла Лили.
Ксения пожала плечами, а потом коснулась руки подруги:
— А почему ты решила, что тебя похитили не ради тебя самой? Может, ни твои родные, ни Малфой, ни кто-нибудь еще тут вообще ни при чем? Может, нужна именно ты?
— Зачем я Забини, если не чтобы добраться до...
— Ты думаешь, это Забини?
— А кто?
— Но почему они? Сейчас? Из-за Присциллы?
— Ты знаешь, что ее выпустили?
— Я слышала в Мунго, что ее привозили на комиссию, и целители действительно сделали вывод, что она нездорова. Ты думаешь, из-за этого они могли тебя похитить?
— Почему нет?
— Не знаю,— Ксения пожала плечами, но Лили этого, конечно же, не увидела.— Хотя кто еще...?
— Вот и я думаю: кто? Ясно одно...
— Что?
— Я сглупила, а тебе за это придется расплачиваться вместе со мной,— в голосе Лили были слезы.
— Не раскисай, все будет хорошо...
Лили ничего не ответила, и Ксения ее понимала — ни у одной из них не было в этом уверенности.
Тишину нарушил резкий хлопок трансгрессии, и девушки подпрыгнули, пытаясь определить, откуда донесся звук. Что-то стукнулось о каменный пол, еще один хлопок — и их снова окутала тишина подземелий.
— Это был эльф?— Лили встала.
— Думаю, да, раз он тут трансгрессирует,— Ксения последовала за подругой.— Судя по всему, он что-то оставил...
Вскоре на ощупь они нашли поднос (или что-то, на него похожее), где стояли две чашки с чем-то горячим и лежали два куска хлеба.
— А это что?— они трогали что-то холодное и довольно объемное, то ли кастрюлю, то ли...
— Если я не ошибаюсь, это самый настоящий ночной горшок,— со смешком проговорила Ксения.
— Черт, все удобства с доставкой... А я так надеялась, что, когда наш похититель придет, мы сможем что-то узнать...
— Ну, теперь мы хотя бы знаем, что он не собирается морить нас голодом,— произнесла Ксения,— только вот не уверена, что это безопасно есть...
— Да, задача,— Лили коснулась локтя Ксении, видимо, чтобы почувствовать рядом кого-то еще, у Ксении тоже постоянно возникала такая потребность.— Знать бы, где в следующий раз появится эльф, можно было бы схватить его и трансгрессировать...
— Лили,— Ксения напряглась, поднимаясь на ноги и всматриваясь в темноту.