Вопрос отдался холодным эхом в тишине этой комнаты. Глупый вопрос, через секунду подумала Роза, глядя на странно спокойного Малфоя. Будто бы он впервые убил, про себя усмехнулась девушка.
— Министерство вызвали?— спросила она, отходя от тела и от застывшей Элен, что потерялась в своем горе, созерцая мертвого мужчину.
— Ага, просто мечтаем, чтобы Малфоя отправили к дементорам,— огрызнулся Джеймс, сочувственно посмотрев на друга.— С головой-то дружишь?
Кузен был явно на пределе сил, раз стал таким агрессивным и нервным. Будто он был готов кинуться защищать Малфоя прямо сейчас, хотя никто на него не нападал. Роза вообще не знала пока, как реагировать...
— Уходите,— Грегори посадил в кресло Лиану и прямо посмотрел на Джеймса.— Вы успеете уйти прежде, чем тут будет Министерство. Малфой успеет увидеть Лили.
— Очень благородно,— фыркнул Джеймс.
Почему молчит Малфой? Он даже почти не двигался, словно мраморная статуя скорби. Или сожаления?
— Зачем ты его убил?— Роза стояла рядом с кузеном, но смотрела на Скорпиуса.— Не было другого выхода... Как... тогда, в лесу?
Малфой медленно поднял голову и остановил на ней тяжелый, просто невыносимо тяжелый взгляд. Роза внезапно подумала о том, что Лили всегда говорила о серебряных глазах Малфоя, но сейчас они у него были почти черными из-за огромных, расширенных зрачков.
Он промолчал, снова закрывая глаза — вселенская усталость читалась в его позе.
— Уходи, Малфой, у тебя будет время увидеть Лили прежде, чем тебя арестуют,— повторил Грегори.
— Никто его не арестует!— рыкнул Джеймс, вставая.— Он твою жену спасал! И всех нас!
— Он применил Непростительное заклинание,— напомнил Грег, сделав шаг назад.— До разбирательства его будут держать под стражей. Конечно, его вполне могут оправдать...
— Никто не узнает, что это было Непростительное, если ты не разболтаешь,— Джеймс в гневе смотрел на хозяина дома.
Кстати, почему они тут? И что здесь делает Лиана? Эти вопросы Роза оставила при себе, снова оглянувшись на тело человека, что похитил Лили и Ксению. Элен присела возле него на корточки и гладила по груди, слезы капали на мантию мертвого волшебника.
— Мракоборцы не первокурсники, они все поймут,— заметил Грег, и Роза была вынуждена с ним согласиться.— Уходи, Малфой, спрячься, если хочешь...
Роза почти фыркнула: предложить Скорпиусу бежать и прятаться было глупо, даже она это знала. Он лучше будет мучиться в Азкабане... Бедная Лили...
— Не нужно прятаться.
Они все оглянулись на заговорившую Элен. Та все еще сидела возле тела, как поняла Роза, ее мужа, но слезы уже не скользили по бледным щекам. Она не смотрела на них — на что-то в ее ладони.
— Вы возьмете вину на себя?— ехидно заметил Джеймс. Ему явно не было жаль девушку, на глазах которой только что убили ее мужа. Розе казалось, что Элен любила мужа, хоть он и был... подлым.
— Здесь нет ничьей вины,— снова не поднимая глаз, проговорил Элен.
— Он сам запустил в себя Авадой?— хмыкнул кузен, и Роза подумала, что Джеймс почти на грани нервного срыва из-за всего произошедшего.— Суицид?
— Да,— губы девушки еле двинулись, и слезы снова потекли по ее щекам.
— Вы нашли прощальную записку?— спокойно спросил Грег, чуть приближаясь к Элен.
— Нет,— покачала она головой.— Я нашла вот это,— и она показала им крупный медальон, что держала в руке. Медальон был на цепочке, темно-зеленого цвета и, казалось, излучал какой-то призрачный свет, словно дымку от потухшего пожара.
— И что это?— скептически спросил Джеймс.
— Это реликвия семьи Деверо,— Элен, наконец, подняла красные от слез глаза.— Очень древняя, это Знак Чести. Если кто-то позорил честь и достоинство семьи, ему давали этот Медальон, показывая, что он должен покончить собой. Смыть позор кровью,— голос девушки сорвался, но она нашла в себе силы продолжить.— Если человек не мог сделать этого сам, то все делал Медальон.
— Как?— Роза с интересом и ужасом смотрела на зеленый камень в руках Элен.
— Он превращает любое заклинание, пущенное в сторону его носителя, в Смертельное. Даже самое обычное, даже простое «Силенцио»,— почти прошептала Элен, позволяя медальону скользнуть между ее пальцами и со стуком упасть на пол.
— ... гиппогриф,— пробормотал Джеймс. глядя на эту с виду не очень приметную безделушку.— Значит, он шел сюда умирать? Гад...
— Джеймс!— одернула его Роза, подходя к Элен и давая ей платок. Потом она резко обернулась к Малфою и твердо проговорила:— Дай свою палочку, Скорпиус.
Тот снова поднял на нее тяжелый взгляд, одна бровь взлетела вверх, словно он не ожидал такого поворота событий.
— Ты хочешь испытатть камешек на себе?— Джеймс смотрел на Розу, словно она сошла с ума.— И не думай!
— Палочку, Малфой!— повторила девушка. Она очень боялась делать то, что сейчас собиралась, но была последняя надежда — глупая надежда, когда дело касалось Малфоя, но девушка не могла не проверить. Все равно мракоборцы это сделают...
Кажется, Лиана и Грег поняли то, чего хотела Роза. Джеймс тупо переводил взгляд с одного на другого, а Малфой, как казалось девушке, вообще сейчас не был способен думать — внутри него шла какая-то другая, чуждая им работа.
Роза не стала повторять в третий раз: подошла к Скорпиусу и выдернула из его рук волшебную палочку, что он так и не убрал после того, как убил похитителя (или помог ему убиться).
Кстати, кто он такой, этот теперь мертвый человек? И этот вопрос пока остался неозвученным — не время.
Серебряная палочка была холодной, несмотря на то, что ее только что сильно сжимали пальцы Малфоя.
— Priori Incantatem,— прошептала Роза, касаясь своем палочкой палочки Малфоя. Осязаемая тишина повисла в комнате, словно никто не осмеливался дышать. Только Скорпуису, кажется, было все равно, что за заклинание выйдет сейчас на свет. Он уже сам осудил себя?
Мгновение тянулось невыносимо. Но вот из кончика серебряной палочки потянулась дымка, образовавшая тень настоящего заклинания: прямой, резкий луч ярко-красного цвета.
Кто-то резко выдохнул, и Роза подняла глаза: Джеймс буквально рухнул на софу рядом с другом, закрыв лицо руками.
Она никогда не думала, что счастье может разбиться так легко и так бесшумно, с тихим шорохом и безмолвным криком.
О чем ты думал, идя сюда? Хотел ли ты того, что получил? И зачем?
Она никогда не хотела видеть подобного — как на ее глазах рушится и умирает счастье. Не хотела верить, что он сделал это собственными руками. Что это он сам разрушил их мир — мир счастья.
Хотя, наверное, это был лишь ее мир, а в его…? Что такого было там, внутри него, что толкнуло его, тихого и спокойного на этот путь?
Почему?
Словно эхо — эхо прожитых дней и такого еще близкого счастья — этот вопрос не давал ей отвести глаз от лежавшего навзничь, словно тряпичная кукла, мужа. Сквозь слезы она едва могла различить его несовершенные черты. Рука крепко сжимала медальон.
Не было вопроса, откуда Марк взял эту смертоносную безделушку. И кто виноват в его смерти. А на другие они теперь вряд ли получат ответы. Да и было слишком страшно узнать их…
Странно, она никогда не считала себя трусихой. С детства привыкшая сражаться за свое счастье и свободу, она не раз преступала черту дозволенного, не боясь последствий или не думая о них. В доме родителей она часто по ночам пробиралась в кухню, чтобы вдоволь наесться сладкого, что ей запрещалось. Когда они погибли, — она до сих пор была уверенна, что к этому приложил руку дядюшка — она каждый день своего существования боролась с ограничениями, которыми ее окружил новый опекун. Ей нельзя было покидать дом одной — она сбегала, несмотря на следующие за тем наказания. Она должна была учиться на дому — друзья родителей устроили ее отъезд в Шармбатон. Дядюшка мечтал, чтобы она вышла замуж за Маркуса, его сыночка-оболтуса, а она развлекалась, меняя парней чаще, чем мантии. Он — граф Деверо — всегда олицетворял для нее все самое ужасное в мире. Но она никогда его не боялась.
Никогда до сегодняшнего дня.
Элен крепче сжала медальон, и слезы еще сильнее полились из глаз. Чувства безысходности и страха не давали ей отойти от тела Марка, ее Марка. Боль, что поднималась из самых глубин разбитого сердца, сковала ее. Дрожащей рукой она погладила мужа по застывшему лицу, еще глупо надеясь, что все это — ужасно реальный сон.
Всего лишь сон.
Неужели так она платит за все, что натворила до того, как в ее жизни появился Марк? Платит за каждого, кого она использовала, чтобы доказать себе и дядюшке, что она вольна распоряжаться своей свободой, собой. За каждого…
Она помнила их хорошо — лица, голоса, руки, глаза. Трое были случайными, двоих она выбрала и поймала в свои сети. Трое совсем ничего не значили для нее — лишь пара минут удовольствия, почти невинного — в ее глазах, но не в глазах дядюшки.
Двое других были ей дороги, каждый по-своему, но и их она использовала. Одного — потому что хотела, второго — чтобы досадить графу. И оба стали для нее близки. Один — потому что был первым, второй — потому что был прекрасен.
А потом был Марк, который сделал то, чего никто и никогда не делал для нее — он отказался от себя самого. Она этого не хотела, но приняла, как величайший дар. Она верила, что эта его жертва станет ценой их общего счастья. Оказалось, что нет.
— Почему? — прошептала она, гладя замершую навсегда грудь Марка, поправляя мантию. — Что тебя так мучило?
Она даже не думала о том, что он что-то сделал с ее памятью. Если и сделал, то теперь это было не важно. Она его простила. За все. Но до боли в груди ей хотелось узнать, почему. И посмотреть в его глаза… Потому что тогда, за несколько секунд до его конца, он не осмеливался взглянуть на нее, как бы она не хотела этого в тот момент. И она видела: ему было страшно. Она это знала…
Рука скользнула по жилету, что был на нем под мантией. Что-то зашуршало, и Элен испуганно извлекла из кармана Марка свернутый вчетверо пергамент. С внешней стороны его совершенным почерком было написано одно слово — ее имя.