И еще одно обстоятельство пришло ему в голову…
Среди грядущих поколений будут и его потомки.
– Входите же, сэр! – напомнила ему девушка.
Но что-то внезапно захлопнулось в мозгу у Бринна.
– Я передумал, – сказал он каким-то, словно чужим, голосом. – Я отменяю свидание. Передайте мистеру Бакстеру, что… я очень сожалею обо всем.
Он повернулся и, чтобы не передумать, стремглав сбежал вниз с шестнадцатого этажа.
В конференц-зале все уже собрались вокруг длинного стола в ожидании Эдвина Джеймса. Он вошел – тщедушный человечек с причудливым, некрасивым лицом.
– Ваши доклады! – сказал он.
Аауи, изрядно помятый после недавних приключений, поведал об их попытке применить насилие и о том, к чему это привело.
– Если бы вы заранее не связали нам руки, результаты, возможно, были бы лучше, – добавил он в заключение.
– Это еще как сказать, – отозвался Битти, пострадавший больше Аауи.
Лан Ил обстоятельно доложил о полной неудаче их совместной попытки с мисс Чандрагор. Бринн уже готов был сопровождать их в Индию – даже ценой отказа от свидания с Бакстером. К сожалению, ему представилась возможность сделать и то и другое. В заключение Лан Ил посетовал на возмутительно ненадежные расписания судоходных компаний.
Главный программист Джеймс поднялся с места:
– Нам желательно было найти будущее, в котором Бен Бакстер сохранил бы жизнь и успешно завершил свою задачу по скупке лесных богатств Северной и Южной Америки. Наиболее перспективной в этом смысле представлялась нам Главная историческая линия, к которой мы с доктором Свегом и обратились.
– И вы до сих пор ничего не рассказали, – попеняла ему с места мисс Чандрагор. – Чем же у вас кончилось?
– Убеждение и призыв к разуму казались нам наилучшими методами. Серьезно поразмыслив, Бринн отменил свидание с Бакстером. Однако…
Бакстер был низенький, плотный здоровяк с бычьей шеей и голой как колено головой; мутные глаза без всякого выражения глядели из-под золотого пенсне. На нем был обычный рабочий пиджак, на лацкане которого в венчике из жемчужин сверкал рубин – эмблема Уолл-стритского клуба.
Он уже с полчаса сидел неподвижно, размышляя о цифрах, господствующих тенденциях и намечающихся перспективах.
Затрещал зуммер внутреннего телефона.
– Что скажете, мисс Кэссиди?
– Приходил мистер Бринн. Он только что ушел.
– Что такое?
– Я и сама не понимаю, мистер Бакстер. Он приходил сказать, что отменяет свидание.
– И как же он это выразил? Повторите дословно.
– Сказал, что вы его ждете, и я предложила ему пройти в кабинет. Он посмотрел на меня очень странно и даже нахмурился. Я еще подумала: чем-то он расстроен. И снова предложила ему пройти к вам. И тогда он сказал…
– Слово в слово, мисс Кэссиди!
– Да, сэр! Он сказал: я передумал. Я отказываюсь от свидания. Передайте мистеру Бакстеру, что я очень сожалею обо всем.
– И это все, что он сказал?
– До последнего слова!
– А потом что он сделал?
– Повернулся и побежал вниз.
– Побежал?
– Да, мистер Бакстер. Он не стал даже дожидаться лифта.
– Понимаю.
– Вам еще что-нибудь нужно, мистер Бакстер?
– Нет, больше ничего, мисс Кэссиди. Благодарю вас.
Бакстер выключил внутренний телефон и тяжело повалился в кресло.
Стало быть, Бринн уже знает!
Это единственно возможное объяснение. Каким-то образом слухи просочились. Он думал, что никто не узнает, по крайней мере до завтра. Но чего-то он не предусмотрел.
Губы его сложились в горькую улыбку. Он не обвинял Бринна, хотя не мешало бы тому зайти объясниться. А впрочем, нет. Пожалуй, так лучше.
Но каким образом до него дошла новость? Кто сообщил ему, что промышленная империя Бакстера – колосс на глиняных ногах, что она рушится, крошится в самом основании?
Если бы эту новость можно было утаить хоть на день, хотя бы на несколько часов! Он бы заключил соглашение с Бринном. Новое предприятие влило бы жизнь в дела Бакстера. К тому времени, когда все обнаружилось бы, он создал бы новую базу для своих операций.
Бринн узнал, и это его отпугнуло. Очевидно, знают все.
А теперь уже никого не удержишь. Не сегодня завтра на него ринутся эти шакалы. А как же друзья, жена, компаньоны и маленькие люди, доверившие ему свою судьбу?..
Что ж, у него уже много лет назад созрело решение на этот случай.
Без колебаний Бакстер отпер ящик стола и достал небольшой пузырек. Он вынул оттуда две белые пилюли.
Всю жизнь он жил по своим законам. Пришло время и умереть по ним.
Бен Бакстер положил пилюли на язык. Две минуты спустя он повалился на стол.
Его смерть ускорила пресловутый биржевой крах 1959 года.
Предел желаний
В Нью-Йорке дверной звонок раздается как раз в тот момент, когда вы удобно устроились на диване, решив насладиться давно заслуженным отдыхом. Настоящая сильная личность, человек мужественный и уверенный в себе, скажет: «Ну их всех к черту, мой дом – моя крепость, а телеграмму можно подсунуть под дверь». Но если вы похожи характером на Эдельштейна, то подумаете, что, видно, блондинка из корпуса 12С пришла одолжить баночку селитры. Или вдруг нагрянул какой-то сумасшедший кинорежиссер, желающий поставить фильм по письмам, которые вы шлете матери в Санта-Монику. (А почему бы и нет? Ведь делают фильмы на куда худших материалах?!)
Однако на этот раз Эдельштейн твердо решил не реагировать на звонок. Лежа на диване с закрытыми глазами, он громко сказал:
– Я никого не жду.
– Да, знаю, – отозвался голос по ту сторону двери.
– Мне не нужны энциклопедии, щетки и поваренные книги, – сухо сообщил Эдельштейн. – Что бы вы мне ни предложили, у меня это уже есть.
– Послушайте, – ответил голос. – Я ничего не продаю. Я хочу вам кое-что дать.
Эдельштейн улыбнулся тонкой печальной улыбкой жителя Нью-Йорка, которому известно: если вам преподносят в дар пакет, не помеченный «Двадцать долларов», то надеются получить деньги каким-то другим способом.
– Принимать что-либо бесплатно, – сказал Эдельштейн, – я тем более не могу себе позволить.
– Но это действительно бесплатно, – подчеркнул голос за дверью. – Это ровно ничего не будет вам стоить ни сейчас, ни после.
– Не интересует! – заявил Эдельштейн, восхищаясь твердостью своего характера.
Голос не отозвался.
Эдельштейн произнес:
– Если вы еще здесь, то, пожалуйста, уходите.
– Дорогой мистер Эдельштейн, – мягко проговорили за дверью, – цинизм – лишь форма наивности. Мудрость есть проницательность.
– Он меня еще учит, – обратился Эдельштейн к стене.
– Ну хорошо, забудьте все, оставайтесь при своем цинизме и национальных предрассудках, зачем мне это, в конце концов?
– Минуточку, – всполошился Эдельштейн. – Какие предрассудки? Насколько я понимаю, вы – просто голос с другой стороны двери. Вы можете оказаться католиком, или адвентистом седьмого дня, или даже евреем.
– Не имеет значения. Мне часто приходится сталкиваться с подобным. До свидания, мистер Эдельштейн.
– Подождите, – буркнул Эдельштейн.
Он ругал себя последними словами. Как часто он попадал в ловушки, оканчивающиеся, например, покупкой за десять долларов иллюстрированного двухтомника «Сексуальная история человечества», который, как заметил его друг Манович, можно приобрести в любой лавке за два доллара девяносто восемь центов!
Но голос уйдет, думая: «Эти евреи считают себя лучше других!..» Затем поделится своими впечатлениями с друзьями при очередной встрече «Лосей» или «Рыцарей Колумба», и на черной совести евреев появится новое пятно.
– У меня слабый характер, – печально прошептал Эдельштейн. А вслух сказал: – Ну хорошо, входите! Но предупреждаю с самого начала: ничего покупать не собираюсь.
Он заставил себя подняться, но замер, потому что голос ответил: «Благодарю вас», и вслед за этим возник мужчина, прошедший через закрытую, запертую на два замка дверь.
– Пожалуйста, секундочку, задержитесь на одну секундочку, – взмолился Эдельштейн. Он обратил внимание, что слишком сильно сжал руки и что сердце его бьется необычайно быстро.
Посетитель застыл на месте, а Эдельштейн вновь начал думать.
– Простите, у меня только что была галлюцинация.
– Желаете, чтобы я еще раз вам это продемонстрировал? – осведомился гость.
– О боже, конечно нет! Итак, вы прошли сквозь дверь! О боже, боже, кажется, я попал в переплет!
Эдельштейн тяжело опустился на диван. Гость сел на стул.
– Что происходит? – прошептал Эдельштейн.
– Я пользуюсь подобным приемом, чтобы сэкономить время, – объяснил гость. – Кроме того, это обычно убеждает недоверчивых. Мое имя Чарльз Ситвел. Я полевой агент Дьявола… Не волнуйтесь, мне не нужна ваша душа.
– Как я могу вам поверить? – спросил Эдельштейн.
– На слово, – ответил Ситвел. – Последние пятьдесят лет идет небывалый приток американцев, нигерийцев, арабов и израильтян. Также мы впустили больше, чем обычно, китайцев, а совсем недавно начали крупные операции на южноамериканском рынке. Честно говоря, мистер Эдельштейн, мы перегружены душами. Боюсь, что в ближайшее время придется объявить амнистию по мелким грехам.
– Так вы явились не за мной?
– О дьявол, нет! Я же вам говорю: все круги ада переполнены!
– Тогда зачем вы здесь?
Ситвел порывисто подался вперед.
– Мистер Эдельштейн, вы должны понять, что ад в некотором роде похож на «Юнайтед стейтс стил». У нас гигантский размах, и мы более или менее монополия. И как всякая действительно большая корпорация, мы печемся об общественном благе и хотим, чтобы о нас хорошо думали.
– Разумеется, – заметил Эдельштейн.
– Однако нам заказано устраивать, подобно Форду, фирменные школы и мастерские – неправильно поймут. По той же причине мы не можем возводить города будущего или бороться с загрязнением окружающей среды. Мы даже не можем помочь какой-нибудь захолустной стране без того, чтобы кто-то не поинтересовался нашими мотивами.