Достаточно какой-то доли секунды, чтобы преследователь безнадёжно потерял тушкана из виду. И теперь нет ни малейшего шанса его обнаружить. Уже где-нибудь замер и сидит столбиком, прикрыв брюшко мордой и лапами, хвост же благоразумно поджат, и знамя надёжно упаковано между длинными задними лапками. А они, эти ножки, очень смешные следы оставляют – большие такое треугольники парами, узкие и длинные, а сбоку как бы метёлкой промели – это след хвоста…
…Уже и река Виндра виднеется. Тут, в пойме, конечно, тоже полно всякой живности. Берёзы и осины здесь, на сухих гривах, растут охотно. А вот и старичное озерце. Лиска называется. Вокруг полно ивы. Ольхи стоят на кочках. А между ними – трясина, густо покрытая рогозою. Комаров тут видимо-невидимо всегда, до самой осени будут звенеть над ухом. Они окладывают своё потомство в воду. И только если сильная сушь весной, то комаров будет чуть меньше. По воде деловито перемещаются жуки-пловунцы, водолюбы, водомерки. Много всякой живности копошится в стоячих водах бесчисленных озёрец и болот…Кричит желна, чёрный дятел. Осенью он улетит южнее, куда-нибудь в степи. А вот и дикие утки стайкой летят, мягко садятся на озеро. Сейчас, в это время года, селезня от утки не отличишь – они все схожего окраса. А вот попозже, к осени самец начнёт наряжаться – и будет щеголять в модном наряде до самой весны.
Комаров-то, мошек сколько! Это после дождя. Вот тоже мне существа… Живут всего ничего, совсем малость. Вылез из куколки. Спарился. Яйца отложил – и на погост. Вся жизнь к вечеру закончилась… Зачем, спрашивается, жил? А вот предложи ему от этой жалкой комариной жизни отказаться – вряд ли согласится. Жизнь всякому существу – благо. Так зачем-то природа устроила…
Личинки перезимуют до весны, они могут и четыре года «зимовать», к примеру, если вдруг неблагоприятные условия.
…Уж, такой толстый, в былые года у меня в сенном матраце из сухой осоки часто зимовал. Их тут много, летом, говорят, в речке коров «пасут». Могут ужи, бабы говорили, и молочко отсосать у коровы из вымени. Гадюки с прошлого года стали появляться, серые, а то совсем чёрные или не совсем, а чуть с проседью. Раньше, лет пятнадцать назад, их тут мало было, только на вырубках и встречались. Ну, а сейчас по сеням, бывает, живут, вместе с кошками питаются из одной посуды. Нашествие ползучего рода – это вообще-то знамение, так часто бывало в истории… А как мой сад? Интересно, опять зимой яблоньки обожрали зайцы? Они тут толстые, мясистые, однажды в лесу, летом это было, в ельнике, один жирняк так прямо из-под ног выскочил…
Что скачешь, глупый, я тебе не дед Мазай.
ЧАСТЬ III Визит в преисподнюю
…Когда я шла по селу, уже вовсю сияло жаркое полуденное солнце. Одежда на мне дымилась от пара. На улице не было ни души. Даже мычанья коров, которые обычно в это время вольно бродили по селу или беспечно лежали на мосту (там было меньше гнуса), или в поисках укрытия от солнца, забредали в чей-либо двор, нигде не было слышно. Не разносится по селу и брёх вертлявых деревенских собак. Так, в полной тишине, я и дошла до своего дома. Он стоял как бы на хуторе – справа и слева все дома откупили «на слом» и вывезли, а новых здесь никто уже давно не строил. Зрелище мой любимый дом являл ещё более устрашающее, чем прошлой весной – городьба снесена напрочь, участок открыт со всех сторон для вольно гуляющей скотины, огород в таких условиях сажать бесполезно. Но рассаду я всё же бросить не могла. Она ведь тоже существо живое… Вон какие заросли буйного сорняка. Сколько его! И я сразу же направилась туда, посадила свои растения на склоне, среди густой высокой травы. Пусть пока временно посидят здесь. Только после этого пошла в дом. Крыльцо обвалено, кое-как запрыгиваю на верхнюю ступеньку, осторожно вхожу вовнутрь – дверь в сенях нараспашку, а двери в сам дом нет ещё с прошлого года. Пол засыпан стёклами, все окна разбиты, рамы поколоты. Кровати и стол вынесены, одна только, с кривой сеткой, на месте. Три доски на потолке оторваны, валяются на полу, над ними огромная дыра в крыше – залило весь пол, стена тоже вся мокрая, в плесени.
Печка… О господи, моя печка – чудесное сооружение старинных хозяев ещё довоенного времени, удивительный комплект из русской и голанки, тоже порядком порушена. Три слоя кирпича сверху сняты – зачем? Трубу что ли хотели вынуть? С голанки тоже снята железная арматура и выбиты дверцы, разобраны верхние слои кирпича. Погром на этот раз просто чудовищный. На полу валяются две пустные аптечных бутылочки – из-под спирта… Это для вдохновения добавили. Оттянулись по полной… Да уж…
Выхожу в сени, надо заглянуть в кладовку, там у меня инвентарь хранится, рабочая одежда, посуда, всё ведь с собой в Москву не повезёшь и к соседям таскать не будешь. Не принято это здесь.
Но едва я сделала шаг в сторону кладовки, чтобы взять оттуда рабочую одежду, как пол подо мной рухнул, и я, в мгновение ока, оказалась на земле сарая.
Мой дом стоит на склоне горы, тыльная его часть получается, таким образом, как бы двухэтажной. Глубина под сенями метра два с гаком. Всё случилось так быстро, что я даже не успела испугаться. Я не почувствовала также и боли.
Лёжа под завалом досок, в нелепой позе на спине, я тупо смотрела вверх – прямо надо мной, в накренённом состоянии, навис под углом в сорок пять градусов большой двустворчатый шкаф. Крепкий, дубовый, он всегда у меня строял в сенях, вынесен был ещё при старых хозяевах. Я его использовала для хранения сухих щепок на растопну и как склад железных изделий старого хозяина – все найденные в конюшне подковы, навесы для ворот и прочие металлические поделки хранились в этом шкафу.
На нижней полке лежало штук пятнадцать кирпичей, я их держала про запас, для починки печной трубы. И вот всё это хозяйство каким-то чудом всё ещё удерживалось на весу. Теперь вот мне стало очень не по себе.
Спокойствие, однако. Только без паники.
Я была в сознании, и это главное. Голова моя цела, целы были и руки. Я вот остальное своё тело я не могла увидеть – на мне горкой лежал слой всякого хлама, он хранился в кладовке, а теперь вот обрушился на меня. Осторожно пошевелив правой, потом левой ногой, с радостью отметила, что они, мои ноги, кажется, не сломаны. Это приятное открытие.
Так же осторожно поворочивая голову, я стала оглядывать сарай.
Что же всё-таки случилось?
Обрушение произошло ровно по кромке – чистый жёлтый слом на всех досках красноречиво говорил, что они не были гнилыми, да и гнилая доска ломалась бы с треском, не сразу. А здесь одномоментно обломились сразу все доски секции. Ровно посередине сеней проходило бревно, к корому были прибиты эти доски. Эта, вторая половина сеней, прилегающих к кладовке, и рухнула-ухнула. Но как могло такое случиться? Доски дубовые, вековые, они могли бы служить ещё не один десяток лет.
Я посмотрела на противоположную стенку. Ага, вот оно что! Верхнее бревно стенки сарая, служившее второй опорой для досок пола, было вынуто. С той стороны доски не были прибиты вовсе – они просто лежали на опоре и держались за счёт солидного выступа. Через щель можно было видеть это опорное бревно – оно теперь лежало в метре от сарая, под вишней. Это бревно было порядком обгоревшим – попытка поджога дома два года назад. К счастью, тогда обошлось.
Так, с этим всё более-менее ясно, но как же они сделали так, чтобы враз обломились толстые дубовые доски с другой стороны? Я посмотрела вверх – прямо над моей головой проходило то самое бревно, к которому и были прибиты доски посередине сеней. Теперь я отчётливо вспомнила ещё одну важную деталь, которой раньше не придала должного значения. Вдоль этого бревна, в сантиметре от ряда шпяпок гвоздей, ещё осенью, когда я приезжала в октябре готовить землю к зимовке, уже был виден лёгкий надлом. Всё выглядело так, как если щепку сломать через колено, но не до конца, а потом снова её выпрямить – сверху она будет как-будто целой щепкой, но надлом всё-таки виден, и сломать её теперь можно уже одним пальцем, достаточно положить на опоры и слегка нажать на место надлома.
Значит, доски были подпилены снизу или…
Ну да, вынутое бревно давало возможность эти доски легко ломать, если только как следует надавить на торчащий край. Но чем? Весом тела человека, который может повиснуть на доске? Это трудно.
Или…
Ну конечно, весом верхней части сеней, вот чем, но для этого как раз и надо вынуть нижнюю опору, на которой держится угол. Так оно и было сделано, скорее всего.
Осторожно изогнувшись, я смогла разглядеть то место, где лежало верхнее бревно – да, сени как бы просели, крен очевиден, именно они, сени, теперь, в отсутствие крепёжного бревна, давили на доски пола и, в конце концов, сломали их! Сам же угловой столбушок был отклонён от вертикали весьма прилично, да и вся стенка сарая порядком накренилась.
Теперь стало ясно, почему знакомый плотник наотрез отказался взять выгодный подряд – отреставрировать в моё отсутствие пришедший в упадок дом.
Однако, господа хорошие! Крутая вышла заморочка. Техническое мышление моих губителей на высоте, это надо признать.
И только сейчас до меня начал доходить весь ужас ситуации – я, не дыша, смотрела наверх. Неустойчивое равновесие, сохраняемое каким-то чудом, в любой момент могло быть нарушено. И тогда дубовый шкаф, со всем его железным содержимым и кирпичами в нижней секции, рухнет прямо на меня, на мою разнесчастную голову. А сени, которые утратят последнюю опору в виде пошатнувшейся стенки сарая, образуют отличное надгробие – под таким завалом вряд ли меня скоро найдут, да и станут ли вообще искать? Тот, кто устроил ловушку, эту классическую «волчью яму», уж точно спешить с моими поисками не будут, а те, кто наблюдал на этим действом со стороны и видел, как я сюда вошла, из обычного страха за свою жизнь и какое-никакое, но спокойствие, скорее всего, не станут вообще в это дело вмешиваться.
Как бы в подтверждение этим мрачным мыслям, снаружи раздались голоса. Я за