— Вы рехнулись, Димитров, — фыркнул гестаповец. — Уж не думаете ли вы, что я, офицер германской тайной полиции, обязан отвечать на ваши идиотские вопросы? И получать ваше согласие на допуск в тюрьму тех или иных лиц? «Я протестую!» — он скорчил гримасу. — Следуйте вперед. Живо, живо! Не оглядываться!
…Праздничным показался Димитрову день, когда надзиратель небрежно швырнул на его тюремную койку растрепанный томик Гёте. Знали бы Фогт и компания, для чего добивался их пленник гётевских стихов, не одарили бы его, наверно, так щедро. Как ни восхищался Димитров поэзией великого художника, не для наслаждения, не для отдыха нужны ему были эти стихи. Не для того, чтоб «забыться»…
Они помогали Димитрову обогатить свой немецкий язык, вжиться в него, чтобы мог он говорить на нем еще естественней, еще непринужденней. Вечерами он заучивал наизусть отдельные строфы и целые стихотворения. Пройдет совсем немного времени, и его феноменальная память выудит из своих «подвалов» классические строки гётевских стихов, чтобы обрушить их на прокуроров и судей!..
А пока что… Пока что, откинув голову назад и прикрыв слезящиеся, воспаленные глаза, он тихо напевает по вечерам любимые свои стихи — они вселяют в него мужество и бодрость:
Трусливые мысли.
Боязливое колебание,
Женская робость.
Слезливая жалоба
Не избавят тебя от нищеты
И не сделают свободным.
Устоять вопреки насилию,
Никогда не сгибаться, быть сильным —
Вот о чем бедные взывают к легиону богов!
ПО МОРЮ В ЛОДКЕ
Мужества он никогда не терял. Даже в самые критические минуты, даже в самых неожиданных передрягах. И тогда, оказавшись впервые в иноземной тюрьме, знал, верил — как сейчас в Моабите: русские помогут! Выручат. Спасут.
…Это было в 1920 году. В июле. Его послали делегатом Болгарской компартии на И конгресс Коминтерна вместе с Василем Коларовым, Христо Кабакчиевым и Николой Максимовым. Предстоял путь в Москву, встреча с Лениным, с русскими большевиками. Нужно было набраться опыта, получить советы.
Димитров никогда еще не бывал в России, никогда не видел Ленина — человека, чьи книги, выступления и статьи уже не один год служили для него руководством в борьбе, помогали найти ответы на сложные, запутанные вопросы, которые каждый день ставила перед ним жизнь. Он давно мечтал встретиться с Лениным, поговорить, узнать его мнение о том, что волновало тогда болгарских коммунистов. И вот — мечта его скоро осуществится.
Россия — в осаде. Туда не пробраться по суше — повсюду военные патрули, «санитарные» кордоны, фронты, полицейские засады. Омывающие Россию моря бороздят корабли интервентов, никого не подпуская к опасным «красным» берегам. Особенно усердствуют страны-соседи, старательно забивают все «окна» и «форточки», чтобы дующий поблизости ветер революции не занес «большевистской заразы».
И все же морем добираться легче. Риск, конечно, велик: пробираться тайком по водной стихии на утлой лодчонке — не день, не два, а неделю и больше — значит, каждую минуту подвергать опасности свою жизнь, даже если и удастся ускользнуть от эсминцев и канонерок. Погиб посланец турецких коммунистов: сильный ветер перевернул лодку, и некого было звать на помощь… Погибли товарищи из Греции: огромная волна сорвала руль, унесла провиант и парус. Лодку понесло как щепку, и она исчезла бесследно. Группа французских коммунистов пыталась пробиться Северным морем. Их тоже ждал трагический конец.
Но иного выхода не было. ЦК принял решение, чтобы самые видные деятели Болгарской компартии обязательно попали в Москву и участвовали в работе конгресса Коминтерна. Выполнить поручение надо было во что бы то ни стало, а путь через Румынию или какую-нибудь иную европейскую страну был в Россию абсолютно закрыт. К тому же морским путем уже не раз болгарские коммунисты поддерживали связь с русскими товарищами — доставляли корреспонденцию, газеты и книги, переправляли людей.
Решили еще раз попытать счастья.
Опытный конспиратор Никола Пенев взялся устроить поездку. Он нанял рыбачьи лодки, закупил продовольствие — ведь плыть предстояло несколько дней, — вместе с лодочниками подробно разработал маршрут.
Скрываясь от шпиков и слишком любопытных знакомых, Димитров поездом добрался до Варны. Люба не провожала его. Несколькими днями раньше он сам проводил ее на софийском вокзале, и они расстались, не зная, что ждет каждого из них, встретятся ли они снова. И — когда?..
Люба уехала в Белград — на съезд югославских коммунистов. Она представляла Болгарскую компартию. Мало кто еще знал так, как она, обе эти страны — обычаи, традиции, условия, в которых живут рабочие, расстановку сил в классовой борьбе. Пригодились дружеские связи и знакомства Любы на ее родине, пригодился ее сербский язык. Путешествие в Югославию на скором поезде было далеко не таким опасным, как нелегальное плавание в Советскую Россию, но тревога остро кольнула сердце Димитрова, когда лицо Любы в окне набиравшего ход поезда скрылось за поворотом и стук вагонных колес заглушил ее голос….
В море вышли две лодки. На первой были Димитров и Коларов, Кабакчиев и Максимов плыли на второй, не теряя из виду своих товарищей. Лодочники не знали, кого они везут и зачем, да это их и не интересовало: им был обещан солидный куш, выдан щедрый аванс и приказано держать язык за зубами.
Что-что, а молчать они умели. Родом они были из Румынии, бежали в Болгарию, укрываясь от призыва на военную службу, и промышляли контрабандой.
Пенев избрал этих людей для переброски болгарской делегации в Россию, полагаясь на их опыт (они десятки раз ходили в Одессу) и бесстрашие. Кроме того, ему удалось доподлинно узнать, что эти люди не замешаны в грязных связях с властями. Он не учел, однако, что контрабандистам, привыкшим не считаться ни с кем и ни с чем, незнакомо и чувство ответственности за поручение, которое они взялись исполнить; их легкомыслие и безалаберность едва не привели к катастрофе.
Сначала все шло хорошо. Из Варны вышли без всяких приключений, благополучно миновав портовый контроль. Небо было безоблачным, дул легкий ветерок. Коларов подтрунивал над видавшими виды скорлупками, «мчавшими» их на север, называл их океанскими лайнерами и королевскими яхтами, а контрабандисты, добродушно посмеиваясь, делали тем временем свое дело, ловко избегая встреч с кораблями, густо населившими этот район Черного моря.
Но заботливый Никола Пенев слишком уж постарался задобрить лодочников, обильно снабдив их сливовицей и вином. Ночью, когда Димитров и Колароб спали, лодочники перепились, тем более что неожиданно подул холодный ветер и они изрядно продрогли. Под утро одному из них захотелось воды, он нацедил ее из бочонка, но спьяну забыл завернуть кран, и вся питьевая вода вытекла. К тому же они сбились с курса и в темноте потеряли из виду вторую лодку: как потом оказалось, там сочли за благо вернуться в Варну. На первой же лодке было решено продолжать путь, только сделать изрядный крюк — зайти в устье Дуная, чтобы запастись питьевой водой. Легкомыслие гребцов грозило обернуться задержкой на целый день, а то и на два.
Путь лежал вдоль берегов Румынии, и контрабандисты взгрустнули по дому. Ни словом не предупредив пассажиров, они направились к своему родному приморскому поселку — в надежде, не привлекая внимания полицейских, узнать что-нибудь о доме, о родных.
Когда Димитров и Коларов поняли, какую шутку сыграли с ними гребцы, уже было поздно. На всех парах к ним шло румынское сторожевое судно. Оставались считанные минуты, чтобы избавиться от самых опасных улик. Пассажиры бросились тщательно обыскивать лодку.
Просто счастье, что Димитров немедленно принял решение сделать это. Иначе все кончилось бы совсем плачевно. Оказалось, что контрабандисты еще в Варне втихомолку польстились на «левый заработок» — мало им было денег, полученных от Пенева! — согласились доставить в Одессу чемодан и несколько свертков от какого-то незнакомого субъекта, невесть как узнавшего про их маршрут. Они сами признались в этом Димитрову, с тревогой следя за кораблем, который шел им навстречу, — поняли, наконец, что шутки плохи и что жадность до добра их не доведет.
Димитров острым рыбачьим ножом взломал чемоданные замки: бумаги, бумаги, ничего, кроме каких-то бумаг. Пробежал глазами содержимое и едва не вскрикнул от гнева: это были шпионские донесения, которые неведомый автор даже не потрудился зашифровать!
Провокация была слишком явной, тем более что в свертках оказалось две бомбы. При первом же обыске этот «товар» должен был представить Димитрова и его товарищей как заурядных заговорщиков-террористов и подвести их, в лучшем случае, под каторгу, а то и под расстрел.
С борта приближающегося судна уже были слышны голоса что-то кричавших матросов, когда Димитров успел незаметно бросить в море и бомбы и чемодан. Других улик не было. Только делегатские мандаты и доклад о профсоюзном движении в Болгарии, который Димитрову предстояло сделать на конгрессе. Конечно, их тоже можно было бы уничтожить. Можно было назваться вымышленными именами, придумать благопристойную версию, почему оказались они вдруг у румынских берегов. Но и тогда, как тринадцать лет спустя, перед лицом неожиданного ареста за пределами своей родины, Димитров мгновенно принял решение: никаких анонимов, никакой попытки выкрутиться с помощью обмана и уверток! Только правду, ибо правда на его стороне.
Да, он Георгий Димитров, болгарский коммунист, депутат парламента, посланец своей партии на конгресс Коминтерна. Да, он пробирается в Москву нелегально, но не потому, что в этой поездке есть что-то преступное — просто война, политическая и военная блокада России лишили его возможности ехать в поезде или на пароходе. И он требует немедленного освобождения, ибо никаких нарушений румынских законов он не допустил: лодку задержали в четырех милях от берега, а это значит — в открытом море, потому что ширина румынских территориальных вод только три мили.