«Чего я там не знаю? — бесится Козлякин. — Куда едут?»
Неожиданно «крузак» остановился, и команда наружу полезла. «Старая штольня, — вспомнил “хозяин горы”. — Только смысл какой?» Племянник Петра руками чего-то разводит. «Надо было мне вами заняться серьезно, — вспомнились походы слюдянских мальчишек на верхние уровни. — Не гуляли бы сейчас…» Так и есть, пошли в сторону той самой штольни.
«Все разгадки потом», — решил Козлякин и рванул с горы вниз.
Когда под землей до ствола четвертой шахты добежал, Лысый уже внизу был и груз принимал. Злость на незваных посетителей смешивалась у Владимира с радостью. «Не упустил вас, — рассматривал он мечущиеся лучи фонариков. — Теперь все как на ладони будет и моя игра пойдет».
Вторым на площадке появился Петр. При виде старого противника у Козлякина противно заныла ключица, сломанная в подземной схватке. «Медведь чертов, — погладил плечо Володя. — Это ж надо было так неудачно повоевать!» Азарт. Не удержался. Так заманчиво тогда он попался. Затылок — как на выставке. Кувалда в руке. Еще когда замахивался, прикинул, что русло подземное рядом совсем, а оттуда ни один секрет не всплывал. Но почуял Петька что-то. Присел, и не так все пошло. Болит ключица, болит, аж разламывается.
«Ничего, — Козлякин думает. — Вы мне только дорожку укажите».
Мешки по веревке вниз покатились. Лысый с Петром их в кучу складывают. Потом пауза. Десять минут, двадцать… «Только бы на моей стороне встали, — “колдует” Володя, — Только бы здесь…» Полчаса никого нет. Парочка, что внизу, нервничала, а потом неожиданно сразу двое прибыло. Очкастый и девка эта долговязая. В обнимочку.
Что-то произошло там, наверху, не иначе. Стыдно, похоже, дружку петровскому. Лысый ржет, а дамочка так уж его успокаивает, что не целует только.
«Куда им столько рюкзаков? — задумался Козлякин. — Вроде у каждого свой есть, а тут еще ранцы какие-то мужики на себя навьючили. Что за дела?» Не на праздную прогулку пришли. Хорошо подготовлены. Резон на веревках идти вниз тоже есть. С грузом почти не таскались.
«Интересно, где лагерь поставят?» — гадал Козлякин, когда компания навьючилась к переходу. Жалко, что они ранцы не оставили, многое бы прояснилось. Беспокоит что-то «хозяина» «подземли». Вроде все и в порядке, но взгляды странные вдруг почувствовал. «Может, еще кто здесь?» — попробовал он включить свои «сканеры».
Не вышло. Но ведь носится же в воздухе этот запашок не запашок странный?
Когда лучи фонариков на стену случайно падали и последней парочке Лысый веревки освещал, пристально всматривался Вова в отверстия вентиляционные. Вдруг мелькнет там Юрки Заморенка голова или свет зажгут. Но ничего не увидел.
Когда Петр направление определил, Козлякин возликовал. Там, куда группа пошла, переходов на Юркину сторону нет.
— Славно, славно, — зашептал он себе под нос.
Неожиданно девка, идущая замыкающей, повернулась и пространство позади себя фонарем осветила. Попала бы немного левей — и оказался бы он как на ладони, но недотянула малость.
«Наука тебе, — разозлился Козлякин. — Не будешь стоять столбом».
Пошел следом, и ожили старые инстинкты. Давно он ни за кем не охотился. В палатке жить надоело — смерть. Хоть и удобно, а гадать: приедут не приедут — устал… «Еще бы в ловушку какую угодили, — размечтался Вовчик. — Тогда наверх быстрей соберутся, хотя интерес-то, факт, посмотрят».
Но все это лишь мечты. Петр первым топает, а этот опасность чует не хуже ищейки…
Мимо бутора ихнего проходил — ощупал, не удержался. Ничего особливого, вот только почудился ему в одном мешке патронташ уложенный. Дальше шариться не стал, а для себя прикинул, что, не иначе, петровские дела. Он в свое время с ружьем здесь разгуливал, когда заваруха началась.
Выяснилось, тащит он их таки на границу с Заморенком. Видимо, подзабыл короткий ход или соображения какие имеет. Подошли к старой насосной станции. Там тебе и двери железные в сохранности, и повыше метра на два — так что сухо.
«Лады, — думает Козлякин. — Вы сейчас обратно, а я и погляжу, что это у вас за ранцы такие…»
Но не получилось. Петр, когда уходить собрался, замок из рюкзака достал. Ворота закрыл и на клямку повесил. «Вот гад», — разозлился Володька. Тут на него сверху мелкая порода посыпалась. Замер. Понять пытается, что происходит, и соображает, что лежит он как раз под вентиляционным выходом, что поверху сотами обустроен. «Что, есть там кто? — напрягся Козлякин. — Заморенок с гостями?»
Конкуренция в планы не входила, и решил он после, как «гости» спать улягутся, послушать и посмотреть, что же здесь на самом деле творится и нет ли кого еще.
Второй ходкой вещи забрали полностью, только веревки так и остались болтаться в темноте шахтного ствола. Девчонка очкастого опекает, а тот какой-то сам не свой. Лысый все ржет и пальцем ему куда-то наверх тычет, а у парочки явно чувства прорезались.
«Интересно, что там у них произошло, что они вдвоем спустились? Не иначе, Мишка, быковский наследничек, в переделку какую угодил, а девка его выручала…»
Когда палатку в насосной ставили, оказалось, что Петр ружьецо свое вниз таки притащил. Браунинг пятизарядный. Двенадцатый калибр на патронах еще на ощупь в сидоре срисовал. Серьезная машинка. «Значит, к переделкам они готовы и предполагают, что кто-то здесь может быть кроме них, — задумался Козлякин. — А что, если устроить им небольшую театральную постановочку? В лучших традициях старых времен. С появлением теней из стен или звуков нечеловеческих». Воображение разыгралось — еле себя остановил. Нельзя пугать, пока до места не привели, никак нельзя.
А в лагере уже на газе жратву греют и никуда идти не собираются. Стал смотреть за режимом. В туалет по двое ходят — Лысый с девчонкой, а Петруха с очкастым. Ружье с собой берут и головой крутят на все триста шестьдесят. «Серьезно сторожатся. Подобраться сложно будет… Плевать! — рассердился Козлякин. — Вы меня только до места доведите, а там я вам расчет и устрою».
Его не волновало ни оружие, ни еще один предполагаемый противник. Сумасшествие прорвалось наружу, и стало вдруг безразлично, с каким количеством врагов ему доведется схватиться.
Решил уложить компанию спать и лишь после двигаться на разведку. Прождал час. Злость распалила так, что не ощущал ни сырости, ни холода. Так и подмывало закрыть их, спящих, на арматуру какую-нибудь прямо в насосной.
В старые времена с туристами так и поступил бы. Поржал бы потом, как открывались бы, да еще на переходах с тенями пошалил бы для пущего испугу. Неслись бы как миленькие отсюда, но здесь случай другой.
«Как их поутру-то смотреть? — задумался Козлякин. — Во сколько идти соберутся? Может, здесь лечь?» Но им-то в палатках тепло, а ему холод и сырость забрались-таки под шкуру. «Ухожу в нычку, — решил Володя. — Хаваю и сплю часа четыре. Потом сюда. Упускать их нельзя».
Тихий говорок, доносящийся из-за дверей насосной, стихал. Козлякин выждал минут тридцать. Команда явно заснула. Прокрался к дверям. Слегка потянул. Вроде заперто. Расчет верный. Ломиться громко — разбудишь сразу. Парни неробкого десятка, и отмахнуться есть чем. Можно, действительно, спокойно отдыхать.
«Петруха, сука, дело знает, — одобрительно рассудил “хозяин” “подземли”. — Голыми руками его не возьмешь».
Надумал прогуляться по квершлагам, поглядеть, нет ли там кого. Темнота привычно открывала ему свои тайны, фонарь был не нужен. Серые блики поворотов складывались в привычный маршрут. Все казалось тихим и спокойным. Неожиданно из перехода на территорию Заморенка донесся неясный шум, будто кто-то сползал по скале. Козлякин замер. «Один», — прикинул он, услышав стук башмаков о камень. Человек спрыгнул с небольшой высоты. Еще шорох и стук: «Два. Три… — и через несколько минут: — Четыре… Пять…»
29. М. Птахин
Чувства мои — полностью всмятку. Заснуть пытаюсь, а из головы никак не идет скала и паника эта, которая меня охватила. Никогда так страшно не было. Ощутил себя пылинкой, когда понял, что не знаю я, как перестегиваться. Вверху тридцать метров, внизу семьдесят. Разум повиноваться отказывается. Единственное, на что ума хватило, — так это еще и фонарик отключить. Зачем так сделал — сам не знаю. Прямо как в детстве. Выключил свет, и нет меня. А раз меня нет, то и позора никакого.
Вишу себе около станции долбанной и думаю: «И что же дальше, мужчина?» Ответа тоже нет. Карабины перестегивать — выше моих сил, лучше уж просто висеть в темноте, и все. Будь что будет. Чувствую, сон меня одолевает. В экстремальных ситуациях всегда так — могу и в самом неподходящем месте уснуть. «Ладно, — думаю, — посплю немного, а потом разбираться будем». Слабость, конечно. Слабость и самоустранение от проблем. Всегда ругал окружающих за подобный настрой, а оказывается, и у меня фокусы в сознании имеются.
Проснулся от света. Слышу шепот:
— Мишенька, что с тобой?
«Мама пришла», — думаю, а сам еще на пляже около моря лежу. Солнце закатное, красота. Любуюсь и про видение странное думаю с шахтами и темнотой: мол, слава богу, это сон всего лишь.
— Мишенька, — мама шепчет. — Очнись давай.
Повернулся я с боку на бок, и на тебе — просыпаюсь в страшном сне своем.
Фонарик какой-то светит. Но руки и дыхание на щеках осталось.
— Мама, ты?..
— Это Аня, — слышу и понимаю, что девчонка на помощь мне спустилась.
Тут же кино в моей голове обратно закрутилось, и сообразил я комичность этой ситуации.
Признаюсь:
— Я забыл, что делать надо.
— Поняла, поняла, — шепчет Анечка. — Не переживай.
И в щеку так нежно мне дышит.
— Как же ты теперь труса целовать будешь? — бормочу.
— А так и буду, — говорит. — Причем именно сейчас, пока ты в моей власти.
И фонарь тушит. Поцелуй этот в полной тьме на высоте семидесяти метров никогда не забуду.
Нежный такой. Тепло дыхания. Прикосновения. Перетекает что-то из губ в губы, неимоверно вкусное. Еще слаще сна моего…