Заморенок первым.
— Роин, — шепчет. — Мы это. Что у тебя?
Рассказываю, что двоих проспал и остальные куда-то отвалили.
— Жалко, — Юрка шепчет. — Лучше б не сигналил. Если они на нашей стороне шли, то спалили нас к ядрене фене.
Оказывается, парни, не таясь, сюда пришлепали от тепляка заморенковского.
— Смотри, какие прокоцанные падлы, — Юрка стенает. — Жалко, нас трое всего, на пары не разбиться. Надо же, как нас по времени обыграли. Ночь на дворе, а они работать собрались.
«Да уж», — думаю, а сам на часы смотрю. Точно — четыре тридцать. Самый сон для нормальных людей.
В горячке я и этого не заметил.
Заморенок, даром что темно, настрой мой уловил и шепчет:
— Не переживай, братишка. Давай вальнем всех и на Вовчика спишем.
— Не могу, — отвечаю. — Надо сделать чисто, мне же потом еще не раз к старому обращаться. Просил несчастный случай — будем делать несчастный случай.
— Ну, тогда постарайся больше не спать, — жестко Юрка отвечает. — Есть у меня одна заготовочка.
Левашу проводник наш в нору посадил на базовый лагерь ихний смотреть, а сам из машинного зала и отвалил. Остался я один. Сижу на каремате, как боец проштрафившийся, и темноту разглядываю. Тяжело без света, но ничего не поделаешь. Ждем.
Неожиданно Леванчик мой пальцами защелкал и шипит что-то. Понял я, что движение какое-то начинается, и нырнул в параллельный воздуховод, который рядом с насосной выходит.
Лучики от фонариков двух по стенкам мечутся. Лысый с девкой. Не таясь, идут. Смеются. Базарят. Гляжу, а на хвосте у них тень мелькает. Сначала даже не понял, а потом уловил, что крадется кто-то следом. «Замора, что ли, — думаю. — Во ловкий пацан».
Тут меня кто-то за ногу дергает, оказывается, здесь Юрка.
— Никого за ними не видал? — шепчет.
— Думал, ты.
— Козлякинская сучка на хвосте сидит. Значит, первую парочку он, как и мы, проспал. Куда ж они делись?
Молчу, а чего говорить? Переиграл нас свинорылый с проводником своим на ночном времени.
— Пошел я, — Юрка дошептывает. — Есть одна мысля. Базар ихний буду слушать.
— Вентиляция?
— Да нет ее в насосной, вернее, есть, но узкая. Не пролезешь, но попробую. Там труба метра четыре всего.
— Давай я с тобой.
— Подходы тесные. Самому бы пробраться. Ждите…
Свет в насосной не гаснет. Козлякина я больше не засек, но то, что он рядом, — факт. Чую его, аж тошнит. Бывало у меня такое состояние в детстве, когда с сумасшедшими встречался. Так и сейчас. «Попались, — думаю. — Хороша компания: бравая четверка — нас трое и псих, который впотьмах видит». Вооружен Козлякин или нет, не знаю, а у девахи точно приправа какая-то на кармане. Суета эта мне столько адреналина в кровь добавила, что сна — ни в одном глазу.
В засадах много раз сидел. В такое время человеку нужно мыслей разных побольше. Прямо как у Удава в мультике: «У меня есть мысль, и я ее думаю».
Кручу я свою жизнь потихоньку да на свет из дверных щелок гляжу. На часы посматриваю.
Единственная надежда наша — Заморенок.
Парняга свою долю честно отрабатывает, причем ход его по-настоящему бродяжный — последним делится. Ночлеги, нычки. Рискует не меньше нашего, а то и больше. Пойди что не так — он первый под ударом, и если у нас под ногами целый шарик земной, то Юркина планета здесь. Колыбель! Лежбище! И сейчас он нам свою альма-матер за просто так отдает.
Решил, если выгорит все, пацана с собою позвать в дикую дружину. Такой и в форточку занырнет, если надо. Мелкие, они завсегда удобные. Лежу мечтаю и забыл уже, где я и зачем. Когда на стрелки глянул, оказалось, почти два часа прошло. Неожиданно шум слышу. Идет кто-то, не таясь. Лучики темноту рвут, и ходоки появляются.
«Вот они, — думаю, — командировочные».
Топают прямым ходом к дверям. Уставшие. Свинорылый расстроенный. Прямо кожей его состояние поймал. Думаю: «Надо же, какая у нас с ним связь». Проводник ружье на плече тащит.
«Ну вот, — соображаю. — Каждая спарка волынами запакована».
Радует меня, что Заморенка пока нет. Возможно, задумка его про подслушать и выстрелила. Если пусто, давно бы вернулся.
Когда Мишка свинорылый двери на себя потянул, внутри забрякало. Базарят. До нас только «бу-бу-бу» долетает, но и без перевода ясно, что представляется он: мол, свои. Девчонка створку одну открывает и фонарем за спины им — шасть. И гляди-ка, угадала, а вот что там — неясно. Туша странная в два человеческих роста шевелится.
Сначала подумал — показалось, но когда девка проводника разворачивать стала, то понял, что и она заметила.
Усветились они туда аж в три фонарика. Но пропало видение в суете. Пошли смотреть, а у меня все картинка подземная перед глазами стоит, как серая масса за углом исчезает. Вроде даже глаза блеснули.
«Нечеловеческие дела, — думаю. — Может, призрак убиенного какого явился?»
Судя по настрою Заморенка, народу они тут немало прибрали. Дай ему отмашку — и свинорылый с друзьями тоже в потоке подземном поплывет, ручками разводя: мол, не вышло ничего, товарищи, а второй раз не попробуешь…
«Ладно, там поглядим. Попасем их немного, а после решать будем», — соображаю и понимаю, что прав во многом Замора. Сейчас из разведки вернется, думать будем.
Появился только через час. Я уж наизусть двери ихние изучил. И в темноту с надеждой пялюсь: вдруг туша подземная где мелькнет? Противнички-то наши туда, где она явилась, прогулялись. Но без понту. Шариться давай. Девка наверх хотела по скале забраться, но проводник ее за руку придержал и шепнул что-то. Обратно в насосную ушли.
Створки за собой завязали.
Лежу, щелки на дверях пересчитываю. Час прошел, и дергают меня за ногу. Выползаю.
Заморенок. Фонариком шпионским в лицо себе светит. Глаза смеются.
— Получилось, — говорит. — Выловил я кое-что интересное. Тащи сюда Левана.
Сунулся я в шкуродер, в котором мой горный баранчик кочумает. Пошевелил его. Ползет паренек. Сопит.
Базарить стали сразу, прямо в машинном зале. При шпионском фонарике.
— Изолирующие противогазы у них, — Юрка рассказывает. — Ищут штрек какой-то, сероводородом заполненный. В него лезть собираются. Где-то на моей стороне. План, по ходу, у Петрухи. Я тут задумал проводника у них из обоймы вышибить, но незаметно не выйдет. У них установка четкая: по одному не ходить. Страхуют друг друга. За спины светят — не подберешься. Девка у них матерая. Спелеолог.
— Ну и что делать будем? — спрашиваю.
— Как что? — Юрка удивляется. — Жечь! Сероводород, он же круто горит, а под задвижками концентрация за много лет неплохая…
— Под задвыжками? — Леваша переспрашивает.
— Ну да. Когда газы при бурении появляются, на штрек задвижку ставят. Вроде дверей бункерных с закрутками.
— Значит…
— Да! Они внутрь, а мы факелок им вслед, и улетели гуси.
— Взрыва не будет?
— Это не метан. Сразу не бухает, а горит неплохо. Думаю, им хватит. По-моему, самый несчастный случай из несчастных случаев.
Смеется парняга мелким бесом. Почти моих годов, а задору, как в мальчишке. Вот он, бродяжный характер. Не просто так преступники как пацаны до старости общаются и называют себя так же. Игры только посерьезней и частенько на чаше весов жизнь чужая лежит.
Развеселил меня Юрка. Развеселил и порадовал. Знал я, что будет вариант для исполнения просьбы товарища нашего старшего. Рассказали мы с Левашей Заморенку про тушу с глазами, которую за скалой заметили, а тот лишь отмахнулся.
— Показалось, — говорит. — Я, даже если увижу чего, не верю. Кто гоняться пытался или паниковал, все смерть нашли. Смелого пуля боится. Не ссыте, пацаны, не расскажу я ворам о слабости вашей минутной и про страхи ваши тоже не расскажу.
Понесло Юрку. Оно и понятно — на кураже парняга.
Интересуюсь:
— К ворам собрался?
— А что я, просто так тут экскурсоводом в шахтах работаю? Косяк за мной по лагерной жизни перед братьями. Не думал даже, что вспомнят они про меня. Когда искать меня через армян стали, понял я: вот она, моя индульгенция и новая путевка в жизнь. Хоть и поменялось сейчас немало, но наше — всегда наше, и, пока жив старый, надо позиции свои устаканить…
«Вот это да, — думаю. — Я его в свою дружину звать собираюсь, а он вон куда замахнулся. Как бы еще Замора нас с собою не позвал…»
Юрка тем временем продолжает:
— Сейчас они спать наладились. Петруха говорит: режим жизни не меняем и работаем только ночью.
— Матерый, — шепчу.
— Не то слово, — Заморенок базарит. — Матерый и фартовый. Почти всех пережил, только я да Вовка остались, ну и еще парочка чертей, но те не в счет.
Оказывается, наблюдать за другой стороной теперь будем.
— Штрек сероводородный там, — показывает в темноту Юрка. — Шли они по незаряженному переходу, оттуда и глядеть станем. Для начала — направление. Потом детали. Кстати, пацаны, а кто из вас «Барбариски» жрет?
— Я, — Леваша гудит.
— Дай-ка и мне парочку.
— Откуда про конфеты знаешь? — интересуюсь.
— А вот, — вытащил из кармана пару фантиков Юрка. — Не бросайте больше ничего. Это как след на песке. Гуляет, значит, кто-то…
31. М. Птахин
Пока спать укладывался, никак из головы моей не шла серая туша с глазами за скалой. Анечка тоже блеск какой-то видела. «Ну не массовая же галлюцинация? — сержусь. — Была и нету — будто через стену прошла». Следов тоже не нашли — камушки под ногами да скала. Петр этот фокус на Козлякина списал. Мол, тот мастер на эдакие шутки.
Козлякин, конечно, Козлякиным, а вот покоя теперь нет.
Обсудили поход. Немало неприятных мгновений пришлось пережить нам, когда я в штреке от лучей фонариков прятался, а Петр в вагонетке лежал. Распластался я там по стеночке с веревкой в руках и жду. Решил твердо: «Зайдут в штрек — валю на голову крепь».
Сразу спокойнее стало, и почувствовал, что задумка моя верная.
Разговора почти не слышал. Тихо шептались. Показалось лишь, что один из них с акцентом кавказским говорил, и больше ничего. Минуты через две потопали они дальше. Сразу свободнее задышалось. «Буду сидеть, пока Петруха не позовет», — думаю, а сам к выходу тянусь. Фонариков вражеских не видно. Нырнули куда-то или за поворот ушли.