Он остановился возле своего дома, повернулся к Колесову и Свете, они сидели обнявшись, как два зайца на льдине. Ружин протянул Колесову ключи.
— Третий этаж, восьмая квартира, — объяснил он. — Шуруйте. Я у приятеля переночую.
Колесов взял ключи молча, благодарно кивнул, вылез, вытянул Свету, съеженную, безучастную, гладил ее по волосам, по плечу, пока к дому вел, она шла смирно, руки вдоль тела опустив, кулачки сжаты, маленькие…
Ружин тихо проехал вдоль дома, завернул за него, там гаражи, пять-шесть, остановил машину возле гаражей, разложил сиденья, завернулся в плащ, устроился кое-как, мотор не выключал, холодно.
Утро белое, безветренное, совсем не осеннее. Солнце слепит окна, желтые, острые клинья рассекают лестницу, перила, стены. Ружин надавил на кнопку звонка, держал, пока не открыли. Колесов в трусах, жилистый, тонконогий, одним глазом смотрит, не проснулся.
— Подъем? — по-молодецки гаркнул Ружин. — Быстрый сбор и на рынок. Пир готовить будем!
…Вроде и не сезон, а рынок многолюдный, гомонливый, будто все отдыхающие, что есть в городе, по утрам здесь собираются. Да и местные, видать, по привычке заглядывают: может, сегодня не так, как вчера, побогаче, подешевле.
Болтались втроем вдоль рядов Приценивались, торговались. Веселились отчего-то. Потому что утро, наверное, потому что солнце, потому что завтра день будет и послезавтра, и еще много, много дней будет…
И Света улыбалась, не вымученно, легко, выспавшаяся, умытая, совсем не сравнить с той, какой вчера была. Ружин любовался ею.
И помидоров купили, и огурцов, и капусты квашеной, фруктов каких-то, зелени, мяса.
— Хватит, а? — дернул Ружина за рукав Колесов. — Уж больно поистратились.
— Ерунда, — отмахнулся Ружин. — Я видео продал, деньги есть. — Повернулся к Свете: — Выбирай, девочка, что еще хочешь.
— А еще, — сказала Света и в который раз уже стала оглядывать рынок. — А еще мы купим…
— Стоп, — вдруг остановил ее Ружин. — Стойте, как стоите. Я сейчас. В мою сторону не смотреть. Держи, — он протянул Колесову сумку и не спеша двинулся в сторону выхода.
— Что-то случилось? — встревожилась Света. Колесов пожал плечами
Ружин замедлил шаг, свернул к одному из рядов, возле которого особенно густо столпились покупатели, попытался через головы посмотреть, что продают, не вышло, с другой стороны зашел, и здесь народ копошится, опять на старое место вернулся, на цыпочки поднялся, шею вытянул:
— Почем? — спросил. — Почем?
И в тот же миг метнулся влево, резко, стремительно, прихватил какого-то парня курчавого за запястье, сжал заученно ему пальцы, чтоб не вывалилось из руки курчавого то, что он уже в ладони держал. Обомлевший парень даже не пикнул, только губами шевелил и, растопырив глаза, глядел на Ружина, как на чудище заморское.
— Гражданин! — громко обратился Ружин к низенькому большеголовому мужчине, который все никак не мог в толпу у прилавка втереться, все вертел задом, вертел. — Повернитесь.
Тот услышал, повернулся испуганно, а вместе с ним еще несколько человек повернулись
— Ваше портмоне? — Ружин дернул парня за руку, подтягивая его к самым глазам низенького.
— Вроде мое, — низенький опасливо покосился на курчавого.
А курчавый оклемался уже, сплюнул, сказал беззлобно:
— Козел…
Низенький заискивающе улыбнулся;
— А может, и не мое, — пожал плечами.
— Ваше, ваше, — подтвердил Ружин, — В заднем кармане у вас лежало. Я видел. Задний карман, чужой карман… Пошли в комнату милиции, здесь рядом.
Комната милиции действительно рядом, в дальнем углу рынка, в одноэтажном, куцем зданьице с зарешеченными окнами. Здесь тихо, народ сюда не заглядывает, уютный уголок, сонный. На двери мелом написано: «Милиция».
Лейтенант, без фуражки, заспанный, плосколицый, ел дыню, когда Ружин, курчавый и потерпевший вошли в комнату. Он вздрогнул, вскинул голову, сладкий сок вяло тек по подбородку
— Что? — спросил, повернулся к курчавому. — А ты чего?.. — осекся.
Оторвал кусок газеты, вытер губы, подбородок, щеки, потянулся за фуражкой, надвинул ее глубоко, встал, проговорил строго и требовательно:
— В чем дело?
— Карманная кража, — сказал Ружин и поднял руку курчавого с портмоне. — Задержан с поличным. Мною.
— Так, — произнес лейтенант, суетливо выбрался из-за стола, подошел ближе, на портмоне взглянул, потом на курчавого, неодобрительно головой покачал — Свидетели?
— Меня и потерпевшего достаточно.
— Жалко, нет свидетелей, — лейтенант почесал щеку.
— Я свидетель, — повторил Ружин с нажимом. — А вот потерпевший. Этого достаточно.
— Чего достаточно, а чего недостаточно — не вам решать, — перебил его лейтенант. — Ну хорошо, пишите заявление, объяснения, — он достал бланки из ящика стола.
Ружин отпустил курчавого, тот сразу скинул портмоне на пол. Ружин, усмехнувшись, поднял портмоне, положил аккуратно на стол, подвинул стул, сел, принялся писать, потерпевший тоже уселся и тоже писать стал, вздыхая.
…Лейтенант взял у Ружина объяснение, прочитал.
— Значит временно не работаете? — спросил.
— Временно не работаю, — ответил Ружин.
— Понятно, — сказал лейтенант — Можете идти. Когда надо, вызовем.
— Давно в городе служите? — в свою очередь поинтересовался Ружин.
— Больше месяца Из района перевели. А что? — насторожился лейтенант.
— Нет, нет, — миролюбиво улыбнулся Ружин. — Ничего. Любопытствую просто. Всего доброго.
Колесов и Света ждали его там, где он их оставил.
— Здорово вы его! — восхитилась Света. — Раз, два и готово
— Очень не люблю, когда воруют, — заявил Ружин.
— Не в бровь, а в глаз, — отметил Колесов.
— Если воруешь, отвечай, — продолжал Ружин.
— Гениально, — Колесов развел руками. — Я буду вашим биографом.
Дверь, на которой написано мелом «Милиция», распахнулась, из нее вышел потерпевший, вслед за ним лейтенант. Они поулыбались друг другу, вежливо- пожали руки, и потерпевший ушел. Через какое-то время дверь снова приоткрылась, из темноты высунулся лейтенант, оглядел внимательно дворик, затем пропустил вперед курчавого, подтолкнул его в спину, сказал вдогон:
— Не попадайся, дурак! Курчавый засеменил прочь.
Лейтенант вынул из кармана горсть смятых денег, помял их пальцами, сказал:
— Тьфу! — а потом и действительно сплюнул.
— Значит, так, — сказал Ружин, когда они подъехали к дому. — Жарьте, парьте, короче, готовьте стол. Он должен быть роскошным. Я вернусь к вечеру.
Он остановил машину возле четырехэтажного белого здания. Над фасадом нервно трепыхался красный флаг. Ружин поднялся по ступенькам, толкнул массивную стеклянную дверь, сбоку от которой висела бордовая стеклянная доска: «Исполнительный комитет..»
Он поднялся по широкой, покрытой ковром лестнице, прошел по тихим, безлюдным коридорам, остановился перед дверью «Приемная», помассировал шею, выдохнул шумно и только после этого вошел.
После полутемного коридора в приемной ослепительно светло. День щедро сочится сквозь огромное, почти во всю стену, окно. Ружин сузил глаза, вскинул ладош- ку к бровям козырьком, пригляделся: два посетителя сидят на стульях, ожидают приема, мужчина и женщина, похожие, бесцветные. Лица незнакомые, а может, и знакомые. Ружии кивнул на всякий случай, не убирая козырька, шагнул к секретарше — пожилая, сухощавая, старомодный пучок на затылке, — сказал, кивнув на окно, доброжелательно:
— Солярий. Загорать можно…
— Что такое? — с вызовом проговорила секретарша и расправила плечи, готовясь к отпору
— Мне к председателю, — ласково улыбнулся Ружин и убрал руку от глаз. — Срочно.
— Но у него… — начала секретарша.
— Скажите, Ружин пришел, очень просит, — перебил ее Ружин. — Вы разве меня не узнаете?
Секретарша нерешительно развела руками:
— Я попробую.
Она нажала на кнопку селектора, сказала в микрофон:
— К вам Ружин.
— Я занят, — ответил селектор голосом Копылова. Секретарша посмотрела на Ружина, добавила, поморщившись:
— Ему очень срочно.
Слышно было, как Копылов усмехнулся, потом сказал небрежно:
— Подождет, не рассыплется…
Ружин повел подбородком, растянул губы в резиновой улыбке, произнес тихо:
— Так — Шагнул в сторону двери, снова повторил: — Так. — И еще несколько шагов сделал, взялся за ручку, приоткрыл дверь, потом резко захлопнул ее, быстро подошел к стульям, сел, уставился в окно, что-то напевая себе под нос, будто ничего и не произошло.
Море было тихое, гладкое, но по-осеннему темное, волны грузно шлепались на песок. Ружин сидел на мокром, черном валуне, курил и наблюдал за одиноким рыбаком. Его лодка покачивалась в полусотне метров от берега. Удочки торчали с бортов. Рыбак то одну выдергивал, то другую, то третью, но лишь пустые крючки выныривали из воды. Но рыбак не отчаивался, он снова насаживал наживку и закидывал леску в море, ждал какое-то время и в который раз выдергивал удочки… Ружин помогал ему, в унисон взмахивая руками, подбадривающе вскрикивал. Но бесполезно, крючки, как и прежде, оставались пустыми…
Стол был уже разорен наполовину. Все сидели сытые, разомлевшие, довольные, а Ружин, давясь от смеха, рассказывал анекдот:
— Пятачок и Винни-Пух нашли бочонок меда. Пятачок говорит, нехорошо лапами есть, я за ложками сбегаю. Прибегает, а бочонок уже пустой… — Ружин откинулся на спинку стула. — Я не могу… А бочонок пустой и Винни-Пух рядом лежит с огромным пузом. А Пятачок и говорит обиженно: «Что ж ты мне половину-то не оставил?» А Винни-Пух ему отвечает: «Уйди, свинья, мне муторно!..»
Колесов улыбался вежливо, ну а Света хохотала громко и отчаянно, как и Ружин. Только смех ее чуть опаздывал. Как только Ружин начинал смеяться, тут и она подхватывала, там где Ружин, там и она…
Ружин отсмеялся наконец, встал, включил магнитофон — сладко запели итальянцы, — сказал:
— Я сейчас, — и пошел на кухню.
Он стоял у окна, курил, лицо усталое, темное. Он слышал, как вошла Света, краем глаза уловил, что она _встала рядом.