— Да, действительно, — промолвил Папсуй, когда я ему рассказал эту историю, — концы с концами сходятся. Парня надо брать. И брать немедленно, пока еще, может быть, не пошли по рукам драгоценности из универмага. Пока они, может быть, у него. Завтра же с утра доложим полковнику, свяжемся с прокурором, попросим разрешение на арест и обыск в квартире Леонида. Вот только, как он проник ночью в неприступный, как крепость, магазин? Вот вопрос!
На следующий день, получив разрешение на обыск и задержание Леонида, мы явились к нему домой. Мы узнали, что он закончил педагогической институт, но пока нигде не работает. Почему? Хочет устроиться в какую-нибудь редакцию Хочет писать. Но пока что это только небольшие заметки, информации, которые ему иногда удается опубликовывать в молодежной газете. Отец Леонида оказался профессором, доктором биологических наук. Мать — актриса драматического театра.
Обыск нам ничего не дал. Ничего подозрительного в доме у Леонида не оказалось. Правда, в небольшой шкатулке из черного серебра, которую мы нашли в спальне, были кольца, серьги, дамские часики, но достаточно было одного взгляда, чтобы определить, что все это старинные вещи, не имеющие ничего общего с драгоценностями, похищенными из универмага.
При аресте Леонида ни отца, ни матери дома не оказалось Я с облегчением подумал, что хоть не стал свидетелем горя этих уважаемых людей. Правда, не в первый раз приходится пить им из этой чаши с солеными от слез краями.
И еще думал я, как же такое получается: сын — уголовник-рецидивист, отец— профессор.
Доставленный в уголовный розыск парень раскис. Растерянный, жалкий, испуганный, он сразу сник, нахохлился, как птаха на ветке в дождливый день.
— За что? По какому праву? Что я такого сделал? — едва перешагнув порог, зачастил он. Казалось, больше, чем допрос, его пугали сами стены уголовного розыска, окно, забранное решеткой, сейф, казенный стол.
«Что-то не больно похож он на рецидивиста, — подумал я. — Ведет он себя как новичок. Или уж очень он талантливый актер. Надо вызвать девчонку на очную ставку с ним».
Если бы я знал, когда вызвал девчонку на допрос, что лучше было бы не отпускать ее домой в тот день после допроса, а взять под стражу под любым предлогом! Но я об этом знать не мог. Да и предлога взять ее под стражу не было
Девчонка оказалась красивой. Красивей, чем я думал Я не особенный мастер описывать женскую красоту. Но в ее красоте было что-то диковатое, своевольное. Черные, гладко зачесанные волосы, собранные на затылке в пучок. На бледном, резко вскинутом вверх лице никакого грима Во всем ее облике чувствовался вызов.
— Скажите, — спросил я после соблюдения необходимых формальностей, — знаете ли вы Леонида Александровича Красикова?
— Да. Знаю.
— И давно ли знаете?
— Знаю с детства. Мы с ним в одной учились школе. — Из большой кожаной сумки, висящей через плечо, она достала не сигареты, а спички. Чиркнула сразу двумя и сунула горящее пламя в рот.
— Что вы делаете! — удивился я.
— Глотаю пламя. Чтобы успокоиться. А что, нельзя?
— Перейдем к делу, — строго сказал я, чтобы искупить этой официальной строгостью порыв своего слишком громкого удивления. — Так вот, Леонид Красиков нами арестован.
— Этого не может быть! — вырвалось у нее.
— Леонид Красиков арестован по подозрению в ограблении универмага.
— Здесь какая-то ошибка! — закричала она. — Этого не может быть!
Я поднял трубку внутреннего телефона:
— Приведите задержанного Красикова, — сказал я. — Так вот, — обратился я к ней после паузы, — вы сейчас будете иметь возможность встретиться с ним. А пока скажите, что вы знаете о прошлом Леонида Красикова?
— Ничего!.. То есть ничего дурного!
— Но вот предо мною ваше письмо.
— Степан Петрович вам передал?! Он передал вам! Как он мог вам его передать, ведь это письмо адресовано лично ему! — она заплакала беспомощно, по-детски, глотая слова вместе со слезами. — Как он мог, как он мог! — повторяла она.
— Степан Петрович никак не мог поступить иначе. Мы с вами здесь не в куклы играем. Ограблен универмаг. Леонид Красиков подозревается как участник ограбления универмага.
Когда конвоир ввел Красикова, она посмотрела на него с таким знобящим душу испугом, что даже мне, видавшему виды, стало страшновато.
— Вам известна эта девушка? — спросил я Красикова.
— Да, известна.
— Откуда?
— Мы с ней учились в школе. И с того времени дружим.
— Двадцать первого ноября вы подарили ей дамские золотые часы?
— Да, подарил.
— Где вы их достали?
— Я их купил в универмаге.
— Когда?
— Несколько дней назад.
— Чек у вас сохранился?
— Нет. Я его выбросил. Зачем мне было его хранить?
— Кто может подтвердить, что вы купили часы в универмаге?
— Продавщица Зинуля. Она мне помогла выбрать часы. Красивая такая. Я с ней на радостях познакомился и «обмыл» покупку в ресторане ВТО.
— Где сейчас находятся эти часы? — обратился я к девчонке.
— У меня на руке. Вот, пожалуйста! — она сняла с руки золотые женские часики и протянула их мне.
— Ну что ж, на сегодня пока все.
Я вызвал конвой. Распорядился увести Леонида. Когда его выводили, он, будто опомнившись, запричитал:
— Я ни в чем не виноват! Здесь какая-то ошибка! Зачем в тюрьму! Я не хочу в тюрьму!
После его ухода девчонка перестала отвечать на мои вопросы. Не потому, что не хотела отвечать, она их просто не слышала. Когда же, наконец, до нее дошло, что я отпускаю ее домой, закричала в страхе:
— Я не хочу домой! Не хочу я домой! Лучше арестуйте меня с ним вместе!
— Покажите ваши вены на руках, — сказал я, внимательно на нее глядя.
— Нет! Нет! — истерически закричала она. — Только не это! Вам все известно. Он вам все рассказал. Зачем же он так!
— Мы вынуждены вас отправить на медицинское обследование. Что ж, видимо, придется вас лечить принудительно.
— Нет, нет! Только не это. Только не под стражей! Я… я завтра сама приду. Клянусь. Клянусь вам.
— Я вам верю. Вот направление.
— Боже мой, какой позор! — забилась она в глухих рыданиях. Потом резко встала и выбежала из комнаты
— Возьмите пропуск! — крикнул я ей вдогонку.
Едва ушла девчонка, позвонил Папсуй:
— А знаешь, проверка показала, нет сведений о том, что Красиков был ранее судим. Да и редакцию молодежной газеты мы запросили. Он там на хорошем счету. Надо парня отпускать. Нет у нас оснований держать его в следственном изоляторе Вот какая история, понимаешь! Не мешает допросить Сюню.
— Что это даст? Сюня, когда встретил его сержант Козырев, выходил из переполненного народом универмага. Мог ли он у всех на глазах, средь бела дня вынуть ключ из ящика, беспрепятственно открыть сейф, выгрузить оттуда драгоценности? И как он мог знать, что ключ от сейфа Петриченко забыла в открытом ящике? Да и к тому же ограбление произошло ночью Чушь! Абсурд!
— А все-таки допросить его надо.
В конце рабочего дня раздался телефонный звонок из отделения милиции того района, где жила девчонка. Звонил лейтенант Кругликов, молодой разбитной парень с карими, выпуклыми, блестящими, как майские жуки, глазами, все время весело бегающими в разные стороны:
— Эта девчонка, которую ты вызывал сегодня на допрос, покончила с собой, — сказал он. — Вот какое дело. Как бы у тебя не было неприятностей. Ведь покончила она с собой сразу после допроса. Да, она оставила вашему Папсую письмо. Мы его переслали к вам, в уголовный розыск.
Самоубийство девчонки потрясло Папсуя.
— Довели! Доконали! Они ее так запугали, понимашь, что она покончила с собой. Может быть, в состоянии наркотического дурмана. Надо кончать с этим кодлом. А мы никак не можем выйти на них. Может быть, в письме она откровенно во всем признается. Теперь-то она может их не бояться! Не спасли мы девчонку. Не сберегли!
Папсуй распечатал письмо Вот что было в нем написано.
Третье письмо девчонки
«Степан Петрович! Когда Вы прочтете это письмо, меня уже не будет на свете Я опозорила себя навеки и в Ваших глазах, и в своих собственных Можно ли после этого жить! Все,_что я Вам говорила, все, что я Вам писала в своих письмах, была ложь! Да, да, самая настоящая ложь!
Теперь я задаю себе вопрос: когда я начала Вам лгать и почему? Так вот, должна Вам признаться (сейчас я уже ничего не боюсь, даже этого признания): многие годы со школьных лет я была в Вас влюблена. Я следила за Вами, знала в лицо всех Ваших друзей. Даже знаю Вашу Клавдию. Я помню все костюмы, которые Вы сменили за эти годы, я помню все рубашки, все галстуки, которые Вы носили. Но Вы не обращали на меня никакого внимания Я была для Вас малявка Мало ли таких бегает по двору.
Я подрастала. С годами я выросла из всех своих школьных платьев. Но никак не могла вырасти из этой моей первой любви. Вы же по-прежнему не обращали на меня никакого внимания. Я действительно окончила Литературный институт и действительно, не найдя себе места в жизни (мои рассказы и повести печатать никто не хотел), пошла работать в такси. Мать моя ихтиолог, отец — тоже, сейчас они в экспедиции. Никакого отчима у меня нет и не было Это все я придумала в письме к Вам. Так же, как придумала всю историю с Леней Красиковым, с которым мы дружим с детских лет. Не только мы дружим, но дружат даже наши родители. Умоляю Вас, отпустите его. Клянусь Вам, он не может иметь никакого отношения к ограблению универмага. Это я своею ложью о его уголовном прошлом навела Вас на мысль, что он, вор-рецидивист, может быть замешан в этом ограблении. А тут еще подаренные мне часы. Представляете себе, если узнает он, если узнают его родители, что я о нем написала и кому — работнику уголовного розыска, если узнают они, что я его оклеветала, засадила в тюрьму, как я смогу смотреть им в глаза, как мне жить после этого на свете! Стыдно, нестерпимо стыдно!
Какой из него уголовник! Единственное, что связывает его с преступным миром, так это то, что он любит блатные словечки и поет под гитару воровские песни Этакое пижонство маменькиного сынка.