— Да, — согласился Хаммар. — Но одного он не рассчитал.
— Чего именно?
Ответил Мартин Бек:
— Как оттуда выбраться.
Через семь часов, в десять вечера, Мартин Бек и Колльберг все еще сидели в доме полиции на Кунгсхольмсгатан.
На улице было темно, дождь уже не шел.
Кроме этого, ничего особенного не произошло. Другими словами, следствие не стронулось с места.
Раненый, находящийся в Каролинской больнице, был все в таком же тяжелом состоянии.
После полудня заявили о себе двадцать свидетелей. Как выяснилось, девятнадцать из них ехали другими автобусами. Остался единственный свидетель, восемнадцатилетняя девушка, которая села на Нюбруплан и проехала две остановки, а там пересела в метро. Она сказала, что с нею вышли из автобуса еще несколько пассажиров, что было вполне вероятно. Еще она узнала водителя. И это было все.
Колльберг нервно ходил взад и вперед, все время поглядывая на дверь, словно надеялся, что вот сейчас она дернется и кто-то ворвется в комнату.
Мартин Бек стоял перед схемой на стене. Он заложил руки за спину и покачивался с носков на пятки — эту неприятную привычку он приобрел давно, еще когда был патрульным полицейским, и никак не мог от нее избавиться.
В этот миг в комнату вошел Хаммар. — Завтра получите пополнение. Новые силы. Из провинции. — Хаммар сделал короткую паузу. Затем многозначительно добавил: — Это считается необходимым.
— Кого? — спросил Колльберг. — Или, лучше сказать, сколько?
— Завтра прибудет какой-то Монссон. Из Мальме. Вы его знаете?
— Я встречал его, — сказал Мартин Бек, не обнаруживая никакого энтузиазма.
— Я тоже, — сказал Колльберг.
— А еще они хотят отправить к нам Гуннара Альберга из Муталы. О других я не знаю, — сказал Хаммар. — Кто-то, кажется, приедет из Сундсвала.
— Ладно, — сказал Мартин Бек.
— Если, конечно, вы сами не разгрызете этого орешка раньше, — угрюмо сказал Хаммар.
— Конечно, — сказал Колльберг. — Факты свидетельствуют о том, что вчера вечером кто-то застрелил в автобусе девять человек. И что преступник, следуя известному международному примеру сенсационных массовых убийств, не оставил никаких следов, поэтому его не поймали. Он, конечно, мог наложить на себя руки, но мы об этом не знаем. У нас две существенные путеводные нити: пули и гильзы могут привести нас к оружию, которым пользовался убийца, а раненый может прийти в сознание и сказать, кто стрелял. Поскольку он сидел в самом конце автобуса, то мог видеть убийцу.
— Так, — сказал Хаммар.
— Это немного, — молвил Колльберг. — А если Шверин умрет или утратит память… Мы не знаем причины преступления. У нас нет ни одного порядочного свидетеля.
— Свидетель еще может найтись, — сказал Хаммар. — А причину убийства не трудись найти. Массовые убийства совершают психопаты, а основанием для этого часто служат их болезненные представления.
— Вот как? — сказал Колльберг. — Меландер знакомится с научной стороной дела. Наверное, скоро у него будут выводы.
— Наш лучший шанс… — сказал Хаммар и посмотрел на часы.
— Это внутренний розыск, — докончил за него Колльберг.
— Именно так. Из десяти случаев девять кончаются изобличением преступника. Не засиживайтесь долго. Это ничего не даст. Лучше, чтобы вы завтра были хорошо выспавшимися. Спокойной ночи.
Хаммар ушел, и в комнате наступила тишина. Через несколько секунд Колльберг, вздохнув, сказал!
— Что, собственно, с тобой творится? Мартин Бек не ответил.
— Стенстрём? — Колльберг сам себе кивнул головой и сказал философски: — Подумать только, сколько я этого парня ругал за все годы. А теперь он убит.
— Этот Монссон, — сказал Мартин Бек, — ты его помнишь?
Колльберг кивнул.
— Человек с зубочисткой, — сказал он. — Вообще-то я не верю в целесообразность массового мероприятия. Было бы лучше, если бы мы одни занимались расследованием. Ты да я, и еще Меландер.
— Ну, Альберг, во всяком случае, не плох.
— Без сомнения, — сказал Колльберг. — Но сколько же расследований убийств могло у него быть в Мутале за последние десять лет?
— Одно.
— Вот именно.
Вновь наступила тишина. Потом Мартин Бек посмотрел на Колльберга и спросил:
— Что делал Стенстрём в том автобусе?
— Вот именно, — сказал Колльберг. — Какого черта он там искал? Может, девушку? Ту медсестру?
— И шел бы вооруженный на свидание?
— Возможно. Чтобы придать себе солидности.
— Он был не из таких, — сказал Мартин Бек.
— Однако он часто таскал с собой пистолет. Чаще, чем ты, уже не говоря обо мне.
— Да. Когда был на службе.
— Я видел его только на службе, — сказал Колльберг сухо.
— Я тоже. Но нет сомнения в том, что он погиб первым в том проклятом автобусе. Но все же успел расстегнуть две пуговицы плаща и вытянуть пистолет.
— А это свидетельствует о том, что ой их расстегнул раньше, — задумчиво сказал Колльберг. — Необходимо учесть.
— Да.
— Хаммар что-то такое говорил на сегодняшнем воспроизведении ситуации.
— Да, — сказал Мартин Бек. — Он говорил, что в нашей версии что-то не вяжется: сумасшедший не действует с таким подробно разработанным планом.
— И какие отсюда выводы?
— Что тот, кто стрелял, не сумасшедший или, скорее, что это убийство не ставило себе целью вызов сенсации.
— Чушь! — Колльберг сердито передернул плечами. — Стрелял, конечно, какой-то сумасшедший. Из всего, что мы знаем, можно сделать один вывод» он теперь сидит перед телевизором и наслаждается эффектом. С таким же успехом он мог бы и покончить с собой. То, что Стенстрём был вооружен, ничего не доказывает, поскольку мы не знаем его привычек. Возможно, он был в обществе той медсестры или ехал в какой-то ресторанчик или к приятелю. Может, он поссорился со своей невестой или поругался с матерью и, оскорбленный, ездил автобусом, так как идти в кино было уже поздно и ему некуда было деваться.
— По крайней мере, все это можно проверить, — сказал Мартин Бек.
— Да. Завтра. Но есть одна вещь, которую надо сделать немедленно. Прежде чем ее сделает кто-то другой.
— Осмотреть его письменный стол в Вестберге, — сказал Мартин Бек.
— Просто поразительно, как ты умеешь делать выводы, — сказал Колльберг.
Дождя не было, но стоял туман, и ночной иней припорошил деревья, улицы и крыши домов Видимость была плохая, и Колльберг тихонько ругался, когда машину заносило на поворотах. За всю дорогу до полицейского участка в южном районе они перебросились только двумя фразами. Колльберг спросил:
— Неужели люди, которые совершают массовые убийства, уже были преступниками и раньше?
А Мартин Бек ответил:
— Сплошь да рядом. Но далеко не всегда.
В участке на Вестберге было тихо и безлюдно. Они молча перешли вестибюль, поднялись по лестнице, на втором этаже нажали на соответствующие кнопки на круглом диске цифрового замка и зашли в кабинет Стенстрёма.
Колльберг на мгновение заколебался, затем сел и потянул за ящики. Они были не заперты.
Комната лишена была каких-либо особых примет. Только на подставке для ручек лежали две фотографии Стенстрёма. Мартин Бек знал почему. Стенстрём впервые за много лет должен был получить свободные дни на рождество и Новый год. Он намеревался поехать на Канарские острова, даже заказал себе билеты на самолет. Фотографии он сделал для нового паспорта.
«Вот и поехал», — думал Мартин Бек, глядя на фотографии.
Стенстрём казался моложе своих двадцати девяти лет. У него был ясный, открытый взгляд, зачесанные назад темно-каштановые волосы, которые даже на фотографии казались немного непослушными.
Сначала кое-кто из сотрудников посчитал его наивным и несколько ограниченным. Такого мнения придерживался и Колльберг, который часто подтрунивал над новым сотрудником. Но это было раньше. Мартин Бек вспомнил, как они однажды поссорились с Колльбергом из-за Стенстрёма. Он тогда спросил:
— Какого черта ты все время цепляешься к парню? И Колльберг ответил:
— Чтоб сломать его показную самоуверенность и дать ему возможность приобрести настоящую. Чтобы он постепенно стал хорошим полицейским.
Может быть, у Колльберга были тогда основания. По крайней мере, Стенстрём с годами стал хорошим полицейским, трудолюбивым и достаточно сообразительным. Внешне он был настоящим украшением полиции — красивый, с приятными манерами, натренированный, хороший спортсмен. Хоть бери его и снимай для рекламного плаката, чего нельзя было сказать о многих других. Например, об обросшем жиром Колльберге. Или о стоике Меландере, внешний вид которого не противоречил тезису, что самые нудные люди часто бывают наилучшими полицейскими. Или о красноносом, неказистом Рённе или Гюнвальде Ларссоне, который мог на кого угодно нагнать страху своим гигантским ростом и грозным взглядом. Или о нем самом, Мартине Беке. Он вчера вечером посмотрел на себя в зеркало и увидел длинную, понурую фигуру с худым лицом, широким лбом, крепкими скулами и недовольными серыми глазами.
Обо всем этом Мартин Бек думал, глядя на предметы, которые Колльберг один за другим вытягивал из ящиков и складывал на стол.
С тех пор как Стенстрём положил на полку служебную фуражку и продал давнему приятелю из полицейской школы свою форму, он работал под руководством Мартина Бека. За пять лет Стенстрём научился практически всему, что должен знать сотрудник полиции: Он возмужал, преодолел свою неуверенность и робость, оставил свою комнату в отцовском доме, а затем поселился вместе с женщиной, на которой, по его словам, думал жениться. В это время умер его отец, и мать переехала в Вестманланд.
Следовательно, Мартин Бек должен был знать о нем почти все, но на самом деле его знания были ограниченными.
Порядочный парень. Честолюбивый, настойчивый, довольно ловкий и сообразительный. А с другой стороны — немного робкий, еще немного наивный, совсем лишен боевого запала, к тому же довольно неуравновешенный. Но кто без этого?