Колльберг хорошо знал список.
— В самом деле, — сказал он. — И все четверо женаты. Наверное, им было дьявольски трудно объяснять женам свои связи с Тересой.
— В таких делах полиция не выдает тайны. Кроме того, они тогда были молодыми парнями, лет по двадцать, а то и меньше. Из мужчин такого возраста в твоем списке только один вел себя не совсем хорошо. Это Кеннет Карлссон. Он дважды сидел в тюрьме. Хотя давно и за мелкие преступления. Ты хочешь, чтобы я глубже покопался в прошлом этих людей?
— Да, буду тебе благодарен.
Поиски протоколов по делу Тересы начались после рождества, но наступил новый, 1968 год, прошло некоторое время, прежде чем они дали какой-то результат.
Только утром пятого января кипа запыленных бумаг очутилась на столе у Мартина Бека. Не надо было иметь глаз детектива, чтобы сразу узнать, что их извлекли из самых глубоких закутков архива и что много лет их не касалась ни одна человеческая рука.
Мартин Бек быстро переворачивал бумаги и нашел тысяча двести сорок четвертую страницу. Колльберг наклонился через плечо Мартина Бека и стал читать вместе с ним:
«Допрос продавца Нильса Эрика Ёранссона 7 августа 1951 года.
О себе Еранссон говорит, что родился в финском приходе Стокгольма 4 октября 1929 года в семье электрика Алгота Эрика Ёранссона и Бениты Еранссон (девичья фамилия Рантанен). В настоящее время работает продавцом в фирме «Всеимпорт», Холлендарсгатан, 10, Стокгольм.
Еранссон признался, что с Тересой Камарайо встречался два раза. Первый раз — в квартире на Свартсман-гатан, где присутствовало много других лиц. Из них он помнит только какого-то Карла Оке, Биргера Свенссона-Раска. Вторично Еранссон встретился с нею в погребке на Холлендарсгатан. Еранссон говорит, что не помнит точной даты, но уверяет, что эти встречи имели место через несколько дней одна после другой где-то в конце ноября и в начале декабря прошлого, то есть 1950 года.
Со 2 по 13 июня Еранссон находился в Экшё, куда поехал на своей собственной машине номер А-6310 и, выполнив задание — продав партию одежды для фирмы, где он работал, — возвратился в Стокгольм. Еранссон имеет машину марки «моррис-минор», модель 1949 года. Допрошенный прочитал протокол и согласился с ним.
Вел допрос (подпись).
Нахождение Ёранссона в Экшё подтверждает персонал городской гостиницы. Допрошенный по этому поводу бармен названной выше гостиницы Сверкер Юнссон свидетельствует, что 10 июня Еранссон сидел в гостиничном ресторане до 23.30, пока ресторан не закрыли. Еранссон был пьян. Показания Сверкера Юнссона подтверждают записи в гостиничном счете Ёранссона».
— Ну вот, — сказал Колльберг. — Все ясно.
— Что ты теперь думаешь делать?
— То, что не успел сделать Стенстрём. Поехать в Экшё.
— Обломки начинают складываться в одно целое, — сказал Мартин Бек.
— Да, — согласился Колльберг. — А где Монссон?
— Наверное, ищет страницу протокола у матери Стенстрёма.
Колльберг поехал в Экшё утром восьмого января. Он ехал целую ночь, триста тридцать пять километров в метель, по заносам, но не очень устал. Городская гостиница около рынка оказалась старинным зданием, которое чудесно вписывалось в идиллическую картину зимнего городка, словно взятую с праздничной открытки. Бармен Сверкер Юнссон умер десять лет назад, но копия гостиничного счета не потерялась, хотя нашлась лишь через несколько часов в запыленной картонной коробке на чердаке.
Счет подтверждал, что Еранссон жил в гостинице одиннадцать суток. Он ежедневно ел и пил в гостинице и подписывал ресторанные счета, которые добавлены к плате за жилье. Были и другие добавления, например, счет за телефонный разговор, но номер, по которому звонил Еранссон, не был указан. Однако внимание Колльберга сразу привлекло кое-что другое.
Шестого июня 1951 года гостиница в счет Ёранссона внесла пятьдесят две кроны и двадцать пять эре, выплаченные одной автомастерской. Сумма предназначалась «за ремонт и буксирование».
— Существует ли эта мастерская? — спросил Колльберг хозяина гостиницы.
— Да-да, и на протяжении двадцати пяти лет не меняла владельца. Поезжайте в направлении Лонганеса и…
Человек, что двадцать пять лет держал мастерскую, недоверчиво посмотрел на Колльберга.
— Говорите, шестнадцать с половиной лет назад? Как же я, черт возьми, могу помнить, кому тогда ремонтировал машину?
— А вы не ведете запись?
— Веду. С этим у меня все в порядке.
Где-то за полчаса хозяин автомастерской нашел старую книгу. Он не хотел выпускать ее из рук, а осторожно листал страницы сам, пока нашел необходимую дату.
— Шестое июня, — молвил он. — Вот эта запись. Машину взяли от гостиницы, так и есть. Разрядился аккумулятор. Это стоило владельцу пятьдесят две кроны и двадцать пять эре, с пригоном и всем.
Колльберг ждал.
— С пригоном, — пробормотал хозяин мастерской. — Какая бессмыслица. Мог вынуть аккумулятор и сам его привезти.
— А о машине есть какие-то данные?
— Есть. Постойте… сейчас. Трудно прочитать. Кто-то мазанул масляным пальцем по номеру. Во всяком случае, машина была стокгольмская.
— Вы не знаете, какой марки?
— Почему же, «форд-ведетта».
— А не «моррис-минор»?
— Если здесь написано «форд-ведетта», то так и было, могу присягнуть, — ответил хозяин мастерской. — «Моррис-минор»? Да это же чертовская разница!
Колльберг забрал с собой книгу, хотя ему пришлось полчаса уговаривать хозяина и даже пригрозить ему. Когда он наконец хотел уже выйти, тот сказал:
— По крайней мере, теперь я знаю, почему он выбросил деньги на пригон.
— Вот как? Почему?
— Потому что он был стокгольмец.
Когда Колльберг возвратился в гостиницу в Экшё, был уже вечер. Он замерз, проголодался и устал, поэтому не сел за руль машины, а взял себе номер в гостинице. Потом искупался и заказал обед, а ожидая, пока ему принесут еду, два раза поговорил по телефону. Сперва с Меландером.
— Ты не мог бы мне сказать, у кого из перечисленных в списке лиц была в июне пятьдесят первого машина? И какой марки?
— Мог бы. Завтра утром скажу.
— И какого цвета был «моррис» у Ёранссона?
— Хорошо.
Потом он позвонил Мартину Беку.
— У Ёранссона не было «морриса» в то время. У него была другая машина.
— Стенстрём это уже знал.
— Поручи кому-нибудь выяснить, кто был владельцем фирмы на Холлендарсгатан, когда там работал Еранссон, и чем она торговала?
— Хорошо.
— Я вернусь завтра после обеда.
Рённ думал об Ульссоне и о счете из ресторана, найденном среди вещей Ёранссона. Во вторник после обеда у него блеснула одна мысль, и, как обычно, когда его что-то беспокоило, он пошел к Гюнвальду Ларссону.
— Я вот думаю о той записке с инициалами «Б. Ф.», — сказал Рённ. — В том списке, что составил Меландер с Колльбергом, есть три лица с такими инициалами; Бу Фростенссон, Бенгт Фредрикссон и Бьёрн Форсберг.
— Ну и что?
— Следовало бы незаметно посмотреть на них, может, кто похож на Ульссона.
— А ты знаешь, где их найти?
— Наверное, Меландер знает.
Меландер в самом деле знал. В течение двадцати минут он выяснил, что Форсберг находится дома, а после второго завтрака собирается в свою контору. В двенадцать он должен обедать с клиентом в «Амбассадоре». Фростенссон был на киностудии, где снимался в небольшой роли.
— А Фредрикссон, наверное, тянет пиво в кафе «Ти-ан». По крайней мере, в такое время он всегда там сидит.
— Я поеду с вами, — довольно неожиданно заявил Мартин Бек.
Бенгт Фредрикссон действительно сидел в пивной в Старом городе. Он был очень полный, имел пышную, взлохмаченную рыжую бороду и косматую седую шевелюру.
В большом павильоне киностудии в Сольне руководитель съемок повел их длинными запутанными коридорами в дальний угол.
— Фростенссон занят в пятиминутном эпизоде, — сказал он. — Это будет его единственная реплика в фильме.
Мартин Бек, Рённ и Гюнвальд Ларссон остановились вдали, но в ярком свете рефлекторов хорошо видели сцену за перепутанными кабелями и подвижными кулисами. Сцена, вероятно, изображала интерьер лавки.
— Внимание! — заорал режиссер. — Тихо! Камера! Мужчина в колпаке пекаря и в белом халате вышел на свет и сказал:
— Ладно. Что вы желаете?
Фростенссону пришлось пять раз повторять свою единственную реплику. Это был худой лысый мужчина, он запинался, уголки рта и веки у него нервно дергались.
Через полчаса Гюнвальд Ларссон остановил машину за двадцать пять метров от ограды виллы Бьёрна Форсберга в Стоксунде. Мартин Бек и Рённ пригнулись на задних сиденьях. Через открытую дверь гаража можно было увидеть черный «мерседес» новейшей модели.
— Он скоро должен выйти, если не хочет пропустить обед со своим клиентом, — сказал Гюнвальд Ларссон.
Они ждали минут пятнадцать, пока дверь виллы открылась и на лестницу вышел мужчина в сопровождении светловолосой женщины и девочки лет семи. Он поцеловал женщину в щеку, поднял девочку и прижал к себе. Потом пружинистым быстрым шагом направился к гаражу, сел в машину.
Бьёрн Форсберг был высокий, стройный мужчина с очень красивым, словно с картинки иллюстрированного еженедельника, лицом. В сером плаще, простоволосый, с волнистыми, зачесанными назад волосами он казался моложе своих сорока восьми лет.
— Как Ульссон, — сказал Рённ. — Особенно похожи фигура и одежда. То есть плащ.
— Угу, — буркнул Гюнвальд Ларссон. — Только разница в том, что Ульссон носит свою тряпку уже три года и заплатил за нее три сотни на распродаже залежавшихся товаров, а этот за свой плащ отдал, наверное, три тысячи. Но такие, как Шверин, не видят подобной разницы.
Все расчеты Колльберга мгновенно полетели кувырком. Во-первых, он проспал дольше, чем думал, а во-вторых, погода совершенно испортилась. В половине второго он еще только достиг мотеля около Линчёпинга. Там он выпил кофе, съел булочку и позвонил в Стокгольм.
— Ну что ты выяснил?