— Я слишком долго живу, очень многое видел и пережил, чтобы с ходу отмахиваться от того, чего не понимаю. Поверьте, месье Петров, вещей, которых я не понимаю, в этом мире осталось не так уж много, так что каждая из них вызывает живейший интерес. Поэтому, может, все же попробуем познакомить студентов с неизвестной им гранью бытия?
— Если безопасность гарантирована, то почему бы и нет? — без особого желания согласился я.
Как раз перенесли заказанную ректором отбивную с пюре и салатом. Сидеть со стаканом морса и наблюдать, как этот дядька показательно поглощает незамысловатый обед, мне совершенно не хотелось, поэтому я встал и кивком обозначил прощальный поклон:
— Вы правы, месье ректор, до урока осталось совсем мало времени. Мне нужно спешить. Бон аппетит.
— Мерси, месье Петров, не смею вас задерживать.
Чтобы успеть сделать все задуманное, пришлось передвигаться почти бегом с прижатым к уху телефоном. И все же я успел, но лишь благодаря тому, что помощница Жана-Эрика предупредила группу Анри о том, что урок пройдет в незапланированном месте.
Эту миленькую полянку мне посоветовал Луи. Когда я увидел ее впервые, то сразу оценил его креативность — контраст просто поражал. Понятно, что дети здесь уже бывали, и не один раз, так что удивить их подобным способом не получится, но тут я рассчитываю на помощь экспоната, который позаимствовал в хранилище академии.
Наконец студенты собрались небольшой стайкой и выжидательно смотрели на меня. Я же, стараясь придать своей физиономии максимально невозмутимый вид, заявил:
— Студенты, как и обещал, сегодня главной темой урока будет страх.
— А почему вы позвали нас на полигон для проклятий? Будет какая-то опасная демонстрация? — Тон, которым Анри задал этот вопрос, показывал, что он не верит в мою возможность напугать пусть и маленьких, но очень могущественных по сравнению с шарлатаном-оценщиком волшебников.
Тихие смешки его одноклассников показывали, что они полностью разделяют мнение заводилы.
— Нет, ничего опасного вас не ждет. Просто в этом подземелье наиболее атмосферная обстановка. Пусть это покажется вам немного театральным, но такая уж у меня слабость.
То, что я не стал юлить и наводить тень на плетень, явно понравилось детям, а вот Анри, судя по всему, рассчитывал на другой ответ и сразу не нашел чем бы еще меня подколоть. Чем дальше, тем больше в моих глазах разрушался созданный Бисквитом образ отмороженных, не от мира сего детей. Вполне нормальные ребятишки — язвительные и наглые. К ним просто нужно найти ключик, ну и не забывать, что в любой момент каждый из них может слететь с нарезки и размазать меня по стенке подвального помещения с одним выходом, в которое я сам их и поведу.
Отогнав жужжащую назойливой мухой мрачную мысль, я решительно двинулся ко входу в небольшое каменное здание. На фоне цветущего парка и залитой солнечным светом зеленой поляны это строение еще больше напоминало самый настоящий склеп. Облепившие его горгульи злобно щерили на незваных гостей каменные зубы, намекая, что внутри их не ждет ничего хорошего. Весь первый и единственный надземный этаж занимала обширная комната, по сути являвшаяся обрамлением для ведущей вниз широкой каменной лестницы. У дальней стены громоздилась вертикально расположенная каменная плита. Ее габариты и очертания прямо намекали на то, что в случае опасности сработают какие-то предохранители, и эта громада рухнет вниз, намертво запечатывая тех, кто не успеет выскочить наружу.
Не знаю, почему все это так на меня подействовало, ведь буквально пять минут назад я уже спускался по этой лестнице. Но сейчас, в сопровождении детей, стало как-то не по себе. Неужели сказывается какой-то потаенный стадный инстинкт? Особой любви к детям у меня никогда не было, но вот поди же ты — вести их вниз что-то не особо хотелось, даже учитывая тот фактор, что именно я в этой компании являюсь самой уязвимой единицей, а возможно, и потенциальной жертвой. Опять пришлось выгонять из головы мешающие делу мысли. Впрочем, когда я закончил спуск и прошел по небольшому коридору до ритуального зала, все страхи развеялись, а на их месте буйным цветом расцвело не совсем уместное для педагога чувство злорадного предвкушения. Эту метаморфозу вызвал вид стоящей на специальном каменном постаменте небольшой коробки. Едва мерцающие руны на защитном боксе тут же привлекли внимание студентов, погасив их явно легкомысленно-веселое настроение.
— Что это? — тут же влез с вопросом Анри, и меня порадовало, что дерзости в голосе поубавилось.
Да еще и шепотки остальных стали какими-то напряженными. Похоже, я не первый, у кого появилось желание попугать этих детишек, и хорошо, если чем-нибудь просто необычным, а не откровенно опасным — заставляющим действовать быстро и агрессивно. Так что у меня есть шанс вызвать не совсем адекватную реакцию еще до того, как кто-нибудь из них провалится в пугающую Бисквита тьму. Они могут начать действовать на одних вбитых инструкторами рефлексах. А какими жесткими могут быть преподаватели в этой академии, я знаю не понаслышке. Почему-то снова заныли полученные на занятиях с Порывом синяки и ожоги, хотя они полностью заживали через пару часов после применения специальных средств.
Детишки притихли. Тут бы мне и воспользоваться навалившимся на них настроением, но я не спешил. Мне нужен был еще один контраст. Они должны самостоятельно справиться с этим даже не страхом, а легким опасением от непонимания ситуации.
Наконец-то все немножко расслабились и недоуменно уставились на меня, словно вопрошая — чего я тут стою столбом с непозволительным нормальному преподавателю тупым выражением на физиономии. Наконец, дождавшись нужного настроения, я заговорил:
— Как было упомянуто мною на прошлом занятии, страх — чувство очень объемное и многогранное. Как и словом «любовь», словом «страх» можно обозначить тысячи различных явлений. Причем не только негативных. Страх порой порождает отвагу, он же порождает подлость и зависть. И в то же время именно страх является лучшим советником в моменты, когда разумный достигает грани между жизнью и смертью. Когда все зависит лишь от правильно принятого решения. Как говорил Парацельс, «все есть яд, и все есть лекарство». Умеренный страх не только способен подтолкнуть в спасительном направлении, но и ввергнуть разумного в панику, которая напрямую ведет к гибели. Поэтому, как и любым другим инструментом, страхом нужно учиться управлять. Подчинить свой страх полностью не получится, но пытаться нужно.
Не то чтобы я полностью завладел вниманием пресыщенных разнообразнейшей информацией детишек, но явно озадачил их. Первым, как всегда, в себя пришел именно Анри. Возможно, кто-то, особенно непонятно как затесавшийся сюда пацаненок с явно цыганской внешностью, сообразил и быстрее, но привычно все отдали право говорить, так сказать, спикеру группы.
— А почему о страхе нам рассказывает шарлатан-оценщик?
Похоже, мне удалось его расшатать, иначе откуда такая прямая грубость. Это ребячество не разозлило меня, а вызвало снисходительную улыбку. Неужели и у меня, когда в детстве пытался грубить учителю, был такой же беспомощный вид?
— Я так понимаю, месье Шторм, вы задали сразу два вопроса. Тему шарлатанства мы все же отложим на следующий урок. Как я уже упоминал, мне присуща некая театральность, а здесь не те декорации. Что же касается второго вопроса, то ответ на него вы дадите себе сами буквально через пару минут.
Закончив трепать языком в надежде довести аудиторию до нужной кондиции, я подошел к защитному боксу и отстегнул защелки. Затем сдвинул зажимы, и стенки бокса распались наподобие цветочных лепестков. Перед любопытными взглядами детишек предстала кукла. Внешне совершенно стандартное изделие такого типа для начала двадцатого века: матерчатое платьице в рюшках и кружевах дополняло фарфоровое пухленькое, румяное личико с губками бантиком да голубыми глазками-пуговками. Вид миленький, пусть и винтажный из-за года производства. Такие делали именно как игрушки, но порой использовали только в качестве сувениров. В этом-то и загвоздка. Не знаю, что творилось в голове мастера, создававшего, казалось бы, безобидную игрушку, но он как минимум был гением, коль уж сумел вложить в куклу столько энергии творения. Вполне возможно, гением слегка безумным. Образовавшаяся внутри пусть и слабая, но все же вполне действенная сущность вместо того, чтобы вызывать у окружающих умиление и игривое настроение, долбила по всем, кого видит, чувством страха.
Благодаря моему дару мне была известна причина такой странности. Дело в том, что мастер очень не хотел, чтобы его творение сломали шаловливые детские ручки. Это нежелание отразилось в структуре энергетической сущности. Уверен, если бы не растиражированный в голливудских ужастиках образ демонических игрушек, у данной куколки было бы намного меньше возможностей для влияния на окружающих, но тут уж два фактора сошлись вместе. Я, так же как и все присутствовавшие в мрачном подземелье полигона для обучения блокировкам проклятий, услышал где-то на краю то ли слуха, то ли подсознания тихий детский смешок. Очень зловещий смешок. Даже легкие мурашки пробежались по спине. И это притом что влияние сущности именно на меня было минимальным. Тут вполне оправдывает себя поговорка о том, что зло, имя которого известно, теряет половину своей силы.
Глядя на нешуточно напрягшихся детишек, я вспомнил поход нашего класса с ночевкой в ближайший к родному городу лесок. Мы, насквозь городские детишки, хапнули тогда впечатлений полной ложкой. Особенно в памяти отпечатался шум чего-то большого и пыхтящего во тьме, напугавший нас до дрожи в коленках. Наш физрук, который в прошлом был не только профессиональным жокеем, но и неплохим походником, целый час издевался, делая большие глаза, как бы намекая, что там как минимум дикий кабан, а затем с мощным фонариком повел показывать ежика, мелкого и перепуганного значительно больше, чем мы. И как только я увидел сердито пыхтящего «монстра», все страхи куда-то улетучились.