Комиссия определила и рекомендуемую последовательность полетов: Юрий Гагарин, Герман Титов, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский. Эта рекомендация, конечно, не означала официального назначения пилота первого «Востока». Но мы видим, что уже тогда Юрий Гагарин являлся лидером «шестерки» и имел наибольшие шансы первым полететь в космос.
Правда, товарищи Гагарина по отряду вспоминают, что неофициальным лидером он стал еще осенью 1960 года. Тогда сами слушатели-космонавты провели в своем кругу небольшой опрос: «Кто из шести должен первым полететь в космос?» Не сговариваясь, большинство назвали Гагарина. Если верить этим рассказам, то сам Гагарин указал имя Титова. Назывались ли другие фамилии, история умалчивает.
Пока космонавты сдавали экзамены, в ОКБ-1 продолжалась работа над кораблем. Две неудачи в конце предыдущего года заставляли конструкторов вновь и вновь проверять и испытывать системы корабля, чтобы исключить малейшую возможность какого-либо сбоя, который мог бы привести к аварии. На кону стоял не только престиж страны, но и жизнь космонавта. Поэтому надо было исключить все случайности.
В США тем временем готовились к очередному пуску корабля «Меркурий» по суборбитальной траектории. На этот раз на его борту должен был находиться пилот – шимпанзе Хэм. Предполагалось получить данные по физиологии и поведению животного в полете, опробовать систему жизнеобеспечения, медицинскую аппаратуру и проверить системы обнаружения аварийных ситуаций, ориентации, тормозных двигателей и прочего.
Так как предыдущий пуск «Меркурия» был в целом успешным, то стали раздаваться голоса, что в этом полете в кабине корабля должен находиться астронавт, а не обезьяна. Тем более что 19 января 1961 года в США была официально представлена первая тройка американских астронавтов: Алан Шепард, Вирджил Гриссом и Джон Гленн. Именно в таком порядке они и должны были пилотировать «Меркурий».
Сторонники пилотируемого полета мотивировали свое предложение тем, что русские также готовятся к запуску человека. После нескольких тяжелых поражений в космической гонке американцы во что бы то ни стало должны были выиграть гонку за первый полет человека. Поэтому уже в январе предлагалось рискнуть, чтобы в очередной раз не оказаться вторыми.
Но все эти голоса, надо отметить, не такие уж и громкие, не изменили позиции Вернера фон Брауна, возглавившего все работы по программе «Меркурий». Он считал, что планы менять не стоит и во время следующего полета кабину «Меркурия» должен занять Хэм, а не Шепард. Надо было еще раз проверить работу бортовых систем и обезопасить астронавта от возможных неприятностей.
Кроме того, фон Браун был уверен, что на этот раз русским его не обогнать. Все доклады разведки о том, что в СССР подготовка полета человека шла полным ходом, воспринималась им с иронией. Он полагал, что советским конструкторам понадобится не несколько месяцев, а несколько лет, чтобы осуществить эту грандиозную затею. Поэтому и настаивал на полете обезьяны, считая, что у него еще есть «резерв времени». Ну а после обезьяны можно будет запустить и астронавта, чтобы он стал первым человеком в космосе.
О том, что фон Браун ошибался в оценке советского потенциала, стало ясно уже в апреле. И немец горько пожалел о своей нерешительности. В остальном же – в необходимости очередных испытательных пусков – он не ошибся. И полет Хэма 31 января это полностью подтвердил.
Из-за «залипания» регулятора двигатель работал на повышенной тяге и окислитель был полностью израсходован на 5 секунд раньше расчетного времени. По падению давления в камере сгорания система аварийного спасения «определила» преждевременную остановку двигателя и «оторвала» корабль от ракеты. Получив дополнительный мощный импульс, капсула поднялась на 253 километра вместо расчетных 185 километров. Хэм пробыл в невесомости 6 минут 40 секунд.
При посадке, которая произошла на 212 километров дальше расчетной точки, теплозащитный экран сильно ударил по корпусу, и капсула получила пробоину. Через нее в кабину стала поступать вода. Прибывшие спасатели в последний момент смогли вытащить Хэма.
По результатам этого пуска в конструкцию «Меркурия» были внесены семь изменений. Основной доработке были подвергнуты двигательная установка и система управления. Американцы начали подготовку к следующему полету, намеченному на 24 марта.
Как и накануне предыдущего запуска, стали раздаваться голоса о необходимости присутствия на борту астронавта. На этот раз голоса звучали гораздо громче, чем это было в январе. Одним из самых ярых сторонников скорейшего пилотируемого полета был руководитель Целевой космической группы НАСА Роберт Гилрут, заручившийся к тому же поддержкой ряда сенаторов и конгрессменов. Его поддерживал и астронавт Алан Шепард.
Но Вернер фон Браун продолжал настаивать на еще одном беспилотном полете для оценки внесенных изменений. Когда давление на него стало особенно сильным, он напрямую обратился в администрацию нового президента США Джона Кеннеди. В Белом доме тогда было еще не до космоса, на первом плане стояли вопросы политического характера. Поэтому поступивший оттуда ответ был приблизительно таким: «Решайте сами!»
На итоговом совещании в НАСА, после жарких споров, обсуждения всех «за» и «против», слово было предоставлено Вернеру фон Брауну, который и должен был взять на себя ответственность и огласить заключительный вердикт. Немного поколебавшись, он сказал: «Следующий «Меркурий» полетит без пилота». Этот полет состоялся 24 марта и был полностью успешным. В НАСА объявили о готовности корабля к полету человека и назначили дату старта – 2 мая.
Фон Брауну еще долго будут пенять за это решение. Даже грозились припомнить нацистское прошлое и депортировать в ФРГ, где его ждал суд. Стрелы критики перестали в него лететь только в самом конце 1960-х годов, когда американцы первыми высадились на Луне.
Несколько слов о суборбитальном полете, к которому готовились американцы. До сих пор продолжаются споры о том, стоит ли такой полет считать космическим, а пилота такого корабля – космонавтом. Особенно актуально это звучит сегодня, коль скоро на 2014 год назначено начало регулярных рейсов ракетоплана «Энтерпрайз», которому предстоит чуть ли не еженедельно совершать полеты с пассажирами на борту. Их тоже придется считать космонавтами? А их будет десятки и сотни, а потом и тысячи.
По большому счету, вряд ли «прыжок в космос», то есть пересечение рубежа в 100 километров – общепринятой границы между атмосферой и космосом, кратковременное пребывание в невесомости и скорое возвращение на Землю можно отнести к космическим полетам. Даже ощущения, которые при этом испытывает человек, существенно отличаются от тех, которые он может испытать во время орбитального полета. Не говоря уже о том, что поднявшись на огромную высоту, он продолжает оставаться прикованным к родной планете.
Все эти нюансы прекрасно понимали специалисты и в США, и в СССР. Большинство понимает сегодня. Но тогда, в начале 1960-х годов, простым людям было безразлично, каким образом человек окажется в космосе. Поэтому, если бы американцы смогли бы первыми «прыгнуть» на высоту в пару сотен километров, они бы и были победителями в этой гонке. Нам трудно, да практически невозможно, было бы тогда доказать, что суборбитальный полет – это не сосем то, что требовалось.
Поэтому, пока в США дискутировали, лететь или не лететь, в Советском Союзе продолжали готовить корабль и космонавтов к полету. К орбитальному полету. Чтобы ни у кого не было никаких сомнений в нашем приоритете.
20 февраля первая «шестерка» космонавтов приступила к занятиям на заводе № 918 (ныне научно-производственное предприятие «Звезда») по изучению скафандров, кресла, носимого аварийного запаса. Одновременно началась индивидуальная подгонка скафандров. Правда, успели сделать скафандры только для Гагарина, Титова и Нелюбова. Остальные, кто в соответствии с рекомендациями комиссии стоял в условном графике полетов позади них, остались пока «без космических доспехов».
В тот же день на встрече с главкомом ВВС Константином Вершининым в ОКБ-1 Королев объявил, что запуск первого «Востока-3А» переносится на 27–28 февраля или даже на более поздний срок из-за недоделок по газоанализатору, антенно-фидерному устройству и носимому аварийному запасу.
22 февраля Государственная комиссия приняла решение пускать первый «Восток-3А» с недоделками в начале марта, а второй – только после завершения всего цикла наземных испытаний. Таким образом, запуск первого корабля мог состояться 2–3 марта, второго – 20–25 марта, а пуск с человеком – в конце марта – начале апреля.
Однако первый «Восток-3А» (официально его назвали Четвертым кораблем-спутником) запустили только 9 марта. На его борту находились собака Чернушка и манекен «Иван Иванович». Полет проходил по одновитковой программе, аналогичной той, которая планировалась для полета человека. Все этапы полета прошли нормально за исключением разделения спускаемого аппарата и приборного отсека. Две части корабля вместе вошли в атмосферу. И только потом, когда перегорел разъем, они разделились.
Задержка с разделением привела к тому, что корабль «перелетел» запланированный район посадки и сел в 260 километрах северо-восточнее Куйбышева. Кстати, подобный же инцидент случился и при полете Юрия Гагарина, но об этом я расскажу чуть позже.
Пуск следующего корабля был назначен на 17 марта. Накануне на трех самолетах Ил-14 вся первая «шестерка» космонавтов вылетела в Куйбышев. В районе аэродрома Смышляевка ожидалась посадка спускаемого аппарата следующего корабля-спутника с собакой и манекеном на борту. Космонавты должны были наблюдать посадку корабля и кресла с манекеном.
Но рано утром 17 марта стало известно, что старт откладывается на несколько суток, и космонавты вылетели на космодром. На следующий день на 2-й площадке они встретились с Главным конструктором ракетно-космических систем Королевым, Главным конструктором ракетных двигателей Валентином Петровичем Глушко и Главным теоретиком космонавтики Мстиславом Всеволодовичем Келдышем. Конструкторы и космонавты прошли по сборочному корпусу, где ракета и корабль готовились к старту.