Не уходя от темы,
Я вынужден сейчас
Сломать
Размер своей поэмы.
Называются эти острова:
Остров ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ,
Остров БОЛЬШЕВИК,
Остров КОМСОМОЛЕЦ,
Остров ПИОНЕР.
Тот край,
Где я не раз бывал,
На острова́ богатый.
Я б ОКТЯБРЁНКОМ там назвал
Какой-то остров пятый.
Чтоб этот крошка островок
В архипелаге братском
Напоминать собою мог
О детстве октябрятском.
Вхожу с ходатайством в ЦК —
Пусть утвердят названье!
Но продолжаю я пока
Своё повествованье…
Летел всё дальше самолёт,
Внизу необозримо
Тайга, болота, сопки, лёд,
Вода — всё плыло мимо.
И мне всё это с вышины
В сиянии безбрежном
Среди обманной тишины
Казалось безмятежным:
Налево океан седой
И материк направо…
Но не случайно над водой
Стоит погранзастава!
Тот пункт
Топограф нам нигде
Кружком не обозначит.
Но нам сейчас не важно — где,
Нам важно — что́ он значит!
Связав
И разделив собой
Твердыню суши и прибой.
Здесь нить береговая
Струится, как живая.
Захочет океан вздохнуть —
И может нить перешагнуть
Медуза
Иль ракушка…
Но вот шагнул в СССР
Не просто мистер
Или сэр —
А «человек-лягушка»!
Имел он греющий костюм,
Особый шлем и ласты,
И тренированнейший ум
Одной шпионской касты.
Он сильный был и молодой:
Мог камнем скрыться
Под водой
И под объект секретный
Подплыть вдруг,
Незаметный.
Готовят кое-где давно
Таких людей-амфибий.
Одно — увидеть нам в кино
Их облик странно-рыбий.
Другое дело —
Увидать
Лицом к лицу живого:
На чёрта он,
Ни дать ни взять,
Похож.
Даю вам слово!
Да, справиться с таким врагом —
Нелёгкая работка!
Его к нам подо льдом
Тайком
Доставила
Подлодка…
Штиль.
Полночь.
Неподвижны камни
И водоросли на камнях.
Приплюснутое облаками,
Вздремнуло солнце
В двух шагах
На синей водяной подушке
(Под солнцем океан горбат).
Вдоль берега
Хрустят ракушки
Под каблуками двух солдат.
Как белой ночью,
Воды ясны —
Они, как сказочный экран.
Зелёный, жёлтый, синий, красный
Сверкает рядом океан.
Бойцы затянуты ремнями.
Спят автоматы за спиной.
Тропа виляет меж камнями
У самой кромки водяной.
Порою каменная глыба
Им закрывает солнца блеск.
Но что это: плеснула рыба?
Опять плеснула…
Странный плеск!
Как будто тяжесть обронили:
Звук не похож
На плеск живой!
Два пограничника застыли,
Как тени,
Слившись со скалой.
И только солнце в облаках
Горит да сердце бьётся часто.
Там кто-то сбрасывает ласты
И прячет под водой в камнях!
— Стой! Руки вверх!
Внезапный выстрел —
И под скалой боец упал.
Другой с камней
Движеньем быстрым
Метнулся в воду
Между скал…
…Сижу я за столом сейчас
С начальником заставы
И слушаю его рассказ:
— Да, всё происходило так,
Был взят живым опасный враг —
Шпион одной державы…
Но капитан, хоть деловит,
Но сух. Он скупо говорит:
Мол, «обнаружен», «взяли»,
Сенсаций нет, и знайте, мол,
На что способен комсомол…
А мне нужны детали!
— Но как его сумел он взять?
— Он мастер джиу-джитсу.
— Где мне героя повидать?
— Отправлен он в больницу.
— С ним можно встретиться потом?
— Конечно. Это можно…
…И вот вхожу я в низкий дом,
Ступая осторожно.
Там надо пропуск получить,
Влезть в рукава халата…
Но слишком громко там звучит
Название «палата».
Геранями на вас глядят
Промытые окошки,
И под цветами
Крепко спят
Две северные кошки.
Крыльцо тихонечко скрипит,
Вздыхают половицы,
Дымит труба… так скромен вид
Той северной больницы!
С природой переход на «ты»
Пока там не устроен,
И край тот —
Вечной мерзлоты —
Не до конца освоен.
Тот лёд —
Конечно, не теперь —
Растопим, может, скоро…
И, постучав,
Я тихо дверь
Открыл из коридора.
Лучом в окошко
Солнце бьёт,
И в крошечной палате
Боец на костылях встаёт
Навстречу мне
С кровати…
Глядит, превозмогая боль,
И произносит, как пароль:
— В Москве, на Красной Пресне…
— Да! — узнаю я синий взгляд, —
Я помню: двести октябрят
Под праздник пели песни!
Встал в памяти
Московский двор,
Листвою обосенен.
Хор октябрят. Лесной костёр.
И Родина. И Ленин…
— Садитесь! Вот, на табурет, —
Он стукнул костылями. —
Подумать только, сколько лет
Мы не видались с вами!
— Да, — говорю. — Ну, как дела?
Болит, наверно, очень?
— Теперь уж боль почти прошла,
А то не спал все ночи…
Вот брежу, сёстры говорят…
Ловлю огонь руками…
И всё пою… про октябрят…
Но это между нами!
Фигура вся, хоть был он плох,
О силе говорила.
Он предо мной сидел, как бог,
Как сказочный Ярила!
В палате были мы
Вдвоём.
И я сказал:
— Давай споём?
— Давайте, —
Улыбнулся он.
И тихо мы запели.
И песня та
Была, как сон,
Как льдинок звон
В апреле:
— Мы — весёлые ребята!
Наше имя октябрята!
Мы не любим
Лишних слов.
«Будь готов!»
«Всегда готов!»
Я думал,
Глядя за окно,
Где солнце не садилось:
«Как было всё давным-давно!
Как грустно повторилось!
И как мне встречу описать?
И как найти мне средство —
В своей поэме удержать
И мужество, и детство?»
А солнце не уходит прочь!
И незакатным светом
Сияет,
Озаряя ночь
Загадочным ответом…
Коммунист
Летели годы над страной
Со скоростью ракеты.
Трещал мороз,
И парил зной.
Весну сменяло лето.
Я жил. Работал.
Ездил. Спал.
И между дел однажды
В московский институт попал,
В один особо важный.
Не буду говорить,
О чём
Звучали речи в зале.
Я расскажу вам о другом —
О чём там не сказали.
По лестнице спускаясь вниз,
В толкучке человечьей
Я вдруг услышал:
— Вот сюрприз!
Не ожидал я встречи!
Смеётся кто-то: — Октябрят
Тех помните, что пели?
И вновь узнал я синий взгляд
Рождённого в апреле!
Встал в памяти
Московский двор,
Листвою обосенен.
Костёр в лесу. Пограндозор.
И Родина. И Ленин…
— Да, — произнёс я, как пароль, —
В Москве, на Красной Пресне…
А здесь твоя какая роль?
— О, здесь другие песни!
И я взволнован, удивлён,
Смотрю на человека.
Так вот где оказался он —
На самом гребне века!
— Колдуешь? Физик? —
Я пожал
Протянутую руку. —
В науку, значит, путь держал?
— Да, — говорит, — в науку!
— Пройдёмся?
Мы с ним вышли в сад…
Узор ветвей.
Забор.
Фасад.
Звенели птичьи голоса
В кудрявых кронах сосен.
Какой-то лётчик
В небеса
Вписал там слово
«ОСЕНЬ».
Скорлупками
Златых яиц
На серебристый иней
С ветвей листва
Летела ниц
Сквозь воздух
Бледно-синий.
Но дальше вдруг
Листва росла
Ещё совсем зелёной,
Как будто осень здесь была
Навеки запрещённой!
Сюда не доходил мороз,
И — странно было это! —