Выходит вся сверкающая рать
На бархатное поле воевать.
Белинда, взор метнув поверх стола,
"Пусть будут пики — козыри", — рекла.
И матадоры черные ведут
Отважных мавров, коих битвы ждут.
Спадильо в наступление пошел,
Два козыря пленил, очистив стол;
Исполненный победоносных сил,
Манильо славный многих покорил.
Для Басто, впрочем, жребий тяжелей:
Ему сдаются козырь и плебей.
Вооруженный самодержец пик,
В могуществе своем седом велик,
Одной ногой, хоть нет ему препон,
Шагнул, нарядом пышным облачен;
Восстал валет, обиды не стерпев;
Мятежника сразил монарший гнев.
Лорд Пам, который заслужил хвалу,
Кося войска в сражениях при Лу,[94]
Пал, побежденный пиками герой,
Как на войне случается порой.
Два войска рок Белинде покорил,
Барона не лишив при этом сил,
И амазонку выслал он вперед;
Корона пик воинственной идет.
Тиран трефовый перед ней поник,
Хоть был он черен, яростен и дик.
Какой монарху свергнутому прок
В том, что в порфире шествовать он мог,
Носил венец и, грозный нелюдим,
Один кичился скипетром своим?
Тогда барон бросает бубны в бой;
Показывая нам лишь профиль свой,
Король бубен с монархиней вдвоем
На поле битвы учинил разгром;
И трефы, бубны, червы в час беды
Смешали беспорядочно ряды;
Так африканец или азиат
Бежит, спасаясь, в страхе наугад;
Бросаются бежать в подобный час
Солдаты разных вер и разных рас,
И друг на друга валятся тела:
Одна судьба со всеми счет свела.
Валет бубен, свершитель дерзких дел,
Червовой королевой завладел.
У девы сердце замерло в груди,
Ей видится погибель впереди;
Попробуй страх отчаянный осиль!
Как не дрожать, когда грозит кодиль.[95]
Но пусть игра проиграна почти,
Одна уловка может все спасти.
Червовый туз чрезмерно рисковал;
Король о королеве тосковал;
Он, как неотвратимая гроза,
Обрушился и сокрушил туза.
Ликуя, нимфа радостно кричит;
Весь мир в ответ сочувственно звучит.
Так смертные отчаяньем грешат
И сразу же торжествовать спешат,
Как скоро отойдет победа в тень
И проклят будет этот славный день.
Приготовленье кофе ритуал,
Который всех в гостиной занимал.
Алтарь японский лампой озарен;
Пылает спирт, и свет посеребрен.
И в серебре вскипая, жидкий дар
В китайской глине сохраняет жар.
Не уступает аромату вкус,
Отраден упоительный союз.
Воздушный хор Белинду окружал,
Услужливо ей кофе остужал,
Стерег подол и вспархивал к плечу,
Оберегая пышную парчу.
Известно, что кофейные пары
Не прочь от политической игры;[96]
Увидев локон вновь, барон затем
Исполнился опасных стратегем.
О юноша! Побойся ты богов!
Ты Скилле уподобиться готов.[97]
Пришлось ей птицей сделаться — увы! —
За оскорбленье отчей головы.
Но, как на грех, в злосчастный тот момент
Нашелся подходящий инструмент.
И пусть ему Кларисса не со зла
Оружье двухконечное дала,
Как рыцарю копье и острый меч,
Чтоб доблестного в правый бой вовлечь,
Барон к дурному действию влеком,
И лезвия раздвинул он тайком.
Над кофеем Белинда склонена,
Невидимая свита ей верна.
Ревниво духи локон стерегут
И на лету прическу берегут.
Три раза духи дергали серьгу;
Три раза отступать пришлось врагу,
Когда назад бросала нимфа взор;
Был Ариель рачителен и скор.
Смотрел он в сердце нимфы сквозь букет,
Вдруг в сердце обнаружился секрет;
Увидел сильф предмет любви земной
И перед этой тайною виной
Отчаялся, застигнутый врасплох,
И скрылся, испустив глубокий вздох.
Сомкнула молча ножницы вражда,
И локон отделился навсегда;
Некстати верный сильф дежурил там,
Разрезан был несчастный пополам,
Но незачем оплакивать его:
Воздушное срастется естество.
Лишился локон бережной опеки,
Пропал навеки, да, пропал навеки.
И молния сверкнула из очес,
Девичий вопль донесся до небес.
Не громче раздаются крики вдруг,
Когда помрет щенок или супруг...
Или когда фарфор китайский в прах
Упал, оставшись в пестрых черепках.
"Венчайте лаврами мое чело, —
Рек победитель, — счастие пришло.
Пока в лазури птицам счету нет,
Пока в каретах ездит высший свет,
Пока читают "Атлантиду" все,[98]
Пока нужна подушечка красе,
Пока визиты будут отдавать,
И свечи зажигать, и в гости звать,
Пока свиданья будут на земле,
Я буду жить в торжественной хвале".
Сталь сокрушает все, что создал век;
И памятник сражен, как человек.
Допустим, Трою боги возвели;
Остались лишь развалины в пыли.
Сталь всякую гордыню победит
И триумфальных арок не щадит.
Зачем же гнев девичий и печаль,
Когда волос не пощадила сталь?
ПЕСНЬ IV
Но, в яростном унынье закоснев,
У ней в груди таился лютый гнев;
Король, терзаясь в горестном плену,
Девица, упустив свою весну,
Любовник от возлюбленной вдали,
Краса, которою пренебрегли,
Тиран, придя к жестокому концу,
Кокетка, если платье не к лицу,
Не так ярятся от своих обид,
Как дева, что без локона скорбит.
Когда покинул деву Ариель
И улетел за тридевять земель,
Гном Умбриель, наимрачнейший дух
Из тех, кто хочет, чтобы свет потух,
Отправился в подземные миры
Искать пещеру хмурую Хандры.
На закопченных крыльях гном парит,
В пределах тех, где тьма всегда царит.
Восточный ветер дует вечно там,
Отраднейшим препятствуя ветрам.
Вдали от лучезарнейших красот
Находится угрюмый этот грот.
Хандра лежала, погрузившись в тень;
Боль сбоку, в изголовий Мигрень.
У трона две прислужницы стоят,
У них различны облик и наряд.
Была со старой девой схожа Злость,
Вся в черно-белом, тощая, как трость;
Молитвы берегла на каждый час
И пасквили держала про запас.
Жеманство имитировало цвет
Щек, нежно-розовых в осьмнадцать лет,
Сюсюкало, притворствовало всласть.
Приготовлялось в обморок упасть,
Чтобы недомоганьем щеголять
И неглиже при этом обновлять.
Так вызывает новый пеньюар
Хворь дамскую, в которой столько чар.
Тонул в тумане странный этот зал,
Где призрак вслед за призраком всплывал,
Как бред ночной отшельников лесных
Или виденья девушек больных.
Там демоны, там змеи, там огни,
Там тени в беспросветнейшей тени,
Озера золотые, рай и тлен,
Машинерия элизийских сцен.
Все заняты причудливой игрой,
Различно искаженные хандрой;
Оживший чайник ручку подавал
И носиком задумчиво клевал;
Треножником вышагивал горшок;
Вздыхал кувшин, и говорил пирог.
Беременностью хвастал старый лев,
И пробок жаждал хор бутылок-дев.
Гном, пролетая в этом царстве грез,
В руке целебный папоротник нес,
И молвил он: "Владычица, привет!
С пеленок до пятидесяти лет
Владеешь каждой женщиною ты,
Внушая то капризы, то мечты;
Ты вызываешь в дамах интерес
То к медицине, то к писанью пьес;
Гордячек заставляешь ты блажить,
Благочестивых учишь ты ханжить.
Есть нимфа, чей пример, прельстив других,
Толкнет к восстанью подданных твоих.
Когда подпортить я умел красу,
Искусно вызвав прыщик на носу,
Когда сжигал я нежный цвет ланит,
Уверив, будто проигрыш грозит,
Когда на головах рога растил,
Мял юбки дам, на простынях гостил,
Удачную прическу разрушал,
И подозреньем душу иссушал,
И слезы заставлял напрасно лить,
Хотя нельзя собачку исцелить,
Внемли: Белинду омрачить пора!
Тогда полмира поразит хандра".
Богиня с кислой миною брюзжит,
Но, в сущности, советом дорожит;
Мешок достала, не велик, не мал
(В мешке таком Улисс ветра держал).[99]
У ней в мешке изысканный набор
Бурь дамских, всхлипов, причитании, ссор.
Дала флакон скорбей, печалей, слез,
И это все с собою гном унес;
Дары незаменимые ценя,
На черных крыльях взмыл к высотам дня.
В объятиях Фалестрис нимфу гном
Узрел, порвал мешок, и грянул гром,
И фурии взвились, подъемля вой
Над непричесанною головой.
И без того была Белинда зла,
А тут пожар Фалестрис разожгла.
"Несчастная, рыдай! — вопит она
(Ей отвечает эхо из окна). —
Когда враждебный беспощадный рок,
Зачем щипцы, заколки, гребешок?
Зачем в неволе волосы держать,
Железом раскаленным поражать?
Зачем ярем, тяжелый, как свинец?
Зачем нам папильотки, наконец?
И похититель смеет свой трофей
Показывать собранью светских фей?
Но если пострадала наша честь,
Покоя не вернет нам даже лесть.