десный призрак вдруг
Меж нами встал и ним.
Ему кажется, что это только скелет корабля.
Сквозь снасти Солнце видно нам
(Услышь, Мария, нас!)
Как за решеткою тюрьмы
Горящий, круглый глаз.
Увы! (я думал и дрожал)
Он продолжает плыть!
И неужели паруса —
На Солнце эта нить?
И реи кажутся тюремной решеткой на лике заходящего Солнца. На борту корабля-скелета только женщина-призрак и смерть, ее товарищ.
Каково судно, такова и команда! Смерть и Жизнь по Смерти разыгрывают между собой моряков, и последняя получает Старого Моряка.
Пылает Солнце, как в тюрьме
Ужели между рей?
И женщина смеется нам? —
Не Смерть ли? И вторая там?
Не Смерть ли та, что с ней?
Рот красен, желто-золотой
Ужасный взор горит:
Пугает кожа белизной,
То Жизнь по Смерти, дух ночной,
Что сердце леденит.
Вот близко, близко подошли
И занялись игрой,
И трижды свистнув, крикнул
дух:
"Я выиграл, он мой!"
Нет сумерек на заходе солнца.
Уж Солнца нет; уж звезд черед:
Недолго вечер был,
И с шумом призрачный корабль
Опять в моря уплыл.
Мы слушали, смотрели вновь
И как из кубка, нашу кровь
Точил нз сердца страх;
Мутнели звезды, мрак густел
Был рулевой под лампой бел;
Восход месяца.
Роса — на парусах.
А на востоке встал тогда
Рогатый месяц, и звезда
Запуталась в рогах.
Один за другим.
И каждый месяцем гоним,
Безмолвие храня,
Глазами, полными тоски,
Преследует меня.
Его товарищи падают мертвыми.
И двести их, живых людей
(А я не слышал слов),
С тяжелым стуком полегли,
Как груда мертвецов.
Помчались души их, спеша
Покинуть их тела!
И пела каждая душа,
Как та моя стрела".
Часть четвертая
Свадебный Гость боится, что говорит с призраком.
— Ты страшен мне, седой Моряк
С костлявою рукой
Ты темен, как морской песок,
Высокий и худой.
Но Старый Моряк уверяет его, продолжает свою ужасную исповедь.
Страшны горящие глаза,
Костлявая рука, —
"Постой, не бойся, Брачный
Гость!
Не умер я пока.
Одни, один, всегда один,
Один среди зыбей!
И нет святых, чтоб о душе
Припомнили моей.
Он презирает тварей, порожденных затишьем,
Так много молодых людей
Лишились бытия:
А слизких тварей миллион
Живет; а с ними я.
И сердится, зачем они живут, когда столько людей погибло.
Гляжу на гниль кишащих вод
И отвожу мой взгляд;
Гляжу на палубу потом,
Там мертвецы лежат.
Гляжу на небо и мольбу
Пытаюсь возносить,
Но раздается страшный звук,
Чтоб сердце мне сушить.
Когда же веки я сомкну,
Зрачков ужасен бой,
Небес и вод, небес и вод
Лежит на них тяжелый гнет,
И трупы под ногой.
Но проклятье ему видно в глазах мертвецов.
Холодный пот с лица их льет,
Но тленье чуждо им,
И взгляд, каким они глядят,
Навек неотвратим.
Сирот проклятье с высоты
Свергает духа в ад;
Но, ах! Проклятье мертвых глаз
Ужасней во сто крат!
Семь дней и семь ночей пред ним
Я умереть был рад.
Подвижный месяц поднялся
И поплыл в синеве:
Он тихо плыл, а рядом с ним
Одна звезда, иль две.
Была в лучах его бела,
Как иней, глубина;
Но там, где тень от корабля
Легла, там искрилась струя
Убийственно-красна.
При свете месяца он в полной тишине видит божьих тварей.
Где тени не бросал корабль,
Я видел змей морских:
Они неслись лучам во след,
Вставали на дыбы, и свет
Был в клочьях снеговых.
Где тени не бросал корабль,
Наряд их видел я, —
Зеленый, красный, голубой.
Они скользили над водой,
Там искрилась струя.
Их красота и их счастье.
Они живыми были! Как
Их прелесть описать!
Весна любви вошла в меня,
Он благословляет их в сердце своем.
Я стал благословлять:
Святой мой пожалел меня,
Я стал благословлять.
Чары начинают спадать.
Я в этот миг молиться мог:
И с шеи, наконец,
Сорвавшись, канул Альбатрос
В пучину, как свинец".
Часть пятая
"О, милый сон, по всей земле
И всем отраден он!
Марии вечная хвала!
Она душе моей дала
Небесный милый сон.
По милости богоматери Старый Моряк освежен дождем.
На деле чан один пустой
Случайно уцелел;
Мне снилось, полон он водой:
Проснулся — дождь шумел.
Мой рот холодным был и ткань
На мне сырой была;
О, да! Пока я пил во сне,
И плоть моя пила.
Но я ее не замечал,
Так легок стал я вдруг,
Как будто умер я во сне,
И был небесный дух.
Он слышит звуки и замечает странные небесные знаменья.
И я услышал громкий ветр;
Он веял вдалеке,
Но все ж надулись паруса,
Висевшие в тоске.
И разорвались небеса,
И тысяча огней
То вспыхнет там, то здесь мелькнет;
То там, то здесь, назад, вперед,
И звезды пляшут с ней.
Идущий ветер так могуч, —
Сломать бы мачту мог;
Струится дождь из черных туч,
И месяц в них залег.
Залег он в трещине меж туч,
Что были так черны:
Как воды падают со скал,
Так пламень молнии упал
С отвесной крутизны.
Трупы корабельных матросов заколдованы, а корабль плывет.
Ветров не чувствует корабль,
Но все же мчится он.
При свете молний и Луны.
Мне слышен мертвых стон.
Они стенают и дрожат,
Они встают без слов,
И видеть странно, как во сне,
Встающих мертвецов.
Встал рулевой, корабль плывет,
Хоть также нет волны;
И моряки идут туда,
Где быть они должны,
Берясь безжизненно за труд,
Невиданно-страшны.
Племянник мертвый мой со мной
Нога к ноге стоял:
Тянули мы один канат,
Но только он молчал".
Но не души умерших матросов и не демоны земли или воздуха, но благословенный рой ангелов ниспослан по молитве его святого.
— Ты страшен мне, седой Моряк!
"Не бойся, Гость, постой!
Не грешных душ то рать была,
В свои вернувшихся тела,
А душ блаженный строй:
Когда настал рассвет, они
Вкруг мачт сошлись толпой;
И, поднимая руки ввысь,
Запели гимн святой.
Летели звуки вновь и вновь,
Коснутся высоты
И тихо падали назад,
То порознь, то слиты.
То пенье жаворонка я
Там различал едва;
То пенье птички небольшой
Меж небесами и водой
Струила синева.
Уединенной флейты плач,
Оркестра голоса,
Хор ангелов, перед каким
Немеют небеса.
Все смолкло; только в парусах