– И как вы собираетесь это сделать? – уточнила Фредрик. – У нас в компьютере несколько сот дел.
– Скажите, в протоколах, которые заполняют на местах и присылают к вам, указана должность жертвы?
– Безусловно.
– В таком случае я думаю начать с копов, работавших в отделах ППЛ. Теория, которую я хочу проверить в первую очередь, заключается в том, что преступник убивает лишь тех, кто занимается расследованием убийств. Возможно, это тот самый случай, когда добыча бросается на охотника или что-то в этом роде. Не знаю, существует ли психологическая модель, трактующая подобное поведение, однако именно за это я бы и зацепился. Затем, когда дела будут отобраны, необходимо заняться каждым преступлением в отдельности, в частности – предсмертными записками пострадавших. На их основе мы…
– Этого нет в компьютере, – перебила меня Фредрик. – Даже если полиция и присылает нам копию, она оседает в архиве, вместе с прочими рукописными материалами. Мы не исследуем предсмертные записки, если только они не являются свидетельством того, что самоубийца страдал некоей формой психического расстройства.
– Но вы все равно храните их?
– Да. В архиве документов.
– Тогда нам потребуется разрешение на работу с ними! – с энтузиазмом воскликнул Уоррен.
Его реплика повисла в воздухе. Наступила неловкая тишина, и все разом посмотрели на Форда.
– Один вопрос, – промолвил директор. – ФБР известно о вашей затее?
– На данный момент не могу сообщить вам ничего определенного, – вынужден был признать я. – Мне известно, однако, что полиция Чикаго и Денвера намеревалась следить за моими успехами, и, в случае если наша рабочая гипотеза окажется правильной, они обратятся в ФБР. Подобный порядок действий представляется наиболее разумным.
Форд кивнул:
– Мистер Макэвой, не могли бы вы подождать в коридоре? Я хотел бы посовещаться с мисс Фредрик и мистером Уорреном, прежде чем принимать какое-либо решение по данному вопросу.
– Разумеется. – Я поднялся и пошел к выходу. У дверей я, однако, заколебался и обернулся к нему. – Надеюсь… надеюсь, вы дадите нам шанс. В любом случае спасибо.
Ответ я прочел по лицу Уоррена, прежде чем он успел что-либо сказать. Когда Майк с кислой физиономией показался в коридоре, я сидел в приемной на низеньком диванчике, обитом искусственной кожей. Завидев меня, он отрицательно покачал головой и предложил:
– Пойдем ко мне.
Ни слова не говоря, я последовал за ним в кабинет и сел на тот же самый стул, что и раньше. Майк выглядел весьма расстроенным. Мое настроение также было отнюдь не радужным.
– Но почему? – выдавил я наконец.
– Да потому что наш директор – полный ублюдок! – неожиданно взорвался он. – Потому что нами управляет Министерство юстиции, а ФБР является его подразделением. Собственно говоря, это их, фэбээровское исследование, которое они задумали и профинансировали, и наш директор никогда не позволит тебе влезть в него без санкции федералов. Форд сроду не совершит ничего такого, что помешает делу катиться по накатанной колее, поэтому, Джек, ты допустил ошибку. Надо было сказать, что якобы ФБР обо всем знает, и тогда он дал бы тебе зеленый свет.
– Думаешь, он бы поверил мне на слово?
– Во всяком случае, наш директор мог бы притвориться, что поверил, и, если бы его обвинили в том, что он поделился информацией с каким-то репортером, не известив об этом ФБР, Форд попросту переложил бы всю ответственность на тебя: дескать, ты намеренно ввел его в заблуждение.
– И что же теперь делать? Нельзя же вот так взять и бросить все на полпути? – Вопрос этот был адресован не Майку, я спрашивал самого себя.
– У тебя есть источники в ФБР, Джек? Я интересуюсь потому, что могу гарантировать на все сто процентов, что Форд уже сидит у себя в кабинете и названивает в бюро. Возможно, он даже дойдет до самого Боба Бэкуса.
– А кто это такой?
– Большая шишка. Проект о самоубийствах подготовила его команда.
– Мне кажется, я где-то слышал это имя.
– Я думаю, ты слышал о Бобе Бэкусе-старшем – это его отец. В свое время он был широко известен как суперполицейский, которого ФБР пригласило, чтобы создать отдел по психологическому моделированию и разработать Программу по раскрытию тяжких преступлений. Что касается Бобби-младшего, то он, по-моему, уже примеряет отцовский мундир. Собственно говоря, я рассказываю все это к тому, что, как только Форд с ним поговорит, Бэкус-младший мигом перекроет все лазейки. Останется единственный путь к документам – через ФБР.
Я пытался что-нибудь срочно придумать, но не смог. Меня приперли к стенке. Сидеть спокойно стало совершенно невыносимо, я встал и начал мерить шагами небольшой кабинет Майка.
– Господи боже мой… Не могу поверить! Это же моя статья, и я первым раскопал всю эту историю, а теперь какой-то бородатый козел, вообразивший себя Джоном Эдгаром Гувером[6], вышвыривает меня вон.
– Ну, наш Натан Форд будет покруче всяких Гуверов.
– Это не смешно, Майк.
– Я знаю. Прости.
Я снова сел. Уоррен не делал никаких попыток выпроводить меня, хотя наши с ним дела, судя по всему, были закончены. В конце концов до меня дошло, чего он от меня ждет, но я не знал, как лучше спросить. Я никогда не работал в Вашингтоне и имел довольно слабое представление о здешних порядках. Поэтому я решил поступить так, как это делалось у нас в Денвере, то есть пойти напролом.
– Ты мог бы заглянуть в эту базу данных, верно? – И я кивком указал на компьютер, стоявший возле стола.
Прежде чем ответить, Майк некоторое время смотрел на меня.
– Еще чего не хватало! Я тебе что, агент Глубокая Глотка?[7] Ты же толкаешь меня на должностное преступление: ничего себе, какой-то журналист решил опередить ФБР.
– Но ты же сам репортер…
– Бывший. Теперь я работаю в этом фонде и не собираюсь терять место…
– Майк, ты не хуже меня понимаешь, что эта статья должна быть написана. Если Форд действительно позвонил в ФБР, то завтра они уже будут здесь и статья накроется медным тазом. Ты же сам работал на Министерство юстиции и знаешь, как трудно бывает вытянуть из них хоть что-то интересное. Эта история либо вообще будет похоронена, либо появится в печати через год с лишком, да и то в кастрированном виде. Сплошные выдумки и ни одного факта. Это обязательно случится, если ты не поможешь мне с компьютером.
– Я сказал – нет. Рисковать всем из-за какой-то статьи…
– Послушай, Майк, ты, безусловно, прав. Единственное, чего я хочу, это написать статью. Громкую, сенсационную статью на целую полосу. Но согласись, что я это заслужил. Если бы не я, то ФБР не докопалось бы до правды и за сто лет. Но меня хотят выкинуть из дела. Подумай об этом, Майк. Поставь себя на мое место. Представь, будто что-то подобное случилось с твоим братом.
– Нет, Джек, не уговаривай меня, это бесполезно.
Я встал.
– Ну что же, если ты вдруг передумаешь…
– Я не передумаю.
– В общем, я намерен перебраться в отель «Хилтон». В тот самый, где стреляли в Рейгана.
Это было все, что я сказал на прощание. Майк мне не ответил.
Глава 15
Коротая время в номере «Хилтона», я просмотрел на ноутбуке все свои файлы, добавил в них то немногое, что мне удалось узнать в Фонде поддержки правопорядка, и наконец позвонил в Денвер Гленну, чтобы рассказать о результатах изысканий в Чикаго и Вашингтоне. Когда я закончил, Гленн громко присвистнул, и я представил себе, как он, откинувшись на спинку кресла, обдумывает дальнейшие перспективы.
Строго говоря, я уже мог бы написать неплохую статью, но меня это не радовало. Мне хотелось оставаться в гуще событий, чтобы рассчитывать не только на ту информацию, которую сочтут нужным сообщить сотрудники ФБР и полиции. Мне хотелось вести расследование самому. О том, как расследуются убийства, я писал уже сотни раз, однако сам прежде всегда оставался сторонним наблюдателем. Сейчас мне представилась возможность наблюдать за развитием событий изнутри, непосредственно в них участвуя, и я не собирался так легко выпустить ее из рук. Пока что я несся на самом гребне волны, и мои волнение и восторг, должно быть, были сродни тому, что чувствовал Шон, впервые напав на след преступника. Охотничий азарт – так он это называл.
– Эй, Джек, ты меня слушаешь?
– Что? Да, конечно. Просто я задумался.
– Когда мы сможем напечатать статью?
– В зависимости от обстоятельств. Завтра у нас пятница? Дай мне денек: у меня предчувствие, что мы еще увидимся с этим бывшим репортером из фонда. Если завтра до обеда он не проявится, я попытаюсь сунуться в ФБР – мне сказали, к кому там можно обратиться. Если и из этого ничего не выйдет, я вернусь домой в субботу и напишу статью для воскресного выпуска.
– Отлично, – одобрил Гленн. – Даже если нам придется потеснить другие материалы, оно того стоит. У тебя же настоящая сенсация: обнаружен маньяк-убийца, который безнаказанно ездит по всей стране и вот уже бог знает сколько времени убивает полицейских…
– Ну, я бы не стал утверждать это однозначно. Ничего еще точно не известно. Сейчас расследование ведется только в двух штатах, а убийца копов – существо гипотетическое.
– Все равно это чертовски интересно. Как только мы упомянем о ФБР, статья сразу приобретет общенациональную окраску, хотим мы того или нет. К тому же мы натянем нос и «Пост», и «Нью-Йорк таймс», и всем остальным. Пускай они нас догоняют.
«Не нас, а меня», – подумал я, но вслух ничего не сказал. В словах Гленна была заключена нелицеприятная правда о журналистской профессии. Среди репортеров давно уже перевелись альтруисты, наша работа, увы, более не имеет никакого отношения к праву граждан на информацию, да и пресса уже не состоит на службе обществу. Теперь мы деремся за информацию, отчаянно пиная друг друга, и все для того, чтобы не дай бог не плестись в хвосте, но обойти и обставить конкурентов, натянуть нос другим изданиям, соревнуясь в том, кто первым добудет сенсационные материалы. И кто получит Пулицеровскую премию в конце года. Скажете, что я слишком мрачно смотрю на вещи? Но, варясь в этом котле несколько лет, поневоле станешь циником.