У меня было что сказать по этому поводу, но я промолчал. Уоррен должен был принять решение сам, и я не хотел на него давить.
– Плевать на Форда, – сказал он наконец. – Пусть думает про меня что угодно, сделать он все равно ничего не сможет. Я стану все отрицать, и, если ты не проболтаешься, то его подозрения так и останутся подозрениями.
– На мой счет можешь не беспокоиться.
Майк нашел укромное местечко на Конститьюшн-стрит, за полквартала от фонда, и остановил машину. На улице было довольно холодно, и густой пар от нашего дыхания клубился в воздухе перед самыми лицами. Я нервничал: похоже, не только Уоррен рисковал своим местом, но мы оба подвергались опасности.
При входе не обнаружилось никакого охранника или сторожа, которому пришлось бы вешать лапшу на уши. Все штатные сотрудники давно разошлись по домам, сверхурочно никто не работал, и мы не встретили ни единой живой души. Открыть дверь при помощи имевшегося у Уоррена ключа было делом техники, а дальше все выглядело предельно просто, тем более что Майк знал, куда идти.
Комната, в которой хранились архивные документы, была размером с гараж на две машины, и вся она оказалась заставлена металлическими разборными стеллажами, на которых теснились картонные папки с разноцветными корешками.
– И как мы все это проделаем? – прошептал я.
Майк поглядел на распечатку, которую я вернул ему еще в машине.
– Здесь есть стеллаж, где собраны все материалы по самоубийствам. Мы выберем дела по списку, отнесем документы ко мне в кабинет и переснимем страницы, которые представляют для нас интерес, – когда я уходил, то оставил копир включенным, так что нам не придется ждать, пока он разогреется. И говори, пожалуйста, нормально, здесь никого нет.
Я заметил, что Майк стал слишком часто употреблять местоимение «мы», но ничего не сказал. Он же повел меня по проходу между полками, читая укрепленные на них таблички. Наконец мы нашли нужный стеллаж. Стоящие здесь папки отличались красными ярлыками на корешках.
– Вот они. – Майк обвел полки рукой.
Папки с делами были довольно тонкими, но занимали целых три полки. А ведь Олин Фредрик права: здесь были сотни, если не тысячи, досье. Каждый красный ярлычок означал чью-то смерть, и я подумал, что на этих холодных железных полках собрано слишком много горя. Только мысль о том, что часть папок попала сюда не по адресу, несколько меня утешила.
Уоррен вернул мне список фамилий, и я быстро просмотрел его.
– Неужели из всех них только тринадцать были полицейскими, которые занимались убийствами?
– Да. Фонд собрал обширные данные: приблизительно тысяча шестьсот случаев суицида – примерно триста в год. Но большинство копов – из уличных патрулей. Те, кто расследует убийства, тоже, конечно, сталкиваются с трупами, однако мне кажется, что пока они доберутся до места, их… э-э-э… переживания успевают немного улечься. К тому же в следственных отделах, как правило, работают самые лучшие, самые закаленные и толковые кадры. Сдается мне, что они не так склонны стреляться, как парни из патрульно-постовой службы. В общем, поиск выдал только тринадцать фамилий. Твой брат и Брукс из Чикаго тоже упоминались, но я не стал включать их в список, ведь у тебя, кажется, есть все документы, которые их касаются…
Я кивнул.
– Папки расставлены в алфавитном порядке, – продолжил Майк. – Ты будешь читать список, а я – доставать дела. Дай-ка мне твою записную книжку.
Чтобы разыскать все папки, нам понадобилось чуть меньше пяти минут. Уоррен вырывал из моего блокнота чистые листки и вставлял между стоявшими на полках досье, чтобы потом можно было расставить папки по местам как можно быстрее. Откровенно сказать, это была та еще работенка. Разумеется, я не готовился к покушению на президента и не встречался с осведомителем по имени Глубокая Глотка в гараже Госдепартамента, но все равно в моих жилах бушевал адреналиновый шторм.
Просто все, что мы делали, подчинялось тем же правилам. Источник, вне зависимости от того, какую информацию он предоставляет, должен руководствоваться определенными причинами и иметь некие побудительные мотивы, которые заставляют его рисковать ради тебя своим благополучием. Я смотрел на Уоррена и никак не мог понять, что он в данном случае выигрывает. Разумеется, статья обещала выйти отличной – мы оба сознавали это, – но в конце концов это ведь была моя, а не его статья. Майк же совсем ничего не получал, если не считать сознания того, что он помог другому человеческому существу. Достаточно ли этого? Я не знал ответа на этот вопрос и потому решил, что, коль скоро мы с Майком вступили в освященный веками союз между репортером и информатором, отныне мне придется держать ухо востро. Во всяком случае до тех пор, пока не выяснится, какие корыстные цели Уоррен преследует.
Набрав полную охапку дел, мы быстро прошли по коридорам, направляясь к комнате номер 303. Мы уже приблизились к ней, когда Майк внезапно остановился, и я чуть не врезался в него. Дверь кабинета была приоткрыта на пару дюймов. Уоррен указал мне на нее и, жестом велев молчать, отрицательно покачал головой, давая понять, что, уходя, он оставил дверь запертой. В ответ я только пожал плечами, всем своим видом показывая, что это его трудности, и Майк приложил ухо к щели. Мне показалось, что я тоже слышу какой-то звук, напоминающий не то шелест сминаемой бумаги, не то шорох, словно бы кто-то осторожно выдвигал ящики стола и задвигал их обратно. Тут Уоррен обернулся ко мне. На лице его были написаны недоумение и растерянность, и я почувствовал, как по спине у меня побежал холодок страха. А затем дверь неожиданно распахнулась.
Уоррен инстинктивно отпрянул, толкнув меня, и мы едва не повалились на пол, словно костяшки домино. На пороге кабинета возник низкорослый азиат с метелкой из перьев в одной руке и мусорной корзиной в другой. Вид у него был ошарашенный. Мы тоже не слишком от него отличались, так как всем троим потребовалось несколько секунд, чтобы отдышаться.
– Просить прощения, мистер, – сказал уборщик на ломаном английском. – Я был прибираться в вашей комната.
– Ах да. – Уоррен вымученно улыбнулся. – Очень хорошо. Спасибо.
– Вы оставлять включенный копир.
Сказав это, уборщик сделал несколько шагов дальше по коридору и, вооружившись ключом, висевшим на цепочке у него на поясе, отпер дверь следующего кабинета.
Я посмотрел на Уоррена и улыбнулся:
– Да уж, шпион из тебя аховый.
– Ты тоже не Джеймс Бонд. Идем.
Майк велел мне закрыть дверь, а сам включил копир и, держа папки в руках, уселся за свой стол. Я опустился на знакомый мне стул, на котором сегодня сидел уже дважды.
– Итак, – объявил Майкл, – начнем по порядку. Здесь в каждом деле должна быть страничка с кратким резюме, куда занесено все, что имеет какое-либо значение. Если тебе покажется, что она подходит к твоей теории, мы ее скопируем.
И мы начали листать папки одну за другой, но, какое бы расположение я ни испытывал к Майку, мне не нравилось, что половину дел придется отдать ему на откуп и позволить решать, что годится, а что – нет. Я хотел просмотреть все тринадцать дел сам.
– Будь внимательнее, – напомнил я ему. – Мы ищем предсмертную записку, написанную цветистым слогом и напоминающую цитату из литературного произведения, предположительно стихотворения.
В ответ Майк захлопнул папку, которую держал в руках, и бросил ее на стол.
– В чем дело?
– Ты не доверяешь мне делать эту работу.
– Нет, я просто… Я хотел быть уверенным, что мы оба настроены на одну и ту же волну, только и всего.
– Но это же смешно, – возразил Майк. – Давай лучше поступим так: скопируем все подряд и быстренько смоемся. Ты сможешь забрать бумаги в отель и просмотреть их там. Получится и быстрее, и безопаснее. К тому же тогда я не буду тебе нужен.
Я кивнул, сообразив, что именно так нам и надо было действовать с самого начала. На протяжении следующих пятнадцати минут я занимался тем, что извлекал из папок листы с кратким резюме, а потом вставлял их обратно на место, а Майк работал с копиром, причем аппарат в его кабинете оказался довольно старым, не предназначенным для интенсивного использования.
Когда мы закончили, Майк выключил копир и, собрав папки, велел мне дожидаться его возвращения.
– Я совсем забыл про уборщиков, – пояснил он. – Будет лучше, если я сам отнесу дела в хранилище, а потом зайду за тобой.
– Ладно.
Пока Майк ходил, я не удержался и начал просматривать копии протоколов, но из-за нервного напряжения мне никак не удавалось сосредоточиться. Больше всего на свете мне хотелось сунуть бумаги за пазуху и выбежать из этого здания, пока не случилось чего-нибудь непредвиденного. Стараясь успокоиться, я принялся разглядывать кабинет и даже взял в руки фотоснимки семьи Уоррена. Жена у него была прехорошенькая, этакая миниатюрная куколка, а двое детей – мальчик и девочка, запечатленные на отдельном снимке, – еще не достигли школьного возраста.
Когда Уоррен вернулся, фотографии все еще оставались у меня в руках, и я смутился, но Майк не обратил на это никакого внимания.
– Все в порядке, – объявил он.
И мы, словно двое диверсантов, выскользнули наружу, в ночную тьму.
Почти всю дорогу до гостиницы Уоррен молчал. Должно быть, он понимал, что на этом его участие в деле подошло к концу. Из нас двоих именно я был репортером, а Майк – источником. И статья тоже была моей. Я буквально физически чувствовал исходящие от него зависть и вожделение. Он тоже хотел написать такую же статью. Он скучал по работе. Он тосковал по всему тому, что когда-то имел и чем некогда был.
– Почему ты все-таки решил завязать с журналистикой? – спросил я.
Майк немного помолчал, потом открыл рот и понес какую-то чушь о жене и детях:
– Наверное, из-за семьи. Меня же постоянно не было дома, и мы с женой стали часто ссориться, причем каждый раз именно мне приходилось просить прощения. В конце концов я оказался перед выбором: или – или… Иногда мне кажется, что я поступил правильно, а иногда – что сделал ошибку. Сегодня как раз один из таких дней. У тебя должна получиться чертовски хорошая статья, Джек!