После непродолжительных переговоров Бэкус и Грейсон условились провести рабочее совещание в девять утра в воскресенье, в помещении местного полицейского управления. Очевидно, Грейсону казалось, что, принимая конкурентов на своем, так сказать, поле, он сумеет хотя бы формально сохранить за полицией главенствующую роль в расследовании. У меня же сложилось впечатление, что Бэкус готов смести Грейсона и его коллег, подобно тому как штормовая волна смывает в море пляжный щит со спасательными кругами и прочими плавсредствами.
– И еще один момент, – добавила Рейчел, когда организационный вопрос был решен. – Я видела на площадке автобус телевизионщиков…
– Ну да… Они постоянно тут околачиваются, с тех пор как… – Грейсон не договорил.
– С тех пор как… что?
– Похоже, журналисты прослушивают полицейскую волну и перехватили сообщение о том, что мы ожидаем приезда специалистов из ФБР.
Рейчел громко застонала, и Грейсон кивнул, показывая, что полностью разделяет ее чувства.
– Послушайте, все подробности нашего расследования должны храниться в строжайшей тайне, – пояснила она. – Если хоть что-нибудь из того, о чем мы с вами только что говорили, попадет в газеты, Ворон скроется в облаках или забьется в такую чащу, что мы никогда его не найдем. Вы же не хотите, чтобы тот, кто сделал это, остался безнаказанным… – Рейчел кивнула на труп, и полицейские машинально повернулись в ту же сторону, словно бы для того, чтобы убедиться, что тело никуда не пропало.
В этот момент в помещение вошел сотрудник морга, державший на распорке черную пару – последний костюм Орсулака. Остановившись у порога, он выжидающе посмотрел на фэбээровцев и полицейских.
– Мы уже уходим, Джордж, – сказал ему Грейсон. – Можешь начинать.
– Так не забудьте, – напомнил Бэкус. – Для прессы мы занимаемся самой обычной рутиной, а вы продолжаете расследовать дело о возможном убийстве вашего коллеги. И пожалуйста, притворитесь, что вам ничего еще не ясно до конца.
Когда мы шли через автостоянку к своим машинам, молодая женщина с обесцвеченными волосами и выражением мрачной решимости на хмуром челе приблизилась к нам с микрофоном в руках. За ней, словно рыба-лоцман за акулой, послушно следовал оператор с камерой на плече. Прижав микрофон к ярко накрашенным губам, репортерша спросила:
– Итак, почему ФБР сегодня здесь?
В следующее мгновение микрофон оказался под самым моим носом, я открыл рот, но не смог произнести ни слова. Я понятия не имел, почему эта женщина адресовала свой вопрос именно мне, и только потом сообразил, что во всем виновата форменная рубашка с эмблемой на левом кармане.
– Давайте я отвечу, – пришел мне на выручку Бэкус. – Мы прибыли сюда по просьбе Управления полиции Финикса с целью произвести предписываемое инструкцией исследование трупа погибшего детектива и узнать из первых рук подробности дела. На этом, по-видимому, наше участие в расследовании и закончится. Дальнейшее ведение следствия, как и обычно, препоручается местным властям. Больше никаких комментариев.
– Как, по-вашему, это самоубийство или же детектив Орсулак стал жертвой неизвестных преступников? – настаивала репортерша.
– Прошу меня извинить, – вежливо, но твердо отрезал Бэкус, – однако с этим вопросом вам следует обратиться в полицейское управление.
– А как вас зовут?
– Я предпочел бы, чтобы мое имя никак не связывали с этим делом. Еще раз извините, и спасибо.
Бэкус отмахнулся от телевизионщиков и забрался в одну машину, а я последовал за Уоллинг в другую. Через несколько минут мы уже мчались по шоссе в направлении Финикса.
– Ты сильно переживаешь? – спросила Рейчел.
– По поводу?
– Ну как же, вдруг эксклюзивный материал от тебя уплывет. Неужели не боишься?
– Немного. Надеюсь, эта белобрысая штучка – типичная тележурналистка.
– Это как?
– Ни капли здравого смысла и никаких достоверных источников информации. В таком случае повода волноваться у меня нет.
Глава 26
Местное отделение ФБР размещалось в одном здании с Федеральным судом на Вашингтон-стрит, всего в нескольких кварталах от полицейского управления, где нам предстояло завтра утром встретиться с Грейсоном и его коллегами. Следуя за Майзом и Матужаком по отполированным до блеска коридорам, ведущим в конференц-зал, я ощущал исходившее от Рейчел нетерпение и понимал, чем оно вызвано. Оказавшись со мной во второй машине, она не могла узнать выводов Томпсона, которыми тот, несомненно, уже поделился с Бэкусом.
Конференц-зал был гораздо более скромным, чем в Куантико. Когда мы с Рейчел вошли, Бэкус и Томпсон уже сидели за столом, причем Боб прижимал к уху телефонную трубку. Заметив наших сопровождающих, он прикрыл микрофон ладонью и обратился к ним:
– Я хотел бы поговорить со своими сотрудниками наедине. Не могли бы вы тем временем организовать для нас парочку автомобилей? Кроме того, нам надо забронировать несколько номеров в какой-нибудь гостинице. Думаю, что всего нам понадобится шесть комнат.
Лица обоих агентов вытянулись, словно им только что объявили об отставке без сохранения пенсии, но деваться было некуда. Мрачно кивнув, Матужак и Майз вышли. Я не знал, относятся ли слова Бэкуса также и ко мне, поскольку сам, безусловно, не принадлежал к числу его сотрудников.
– Джек, Рейчел, садитесь, – окликнул нас Бэкус. – Я сейчас закончу, а потом Джеймс введет вас в курс дела.
Мы уселись на мягкие стулья. Судя по односложным ответам Боба, он выслушивал отчеты, поступающие из различных городов, время от времени давая подчиненным краткие указания. Мне показалось, что далеко не все сообщения имеют отношение к расследованию дела Ворона.
– Хорошо, – сказал Бэкус в трубку, когда поток рапортов, похоже, иссяк. – Когда он прибудет? Так поздно? Проклятье! Ладно. А теперь слушай внимательно и запоминай. Тебе следует сделать три вещи. Во-первых, позвони в Денвер: пусть еще раз хорошенько изучат вещдоки по делу Шона Макэвоя. Необходимо заново исследовать изнанку перчаток, которые были на убитом, на предмет следов крови. Если кровь будет обнаружена, пусть займутся эксгумацией… Да-да, верно. В случае каких-либо осложнений немедленно позвони мне. Во-вторых, выясни, сделала ли полиция анализ следов пороха из ротовой полости и отправлен ли соскоб в Куантико. Это, кстати, касается абсолютно всех дел. И наконец, в-третьих, Джеймс Томпсон отправит образцы в нашу лабораторию. Проследи, чтобы экспертизу провели как можно скорее… Что-нибудь еще? А когда Брасс будет готова? Ну, вот тогда и побеседуем.
Бэкус положил трубку и внимательно посмотрел на нас. Я хотел уточнить, о какой эксгумации шла речь, но Рейчел меня опередила.
– А зачем нам шесть комнат? – спросила она. – Ты хочешь, чтобы Гордон приехал сюда?
– Да, он и Картер.
– Но почему, Боб? Ты же знаешь…
– Да потому, что они оба мне очень нужны, Рейчел. Чтобы расследование сдвинулось с мертвой точки, нам необходимо собрать все свои лучшие силы в нужном месте и в нужный момент. Тебе не хуже моего известно, что мы не контролируем события. Преступник опережает нас в лучшем случае дней на десять. Чтобы сделать ход, который мы запланировали, нам потребуются еще люди. Я думаю, это ясно, поэтому обсуждение прекращаем. – Он повернулся ко мне. – Ты, кажется, что-то хотел спросить, Джек?
– А что за эксгумацию ты имел в виду?
– Мы поговорим об этом позднее. Джеймс, расскажи им, что дал осмотр тела.
Томпсон достал из кармана сделанные в морге фото и разложил их на столе передо мной и Рейчел.
– Это снимки левой ладони и указательного пальца. Фотографии слева были сделаны в натуральную величину, фотографии справа – с десятикратным увеличением.
– Отверстия, – промолвила Рейчел.
Я сперва не увидел на фото ничего особенного, но сейчас тоже заметил крошечные отверстия, отчасти скрытые складками кожи. Три на ладони и два – на указательном пальце.
– И что это значит? – спросил я.
– Выглядят они как следы уколов обычной иглой, – пояснил Томпсон. – Однако нет следов ороговения кожи по краю ранок или их заживления. Очевидно, эти уколы были сделаны либо незадолго до смерти Орсулака, либо сразу после ее наступления. Впрочем, в последнем случае в этом нет никакого смысла…
– Смысла для чего? – спросил я. Все эти рассуждения эксперта по-прежнему оставались для меня китайской грамотой.
– Мы пытаемся понять, как преступник мог все это проделать, – терпеливо пояснил Бэкус. – Как ему удалось так легко справиться с матерыми профессионалами. В данный момент мы стараемся выяснить способ, при помощи которого Ворон подавил волю полицейских. Следы от уколов дают нам ключ к отгадке.
– И о чем именно это вам говорит? – уточнил я, указывая на фотоснимки.
– Следы от уколов иглой, равно как и некоторые другие детали, указывают на то, что преступник применил гипнотическое воздействие.
– Ты хочешь сказать, что этот Ворон сумел так загипнотизировать моего брата, да и других тоже, что Шон сам вложил ствол пистолета себе в рот и нажал на курок?
– Нет, я не думаю, что все было так просто. Необходимо учитывать то обстоятельство, что гипнотическое внушение почти в ста процентах случаев не может преодолеть инстинкта самосохранения, присутствующего в нашем подсознании. Так считает большинство экспертов. И все же человека, особенно если он восприимчив к гипнозу, в какой-то мере можно подчинить себе и управлять его поступками. То есть объект воздействия можно сделать послушным, лишить его свободы воли. Таково на данный момент единственное объяснение происходящего. Теперь наша гипотеза получила первое весомое подтверждение – следы уколов на руке Орсулака. Дело в том, что одним из самых распространенных способов проверки того, насколько глубоко испытуемый погружен в гипнотический транс, является использование какого-нибудь сильного раздражителя. Таким раздражителем является, в частности, боль. Человеку говорят, что больно не будет, после чего колют его иглой. Если он отреагирует на этот раздражитель, значит внушение не оказало на него желаемого воздействия. И наоборот – отсутствие боли свидетельствует о том, что объект погружен в гипнотический транс.