– Тед и Стив, – обратился Бэкус к агентам во Флориде, – вам не нужна подмога?
– Думаю, нет, – отозвался Тед. – Здешние ребята из отделения ФБР в Тампе так и рвутся заняться этим делом. Они нам помогут, если что-нибудь понадобится.
– Превосходно. Кстати, вы не разговаривали с матерью убитого мальчика по поводу его отношений с Белтраном?
– Нет, мы пока еще только пытаемся выяснить ее место жительства, равно как и адрес сестры Белтрана. Все-таки прошло уже три года. Я думаю, мы займемся ими вплотную завтра, после того как разберемся со «Старшими товарищами».
– Хорошо. Шейла, что у нас в Балтиморе?
– Ничего особенного, сэр. Большую часть дня мы потратили на то, чтобы вырвать это дело из рук местной полиции. Кроме того, мы успели поговорить с Бледшоу. Он рассказал нам, что, расследуя убийство Полли Амхерст, они с Маккаферти с самого начала разыскивали сексуального маньяка. Амхерст была учительницей младших классов. Согласно версии Бледшоу, жертва, должно быть случайно, столкнулась с маньяком возле школы, когда он подбирался к детям, и тогда он ее похитил, задушил, а потом искромсал ножом, чтобы скрыть истинные мотивы преступления.
– Почему они решили, что это был непременно маньяк-педофил? – спросила Рейчел. – Разве не могла учительница наткнуться на обычного грабителя или, скажем, наркомана?
– Амхерст исчезла на большой перемене. Местная полиция допросила всех детей, которые гуляли в это время во дворе, и получила множество противоречивых показаний. Около дюжины ребятишек припомнили белого мужчину, отиравшегося у забора. У него были прямые светлые волосы и очки. Сдается мне, что Брэд был не очень далек от истины, когда советовал обратить внимание на описание Родерика Ашера из рассказа Эдгара По. Кроме того, у этого типа имелся при себе фотоаппарат. Собственно говоря, это все, что полиции удалось узнать.
– Спасибо, Шейла. Что-нибудь еще? – Это вступил Бэкус.
– Единственной уликой, обнаруженной на теле, была прядь обесцвеченных белокурых волос. Естественный цвет – рыжевато-каштановый. Пока это все. Завтра мы планируем еще немного поработать с Бледшоу.
– Хорошо. Чем нас порадует Чикаго?
Остальные доклады не содержали ничего интересного – во всяком случае, такого, что помогло бы нам установить личность преступника и выйти на его след. Во всех случаях агенты просто повторили путь, пройденный полицией, но не обнаружили ничего нового. Даже сообщение из Денвера содержало одни только известные факты. Лишь в самом конце доклада агент сказал, что исследование перчаток, которые в день смерти надевал мой брат, завершено и что на меховой подкладке правой из них обнаружено единственное пятнышко крови. Кроме того, он поинтересовался, собираюсь ли я позвонить Рили, чтобы добиться ее согласия на эксгумацию тела.
Я не ответил. След крови на перчатке, указывавший на то, что мой брат был загипнотизирован, поверг меня в состояние, близкое к обмороку. Я пытался представить, какими были последние минуты Шона и что ему пришлось пережить перед смертью. От всего этого меня начало мутить, и только после того, как агент повторил свой вопрос, я ответил, что позвоню в Денвер завтра утром.
Под конец агент упомянул, что переслал соскоб из ротовой полости Шона Макэвоя в Куантико для повторного анализа, но тут же оговорился, сказав, что денверская криминалистическая лаборатория работает достаточно хорошо и он не думает, что эксперты в Куантико сумеют обнаружить что-то еще.
– Какие именно результаты дал первый анализ? – спросил Бэкус, старательно пряча от меня глаза.
– Только следы пороха. Ничего больше.
Как описать то, что я почувствовал, услышав эти слова? Было ли это облегчение? Не знаю. Отсутствие следов силиконовой смазки еще ничего не доказывало. Шон оставался мертв, а мысли о том, что он чувствовал и о чем думал накануне гибели, продолжали угнетать меня. Я попытался отбросить их или хотя бы отодвинуть на задний план, однако удалось это мне далеко не сразу, и поэтому я пропустил почти половину доклада Брасс, которую Бэкус попросил познакомить нас с последними результатами работы аналитиков.
– Мы не обнаружили никаких совпадений, – говорила она. – Не считая случая во Флориде, я уверена, что преступник сделал свой выбор случайно. Шестеро погибших полицейских не были знакомы друг с другом, никогда не работали вместе и вроде бы даже ни разу не встречались. Четверо из шести, как нам удалось установить, посещали в Куантико семинары по повышению квалификации следственных работников, проводившиеся четыре года назад под эгидой ФБР, однако, общались ли они между собой, нам установить не удалось. Должна заметить, что речь пока не идет об Орсулаке из Финикса – проследить его жизненный путь мы еще не успели.
– Итак, – уточнила Рейчел, – если совпадений нет, то нам остается лишь предположить, что убийца избрал этих копов своими жертвами только потому, что они расследовали первое убийство?
– Похоже на то.
– Следовательно, совершив первое убийство, Ворон должен был держаться поблизости, чтобы следить, кому поручат то или иное дело?
– И это тоже верно. Правда, есть и еще одно немаловажное обстоятельство – все убийства, которые были первыми по времени, широко освещались местными средствами массовой информации. Преступник мог увидеть возглавляющего следствие детектива по телевизору или на фотографии в газете.
– Но никакого физического архетипа, который оказался бы наиболее привлекательным для преступника, вы не обнаружили?
– Нет. Ворон просто приканчивал того, кому поручали вести дело. Руководитель следственной группы становился его жертвой. Несмотря на это, один или несколько детективов из нашей семерки могли впоследствии показаться преступнику в большей степени подходящими для удовлетворения его фантазий, чем остальные. Это вполне допустимо.
– Каких еще фантазий? – спросил я, изо всех сил стараясь разобраться в том, что говорила Брасс.
– Это ты, Джек? Мы пока не можем сказать, что это были за фантазии. В том-то и дело. К сожалению, пока что мы движемся к отгадке не с той стороны. Мы не знаем, какие дикие причуды толкают Ворона совершать свои преступления. В нашем распоряжении есть только части головоломки, на основании которых мы пытаемся составить общую картину. В худшем случае мы никогда не узнаем того, что именно волнует нашего злоумышленника и каковы главные ценности в том мире, в котором он живет. Он спустился к нам с Луны, Джек, если ты понимаешь, что я имею в виду. О том, как там все устроено, мы узнаем только в том случае, если однажды он сам решит нам это рассказать. Ясно?
Я кивнул, и тут мне на ум пришел еще один вопрос. Удостоверившись, что никто больше не хочет ничего сказать, я слегка откашлялся и произнес:
– Агент Брасс… то есть агент Доран?
– Да?
– Возможно, вы об этом уже говорили, но я прослушал. На какие мысли наводят вас стихотворения? Как они стыкуются с личностью преступника?
– Мы отмечали это вчера. Скорее всего, Ворон использует их ради внешнего эффекта. Это его подпись, своего рода визитная карточка. С одной стороны, он, безусловно, не стремится быть пойманным, но, с другой стороны, особенности его психологии таковы, что ему просто необходимо оставить после себя какую-то мелочь, чтобы сказать нам: «Эй, ребята, это я был здесь». Вот зачем ему понадобились стихи.
Что касается основного содержания отрывков, которыми мы располагаем, то все они либо напрямую говорят о смерти, либо могут быть истолкованы как ее описания. Особенно характерна строка, где говорится о выходе через «бледную дверь, с одной стороны которой обитает Беда», – я, к сожалению, не могу сейчас воспроизвести цитату дословно. Очевидно, наш Ворон считает, что убитые им люди отправляются в лучший мир, спасаясь от тягот юдоли скорби, каковой представляется ему земная жизнь. В его понимании он своими собственными руками осуществляет волшебную метаморфозу, которая освобождает души от власти тел. Именно эту характерную особенность мы должны принимать во внимание, когда говорим об особенностях патологии данного индивидуума, однако я хотела бы еще раз напомнить, что все наши умопостроения до сих пор в большей или меньшей степени – просто догадки. Чтобы вам было понятно, я могла бы привести одну аналогию, правда не совсем аппетитную… Представьте, что мы роемся в мусорном баке, пытаясь определить, кто из жильцов ближайшего дома вчера вечером ел на ужин картофельные чипсы и почему. В общем, мы ничего толком не узнаем, пока сам Ворон не попадет к нам в руки.
– Брасс, – вновь вступил Бэкус, – а что ты можешь сказать о принципе планирования всех этих преступлений?
– Пусть лучше Брэд ответит.
– Алло, это я, Брэд, – раздался в громкоговорителе уже знакомый мне мужской голос. – Я бы назвал этого Ворона гастролером или, если угодно, передвижником. В качестве краски он использует кровь, а вместо холста – всю территорию страны, однако, как мы видим, ничто не мешает ему месяцами оставаться на одном месте. Это необычно и не совсем соответствует нашей предыдущей психологической модели. В данном случае мы имеем дело отнюдь не с убийцей, который наносит удар и стремится как можно скорее покинуть место преступления. Ворон убивает, но не торопится. Какое-то время он присматривается к своей жертве, изучает ее привычки и особенности поведения, возможно, даже завязывает с объектом охоты знакомство. Следы подобного рода деятельности нам и нужно искать. В первую очередь следует поинтересоваться личной жизнью каждого из детективов, обращая особое внимание на новых друзей и знакомых, которые могли появиться незадолго перед смертью. Допустим, новый сосед или приятель, с которым погибший коп познакомился в своем любимом баре. Денверское убийство также указывает на то, что преступник способен выдать себя за информатора-добровольца и под таким соусом втереться в доверие к жертве. Наконец, наш злоумышленник может комбинировать все перечисленные варианты.
– Что подводит нас к следующему этапу, – перебил Бэкус. – Что становится приоритетом после того, как контакт налажен?