– Власть, – объяснил Хэзелтон торжественно. – Когда преступник подберется к своей жертве вплотную, ему необходимо подчинить ее себе. Как? Нам кажется, что Ворон приходит к жертве, имея при себе какое-то оружие, которое позволяет ему завладеть табельным пистолетом детектива, однако это не все. Как он заставил шестерых – нет, семерых – полицейских написать прощальные записки, пусть и совсем коротенькие? Как ему удалось избежать сопротивления и борьбы? В настоящее время мы рассматриваем гипотезу о том, что Ворон использовал гипноз в сочетании с медицинскими препаратами-транквилизаторами, которые он нашел у жертв, так как все преступления, за исключением одного, были совершены у потерпевших дома. Случай с Шоном Макэвоем в этом отношении не является типичным. Если мы посмотрим на дело шире, то нам станет ясно, что человек, у которого нет дома никаких лекарств, – явление довольно редкое. И уж наверное, в каждой аптечке сохранилось что-то такое, что может действовать как транквилизатор, – некий препарат, когда-то выписанный врачом, но не использованный до конца, или же просто купленный про запас. Некоторые из этих средств работают лучше, действие других – слабее, однако если нарисованная нами картина не слишком расходится с действительностью, то Ворон использует таблетки и микстуры, которые имеются у его жертв. Над этим мы сейчас и работаем. Пока что у меня все.
– Отлично, – подвел итог Бэкус. – У кого есть еще вопросы?
Собравшиеся в зале агенты безмолвствовали, молчал и динамик громкой связи.
– Ну что ж, ребята, – проговорил Боб, наклоняясь к самому микрофону. – Работайте дальше. Ваши находки могут оказать нам неоценимую помощь.
Рейчел и я отправились вместе с Томпсоном и Бэкусом в гостиницу, где Матужак снял для нас комнаты. Мне пришлось зарегистрироваться по всем правилам, в то время как Бэкус получил на свою фамилию ключи от остальных пяти номеров, оплата которых осуществлялась из средств федерального бюджета. Несмотря на столь явную дискриминацию, администрация отеля все же предоставила мне скидку, – очевидно, свою роль сыграла рубашка с эмблемой.
Рейчел и Томпсон ожидали нас в баре на первом этаже, где мы договорились пропустить по стаканчику перед ужином. Вручая Рейчел ключ, Бэкус вслух назвал номер ее комнаты – триста двадцать один, – и я постарался его запомнить. Самому мне достался номер триста семнадцать, и я почти сразу же начал думать о предстоящей ночи и о том, как бы сократить разделявшее нас расстояние в четыре двери.
Примерно после получаса легкой беседы Бэкус поднялся и сказал, что пойдет к себе, чтобы еще раз просмотреть полученные за день отчеты, прежде чем ехать в аэропорт – встречать Торсона и Картера. От предложения поужинать вместе он отказался, сразу же направившись к лифтам. Некоторое время спустя Томпсон тоже покинул нас, сославшись на то, что ему хочется еще разок прочитать протокол вскрытия, полученный от местной полиции.
– Ну что же, мы остались вдвоем, – сказала Рейчел, когда Томпсон отошел достаточно далеко и не мог нас слышать. – Что бы ты хотел съесть на ужин?
– Еще не знаю. А ты?
– Тоже пока не думала. Зато я знаю, что больше всего мне сейчас хочется принять горячую ванну.
Мы договорились встретиться в холле через полчаса и в молчании поднялись на свой этаж. Каждый из нас испытывал некоторую неловкость, чему виной было ощущение интимности, возникшей между нами за последние несколько минут.
Оказавшись в своей комнате, я попытался отвлечься от мыслей о Рейчел и занялся делом, то есть подсоединил компьютер к телефонной сети и проверил, не ожидают ли меня в Денвере какие-нибудь важные новости. Сообщение было только одно: Грег Гленн интересовался моим местонахождением. На всякий случай я ответил ему, хотя сомневался, что главный редактор получит мою весточку раньше понедельника. Потом я отстучал Лори Прайн послание с просьбой разыскать во флоридских газетах все сообщения о Горации Гипнотизере за последние семь лет. Копии статей я попросил прислать мне по электронной почте, присовокупив в заключение, что это не срочно.
Покончив с делами, я принял душ и переоделся в чистую одежду, собираясь на ужин с Рейчел. До назначенного времени оставалось еще двенадцать минут, и я задумался: может, имеет смысл спуститься и поискать поблизости аптеку. Но потом представил себе, что скажет Рейчел, если я окажусь в ее кровати уже с презервативом в кармане – в том случае, разумеется, если события будут развиваться так, как мне хочется, – и отказался от этой мысли. Пусть все идет естественным путем, а там я что-нибудь придумаю.
– Ты не включал канал Си-эн-эн?
– Нет, – ответил я, стоя на пороге ее комнаты.
Рейчел сидела на кровати и надевала туфли. Выглядела она намного свежее и успела переодеться в черные джинсы и кремовую блузку. Телевизор все еще работал, но сейчас он передавал последние новости о том, как развиваются события, касающиеся стрельбы возле чикагской клиники по производству абортов. Почему-то мне сразу показалось, что Рейчел имеет в виду совсем не это.
– Там было что-нибудь интересное? – осведомился я.
– Нас всех – тебя, меня и Бэкуса – только что показали в программе новостей. Как мы выходим из морга… Им удалось узнать фамилию Боба, и это попало в эфир.
– В программе говорилось о том, что он возглавляет отдел психологического моделирования?
– Нет, они просто сказали – высокопоставленный сотрудник ФБР. Должно быть, в Си-эн-эн позаимствовали сведения у местной телевизионной компании. Как ни крути, у нас могут возникнуть серьезные трудности, если Ворон увидит эту передачу.
– Почему? ФБР довольно часто берется за подобные случаи. Каждый знает, что федералы любят совать свой нос во все щели.
– Проблема в том, что любая шумиха тешит тщеславие Ворона. Это ясно прослеживается в большинстве случаев, о которых мы знаем. Убийцам подобного типа очень нравится, когда об их делишках пишут в газетах или передают на всю страну по телевидению. И причина не только в стремлении к славе – в какой-то степени сообщения в средствах массовой информации помогают преступнику еще раз оживить свои фантазии и насладиться тем, что он совершил. Отчасти эта любовь к публичности и популярности в прессе может распространяться и на нас, его преследователей. Вообще у меня начинает складываться такое впечатление, что этот парень, Ворон, знает о нас гораздо больше, чем мы о нем. Если я права и он неравнодушен к славе, значит он прочел книги о знаменитых убийцах-маньяках, причем не только научно-популярные издания, где обычно пишут всякую ерунду, но и более серьезные исследования. Ворон может знать некоторые имена: и отец Боба, и сам Бэкус-младший упоминаются во многих таких книгах. Да и про меня тоже кое-где говорится. Ворон мог наткнуться на наши фамилии, фотографии, высказывания. Если он увидит программу Си-эн-эн и узнает нас, то сразу поймет, что мы идем по его следу. И тогда Ворон попросту упорхнет.
Мы долго не могли решить, куда отправиться на ужин и какую кухню предпочесть, и в конце концов забрели в ресторан при отеле. Кормили здесь вполне прилично, да и бутылка каберне, которую мы распили на двоих, значительно улучшила настроение. Я просил Рейчел не беспокоиться насчет денег, сказав, что за сегодняшний ужин платит «Роки-Маунтин ньюс», и она, заметно оживившись, сразу заказала на сладкое пирог с вишней.
– У меня такое ощущение, что ты и прочие агенты ФБР были бы намного счастливее, если бы в мире не существовало свободной прессы, – заметил я за десертом, так как на протяжении всего ужина Рейчел продолжала сетовать на произвол телеканала Си-эн-эн.
– Ничего подобного, – возразила она. – Я уважаю средства массовой информации и признаю, что в демократической стране они действительно необходимы. Я только не могу принять той безответственности, с которой, увы, нам приходится сталкиваться гораздо чаще, чем хотелось бы.
– И что же такого безответственного ты нашла в этом конкретном сообщении?
– Ну, вообще-то, прежде чем демонстрировать нас по телевидению, да еще сообщать наши имена, руководство канала могло бы связаться с ФБР и спросить, не повлечет ли это за собой каких-нибудь серьезных последствий. В данном случае мне хотелось бы, чтобы у нашей доблестной прессы хоть иногда хватало терпения дождаться конечного результата. Так нет же, репортеры бросаются на каждую мелочь, теша свое профессиональное самолюбие.
– Но это же происходит далеко не всегда. Вот я, например, вовсе не послал вас куда подальше и не сел писать свою сенсационную статью. У меня далекоидущие планы, и я хочу дождаться результатов, чтобы материал получился более интересным и объективным.
– Жуть как благородно. Особенно если вспомнить, как ты влез в расследование при помощи обычного шантажа.
Она улыбалась, и я улыбнулся тоже.
– Но-но! – запротестовал я. – Попрошу выбирать выражения.
– Давай поговорим о чем-нибудь другом? – предложила Рейчел. – Я чертовски устала от всего этого. Как бы мне хотелось завалиться в кровать и хоть ненадолго забыть про этого чертова Ворона.
И снова я почувствовал нечто особенное в том, как она подбирала слова, как она произносила их и как смотрела на меня. Правильно ли я угадал скрытый подтекст или же просто принимал желаемое за действительное?
– Хорошо, давай забудем об этой зловещей черной птице, – согласился я. – И поговорим о тебе.
– Обо мне? А что бы ты хотел узнать?
– Ваши отношения с Торсоном напоминают мне телевизионное шоу – какую-то бесконечную и, прости за резкость, дурацкую комедию.
– Это наше личное дело.
– Только не тогда, когда вы начинаете прилюдно метать друг в друга громы и молнии. И потом, ты все время пытаешься убедить Бэкуса отстранить Торсона от расследования.
– Неправда, я вовсе не стремлюсь к этому. Я просто не хочу постоянно чувствовать присутствие Гордона у себя за спиной, не хочу, чтобы он был здесь, рядом. Он же все время пытается подобраться поближе и снова начать мучить меня. Понаблюдай за ним и сам увидишь.