– А как долго вы были женаты?
– Пятнадцать незабываемых месяцев.
– А расстались давно?
– Да, больше трех лет назад…
– Тогда я что-то не пойму: какими бы ни были ваши отношения на момент развода, три года – довольно внушительный срок, чтобы вы продолжали относиться друг к другу до такой степени враждебно.
– Джек, я не хочу это обсуждать.
Однако на самом деле она была очень даже не против поговорить на данную тему. Я чувствовал это и потому замолчал, давая Рейчел время немного разобраться в своих желаниях. Возникшую паузу крайне удачно заполнил официант, который приблизился к нашему столику, чтобы налить в чашки еще кофе.
– И что же случилось? – спросил я как можно мягче, когда мы снова остались вдвоем. – На мой взгляд, ты не заслуживаешь того, чтобы постоянно чувствовать себя хоть немного несчастной.
Рейчел протянула руку и несильно потянула меня за бороду. Это был наш первый физический контакт с тех пор, как агент Уоллинг швырнула меня лицом вниз на пыльный матрас в вашингтонском «Хилтоне».
– Ты душка. – Она покачала головой. – Ничего не случилось, просто мы оба совершили ошибку. Нам не следовало вступать в брак. Мы до такой степени разные люди, что я до сих пор не в состоянии разобраться, что же мы нашли друг в друге тогда. Наша семья развалилась очень быстро.
– Почему?
– Потому. – Она помолчала. – Иначе просто и быть не могло. Как я уже говорила, у каждого из нас за плечами был собственный груз разочарований и давних обид. Ноша Торсона оказалась тяжелее. Он все время прятался под маской, и сперва я не разглядела за ней бессильный гнев и ярость, которые сжигали Гордона изо дня в день. А потом стало слишком поздно, и я решила спасаться, пока мы не погибли оба.
– Что же именно его так сердило?
– О, многие вещи. Торсон хранит в душе огромное количество обид, нанесенных другими людьми, в том числе и женщинами. Для него ведь это был уже второй неудачный брак. Кроме того, карьера у Торсона складывалась не слишком гладко. Плюс еще сложные отношения с отцом. Из-за всего этого Гордон иногда вспыхивал, словно факел на ветру.
– Он не пытался… ударить тебя?
– Нет, до этого, к счастью, не дошло. Мы пробыли вместе не слишком долго, так что он просто не успел. Вы, мужчины, обычно презрительно относитесь к женской интуиции, однако я вполне допускаю, что останься я с ним, и рукоприкладства было бы не избежать. Собственно говоря, это даже не столько интуиция, сколько умение предвидеть естественный ход вещей, и я понимала, к чему все идет. В общем, мы развелись, и тех пор я стараюсь держаться от Торсона подальше, но он упорно не хочет отпустить меня.
– Наверное, он все еще испытывает по отношению к тебе какие-то чувства.
– Ты спятил, если серьезно так думаешь.
– Но в его отношении к тебе есть что-то… неутоленное, какая-то страсть…
– Только страсть видеть меня несчастной. Он считает меня виновной во всем: в том, что наш брак развалился и что его жизнь пошла наперекосяк.
– Но как подобный тип может до сих пор работать в ФБР?
– Как я уже сказала, Гордон носит маску и умело прячет свои истинные мысли и чувства. Ты же сам видел его на совещании: он вел себя сдержанно, корректно, не выходя за рамки общепринятых представлений о приличиях. Кроме того, кадровая политика ФБР вовсе не строится на том, чтобы, придравшись к пустяку, вышвырнуть агента на улицу. Покуда Торсон справляется со своей работой, никому не будет дела до того, что чувствует или говорит женщина, с которой он развелся.
– Ты жаловалась на него?
– Напрямую – нет. Я же себе не враг. Да, я занимаю завидное положение в отделе психологического моделирования, но не заблуждайся: ФБР – чисто мужская организация. Я не могу пойти к начальнику и пожаловаться на своего бывшего супруга, да еще ссылаться при этом на то, что́, как мне кажется, он может сделать. Да я мигом окажусь в службе охраны банков где-нибудь в Солт-Лейк-Сити, а мне этого меньше всего хочется.
– То есть ты вообще ничего не можешь сделать?
– Могу, но очень мало. Конечно, я несколько раз косвенным образом намекала Бэкусу, на что способен мой бывший, поэтому не сомневайся: Боб полностью в курсе проблемы. Но, судя по тому, что ты услышал сегодня, нетрудно догадаться, какую позицию занимает наш шеф. Да и Гордон наверняка нашептывает ему обо мне всякие гадости, так что на месте Боба я бы вела себя точно так же: просто сидела бы и ждала, пока кто-нибудь из нас не оступится. Кто первым ошибется, тот и вылетит с треском.
– А в чем, например, может заключаться такая ошибка?
– Не знаю. С ФБР надо всегда держать ухо востро. Хорошо хоть у меня есть тот козырь, что я женщина: Бэкус вряд ли станет меня увольнять, поскольку ему не нужны лишние осложнения.
Выслушав ее, я согласно тряхнул головой. Мы подошли к естественному завершению нашей беседы, но мне очень не хотелось, чтобы Рейчел встала и ушла к себе в комнату. Я хотел оставаться с ней рядом.
– А ты, наверное, просто мастер брать интервью, Джек. Насколько я заметила, ты действуешь очень умело и ловко.
– В смысле?
– Все это время мы только и говорим что обо мне да о ФБР. Расскажи теперь что-нибудь о себе.
– О, боюсь, ты не услышишь ничего интересного. Я никогда не был женат и ни с кем не разводился. У меня дома нет даже комнатных растений – целыми днями я сижу за компьютером и вкалываю. Так что таких проблем, как у вас с Торсоном, у меня точно не существует.
Рейчел вдруг озорно хихикнула:
– Да уж, мы с ним та еще парочка. Были. Кстати, Джек, скажи, тебе стало легче после сегодняшнего совещания? Ну, когда ты узнал, что они там обнаружили в Денвере?
– Ты имеешь в виду, чего они не обнаружили? Честно говоря, не знаю. Пожалуй, то, что Шону, скорее всего, не пришлось пройти через… ну, то, о чем мы говорили, – это действительно неплохо, но вот стало ли мне легче? Пока что я не узнал ничего такого, от чего бы мне действительно полегчало.
– Ты еще не звонил жене брата?
– Нет, пока не звонил. Лучше я поговорю с ней завтра утром; сдается мне, что такие вещи лучше обсуждать при свете дня, а не на ночь глядя.
– Мне почти не приходилось контактировать с родственниками погибших, – задумчиво проговорила Рейчел. – Обычно нас вызывают на место происшествия гораздо позднее.
– Зато мне приходилось… и слишком много раз. Я и впрямь мастер брать интервью, мне доводилось расспрашивать новоиспеченных вдов, матерей, только что потерявших ребенка, безутешных отцов… В общем, какую категорию потерпевших ни возьми, я имел дело абсолютно со всеми.
После этого мы довольно долго молчали. Официант снова приблизился к нашему столику с полным кофейником, но Рейчел отказалась от кофе, и я попросил счет. К этому моменту мне стало совершенно ясно, что моим надеждам не суждено сбыться, во всяком случае сегодня. За разговором я как-то незаметно для себя выпустил из рук ту нить, которая связывала нас, а снова ухватиться за нее не рисковал, боясь получить отказ. В подобных случаях я всегда придерживался старой испытанной тактики: если мне было безразлично, отвергнет меня женщина или нет, я действовал решительно. Когда же мне было не все равно и отказ мог причинить боль, я старался отступить, не теряя достоинства и уважения в ее глазах.
– О чем ты думаешь? – спросила Рейчел.
– Ни о чем, – солгал я. – О брате, наверное…
– Может быть, ты все-таки расскажешь мне ту историю?
– Какую историю?
– Насчет Шона: про самое лучшее, что он когда-либо для тебя сделал.
Я посмотрел на Рейчел и призадумался. Мне не составило бы труда солгать, сказав, что самым лучшим в Шоне была его неизменная любовь ко мне, но я слишком доверял этой женщине. Обычно люди склонны доверяться тем, кто им нравится, кто кажется им притягательным, и я не был исключением. Хотя, возможно, мне просто захотелось кому-то исповедаться после долгих лет молчания.
– Самое лучшее, что Шон сделал для меня, – это то, что он меня не винил.
– В чем именно?
– Когда мы были подростками, наша сестра погибла. Шону было прекрасно известно, что это произошло из-за меня. Он был единственным, кроме самой Сары, кто знал это наверняка, но он ни разу не попрекнул меня и никому ничего не сказал. Фактически он взял половину вины на себя. Это и было самым лучшим, что он для меня сделал.
Рейчел наклонилась ко мне через стол, и на ее лице я прочел сочувствие и боль. Почему-то мне подумалось, что если бы она захотела, то смогла бы стать очень хорошим психоаналитиком.
– Но что случилось с твоей сестрой, Джек? Ее звали Сара, верно?
– Верно. Сара провалилась под лед и утонула. Это случилось на том же озере, где много лет спустя нашли тело Шона. Она была старше и выше нас. Дело было так: мы всей семьей поехали к озеру на пикник, у родителей тогда был свой фургончик. Папа с мамой сразу же принялись готовить ланч, а мы с Шоном резвились снаружи под присмотром Сары. Когда я выбежал на замерзшее озеро, она поспешила следом, чтобы не дать мне зайти слишком далеко – туда, где лед особенно тонок. Но, как я уже говорил, она была старше и тяжелее, лед под ней треснул на полпути от берега, и Сара провалилась в воду. Я помню, что громко закричал, и Шон тоже. На крики прибежали наш отец, а с ним еще какие-то люди; они пытались спасти сестру, однако не успели добраться до Сары вовремя…
Я поднес к губам кофейную чашку, но она оказалась пуста. Слизнув с губы несколько горьких крошек, я продолжил:
– Разумеется, нас принялись расспрашивать о том, как произошло это несчастье, но я… я просто не мог говорить. За меня говорил Шон. Это он первым сказал, что мы оба выбежали на озеро и что, когда Сара погналась за нами, лед под ней треснул. Это было неправдой, и я не думаю, чтобы мои родители в это поверили. Скорее всего, они с самого начала знали, что произошло на самом деле, однако важно не это. Важно то, что́ Шон для меня сделал: он захотел разделить со мной вину, уменьшив ее тяжесть наполовину…