– Теперь относительно факса, Джек, – продолжил Бэкус серьезно, – давай договоримся вот о чем. Одну строчку из него ты будешь продолжать держать в секрете, дабы, когда на нас посыплются добровольные признания, мы могли сразу отсеивать всяких придурков и психов.
– Нет проблем, – пожал я плечами.
– Что касается меня, то я пока остаюсь здесь. Я предупрежу в Куантико, чтобы они пропускали ко мне только твои звонки. Ни с какими другими представителями СМИ разговаривать не буду.
– Думаешь, они так просто отстанут?
Теперь уже Бэкус дернул плечом.
– В конце концов для этого есть пресс-служба ФБР, вот пускай эти ребята и разбираются с журналистами.
– Если ваша пресс-служба решится предать огласке факты, с которых началось расследование, – добавил я, – пусть не упоминают моего имени. Просто сошлитесь на информацию, которую вы получили из «Роки-Маунтин ньюс».
Бэкус кивнул.
– И последнее, – сказал я и немного помолчал. – Утечка информации продолжает серьезно меня беспокоить. Если мне станет известно, что «Лос-Анджелес таймс» или любая другая газета или телеканал получили сведения о факсе Ворона сегодня, то в следующей своей статье я вывалю все, что знаю: психологический профиль и прочие подробности. Договорились?
– Я тебя понимаю. – Бэкус покачал головой.
Он хотел добавить что-то еще, но Торсон ему не дал.
– Слушай, ты, дешевка! – зарычал он. – Что ты себе позволяешь? Кто тебе дал право диктовать нам свои условия?
– Да пошел ты, Торсон, – не остался я в долгу. – У меня давно язык чешется послать тебя куда подальше. Пошел в задницу, понял?! Готов поспорить, что это ты все выболтал Майклу, так что еще неизвестно, кто из нас дешевка.
– Ты, кусок дерьма!!! – взревел Торсон, вскакивая.
Но Бэкус был уже на ногах. Опустив руку на плечо подчиненного, он легко усадил его обратно. Рейчел наблюдала за этой сценой с иронической улыбкой на губах.
– Спокойно, Гордон, спокойно, – проговорил Боб. – Никто никого ни в чем не обвиняет. Давайте держать себя в рамках. Мы все немного нервничаем, но это еще не повод для рукопашной. Что касается тебя, Джек, то это довольно серьезное обвинение. Если ты можешь чем-то подкрепить свои слова, то мы готовы тебя выслушать. Если нет, то лучше помалкивай.
К сожалению, сказать мне было нечего. Все, что у меня было, это интуитивная уверенность в том, что Торсон передал информацию Уоррену исключительно для того, чтобы иметь удовольствие понаблюдать, как я барахтаюсь в дерьме. Он мог пойти на это из-за своей ненависти ко всем репортерам, во-первых, и из-за моих отношений с Рейчел, во-вторых. Ни то ни другое я обсуждать не собирался, так что в конце концов мы оба понемногу успокоились и лишь мрачно переглядывались.
– Чертовски интересно было за вами понаблюдать, мальчики, но я хотела бы пойти поработать, – неожиданно сказала Рейчел.
– Мне тоже надо идти, – поддержал я ее. – О какой строчке из факса ты говорил, Боб?
– О той, где Ворон упоминает о «Старших товарищах».
Я на секунду призадумался. Это была одна из самых интересных и многообещающих строк.
– Ладно. Уговор есть уговор.
Я поднялся, Рейчел следом.
– Я отвезу тебя в отель, – предложила она.
– Скажи, это действительно очень неприятно, когда у тебя из-под носа уводят сенсационный материал? – спросила Рейчел на обратном пути в гостиницу.
– Чертовски неприятно. Представь, что преступник, которого ты долго преследовала, в последний момент улизнул, и поймешь, что я чувствую. Надеюсь, Бэкус как следует вздрючит Торсона, скотину этакую…
– Вряд ли тут что-либо можно доказать. Это всего лишь твои подозрения, Джек.
– Если ты расскажешь Бэкусу о наших с тобой отношениях и о том, что Торсон обо всем узнал, он сообразит, что к чему.
– Я не стану ничего рассказывать, потому что в этом случае первая попаду под удар.
Некоторое время мы молчали, потом Рейчел вернулась к моей статье.
– Зато теперь у тебя будет намного больше первоклассного материала.
– Чем у кого?
– Я говорю об Уоррене. Ты напишешь гораздо более полную и интересную статью.
– У нас, газетчиков, говорится: кто первым поспел, того и слава. В большинстве случаев все лавры достаются тому, кто первым опубликовал сенсационную статью, пусть даже информация там неполная, а факты намешаны пополам с ерундой. Пусть даже он украл материал.
– Так все дело в этом? В лаврах? Главное – стать первым, не важно, каким способом?
Я повернулся к ней и попытался улыбнуться.
– Да, представь себе, именно так частенько рассуждают журналисты. Прекрасная, благородная профессия, верно?
Рейчел не ответила, и некоторое время мы ехали молча. Мне хотелось, чтобы она сказала что-нибудь о нас, о наших с ней отношениях, о том, что между нами было и чего не было, но Рейчел продолжала держать рот на замке. И с каждой минутой мы подъезжали к отелю все ближе и ближе.
– А вдруг мне не удастся убедить главного редактора разрешить остаться здесь? – не выдержал я. – Что, если мне придется вернуться в Денвер? Что будет с нами двоими дальше?
Некоторое время она молчала.
– Не знаю, Джек. Ты хочешь, чтобы наши отношения продолжились?
– Во всяком случае, я бы не хотел, чтобы это просто вот так оборвалось… А ты?
– И я тоже.
Рейчел подрулила к самым дверям отеля, чтобы высадить меня – ей нужно было возвращаться. Швейцар в красном сюртуке с золотым галуном на плече распахнул дверцу машины, лишив меня таким образом последних секунд наедине с Рейчел. Мне хотелось поцеловать ее, но этому мешали присутствие постороннего и надпись «ФБР» на борту автомобиля.
– Увидимся, как только смогу, – беспомощно сказал я. – Постараюсь освободиться как можно быстрее.
– Хорошо, – кивнула Рейчел. – Удачи тебе со статьей. Я буду в нашем штабе; позвони мне, если останешься в Финиксе. Может быть, мы сумеем встретиться сегодня вечером.
На тот момент это была самая веская причина, по какой мне хотелось остаться в городе. Прощаясь, Рейчел легонько потянула меня за бороду – совсем как тогда, за ужином. Потом, прежде чем я успел выйти из машины, она вдруг негромко окликнула меня и, достав из сумочки визитную карточку, написала на обороте цифры.
– Вот, возьми. Это номер моего сотового, на всякий случай, мало ли что. Он работает через спутник, так что ты сможешь найти меня, где бы я ни была.
– В любой точке мира?
– В любой точке мира. Если только спутник не упадет.
Глава 32
Глэдден смотрел на бегущие по экрану слова. Они казались ему прекрасными, словно написанными незримой рукой Бога. Все здесь было так ясно и понятно. И он стал перечитывать их снова.
Теперь они знают обо мне, и я готов. Я жду. Я с радостью займу свое место в пантеоне имен и лиц. Сейчас я подобен ребенку, который ждет, когда откроется дверь чулана и он сможет лицезреть Его. Узкая полоска света под дверью. Грузные шаги. Мой маяк и мой ориентир в пыльной тьме. Я помню, как следил за светом и тенями, жадно впитывая звук шагов. Так я узнавал, что Он здесь и что Его любовь ждет меня. Я – яблоко в его саду. Мы становимся тем, во что нас превращают, но в конце концов они всегда бросают нас. Мы – парии, отверженные. Мы скитаемся до срока меж теней, скитаемся в неизбывной печали, и наше разочарование, наши поруганные чувства трансформируются в боль, которая определяет все наши поступки. Я – Эйдолон – мщу за всех детей, я – орудие их возмездия. Порой меня называют хищником, которого люди должны искать в самих себе и промеж себя, но это не так. Я – игра цвета, смесь мрака и огня, хотя история моей жизни не богата лишениями и тяготами. Я был рад каждому прикосновению и не боюсь в этом признаться. А вы? Я желал, вожделел, стремился к любой ласке, но мои кости и члены росли, и тогда я узнал, как больно бывает, когда тебя отталкивают. Я был глубоко ранен, и эта боль обратила меня в скитальца темной страны. Я был изгнан из того мира, в котором дети должны вечно оставаться детьми.
Задребезжал телефон, и Глэдден поднял голову. Аппарат стоял в кухне на стойке, так что из гостиной его было хорошо видно. За все время это был первый телефонный звонок.
После третьего сигнала включился автоответчик, воспроизводя записанный на пленку голос Дарлен. Глэдден сам составил текст и заставил эту овцу трижды прочесть его перед микрофоном, прежде чем на четвертый раз ему показалось, что сообщение прозвучало убедительно. «Ну и дура же она была, – подумал Глэдден, прислушиваясь к шороху и потрескиванию ленты. – И актриса никудышная, во всяком случае – в одежде».
«Алло, это Дарлен. Я… я не могу сейчас ответить на ваш звонок, потому что мне пришлось внезапно уехать из города по срочному делу. Оставьте свой… свой номер телефона, и я перезвоню вам, как только освобожусь».
Ее голос звучал взволнованно, и Глэдден вдруг испугался, что по тому, как она дважды повторяет одно и то же слово, звонивший догадается, что Дарлен читает по бумажке. Потом раздался сигнал, и он услышал сердитый мужской голос:
– Где ты шляешься, черт тебя побери? Свяжись со мной немедленно: ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставила! Какого хрена не предупредила заранее? Смотри, останешься без работы!
Послышался щелчок брошенной на рычаг трубки, и Глэдден подумал, что его уловка сработала. Очевидно, Дарлен разыскивает босс. Ну что же, теперь ему придется искать новую служащую…
Он поднялся с кушетки и стер записанное сообщение. Задержавшись в дверях кухни, Глэдден почувствовал запах. Что ж, этого и следовало ожидать. Забрав с журнального столика коробок спичек, он пошел в спальню и там встал у кровати, внимательно разглядывая труп.
Лицо покойницы все еще напоминало бледно-зеленый пудинг, но теперь оно приобрело чуть более темный оттенок. Сукровица понемногу вытекала изо рта и из ноздрей: тело начинало разлагаться. Он читал об этом в учебнике судебной медицины, который ему удалось достать в Рейфорде. Книга оказалась очень поучительной и интересной, и теперь Глэдден жалел, что у него нет с собой фотоаппарата, чтобы он мог зафиксировать происходящие с Дарлен изменения.