— Я всегда был известен как человек порядочный, — начал Мак-Коркл, запинаясь, — и потому мне хотелось бы, господин редактор, поместить опровержение на страницах вашей уважаемой газеты.
Господин редактор попросил его продолжать.
— Вы, может, не забыли, что около месяца назад я приводил сюда одного... ну, скажем, молодого человека, которого звали... ну, скажем, Мильтон, Мильтон Чеббок?
Господин редактор прекрасно это помнил.
— Это самое лицо я знал больше четырех лет; два года мы вместе работали на приисках. Не то чтоб я все время с ним виделся — он очень робел и прятался от всех и вообще был со странностями, как оно и полагается прирожденному поэту, так мне думалось. Вы, может, помните, ведь это я сказал, что он прирожденный поэт?
Редактор это помнил.
— Я его подобрал в Сент-Джо, лицо его мне понравилось, да и к тому же мне почему-то взбрело в башку, что он, верно, сбежал из дому, а я и сам человек семейный, у меня свои дети есть, а кроме того, мне показалось, что он ни дать ни взять прирожденный поэт.
— Ну? — сказал редактор.
— Я уже говорил, что теперь мне хотелось бы поместить опровержение на страницах вашей уважаемой газеты.
— Какое опровержение? — спросил редактор.
— Я сказал, если вы помните мои слова, что он прирожденный поэт.
— Да.
— Так вот, из этого письма видно, что я ошибся.
— Ну?
— Он оказался женщиной!