Её запястья!.. Алёна, медленно прозревая, видела Олино лицо почти в профиль, тёмную прядь на щеке, сомкнутые ресницы. Оля напряглась, на миг приподняла Алёну, пытаясь вывернуться на бок, вновь закаменела… и затихла с каким-то жалобным всхлипом, будто в ней лопнула пружина. Больше не сопротивлялась, только чашки бюстгальтера, обтянутые полосатым свитером, – белые, вспомнила Алёна, кружевные, с проступающими бледно-розовыми глазками, – две маленькие чашки ходили ходуном, и ещё быстрее трепетал неугомонный пульс под пальцами…
– Отпусти девушку сейчас же! – кто-то, пробегая мимо, хлопнул Алёну по плечу, и она опомнилась.
– Извини, ты не обиделась? – спросила, помогая встать и отряхнуться.
– Нет, что ты… Наоборот, здорово… возвращение в детство!..
Оля так бурно дышала, что пуговицы выскакивали из рук, и Алёна сама застегнула ей шубку.
– Давно так… не сходила с ума… – продолжала Оля.
– Но раньше бывало?
Оля кивнула.
– И так же заканчивалось?
– По-разному…
Тут их кучно обстреляли, они с визгом разбежались и через несколько минут столкнулись вновь.
– Как возвращение в детство? – спросила Алёна.
– Нормально. Только вся мокрая, капец, хоть выжимай!..
– Я тоже.
– Домой ехать через полгорода.
– Слушай, давай ко мне! – сообразила Алёна. – Вон мой дом виднеется, пять минут идти. Обсохнешь.
– Не знаю, а удобно? Поздно уже…
– Удобнее не бывает, завтра выходной.
– А где остановлюсь?
– У меня есть комната, я там полная хозяйка. Пошли.
И, обмирая от собственной смелости, взяла её за руку. Схватить в пылу игры – совсем другое дело, а вот сейчас…
– Иду к тебе, как в плен! – рассмеялась Оля, но руку не отняла. – Боевой трофей… Что скажешь дома?
– Ничего не скажу. Мама с папой у бабушки, вернутся завтра к двенадцати. Могут у меня быть свои гости?
Вокруг продолжались беготня, крики; вряд ли кто-то заметил, как они вдвоём отделились, разыскали в общей куче свои сумки и свернули за гаражи. Шли по тропе между пластами рыхлого грязноватого снега, Оля впереди. Возле развилок она приостанавливалась, и Алёна, дотрагиваясь до плеча, направляла прямо, снова прямо, пока не выбрались на более или менее просторный утоптанный пятачок.
Идти оставалось метров двести, и здесь Оля затормозила.
– Нет, знаешь, неудобно… Как доберусь домой?
– Позвони, завтра утром доберёшься.
– А что надену, пока у тебя?
– Дам что-нибудь своё.
– Нет… Не знаю. Лучше вызову такси. Как сразу не догадалась?..
– Оля, договорились уже обо всём.
– Договорились. А сейчас, пока шли, думаю, всё же неловко…
– Неловко спать на потолке, – в сердцах сказала Алёна. – Знаешь почему? Одеяло падает.
Оля усмехнулась и попробовала, обойдя её, вернуться на тропу. Алёна заступила путь, развела руки.
– Пусти… – выдохнула Оля, пробуя – впрочем, не слишком решительно – сдвинуть её. Плечо коснулось груди, не закрытой под курткой и водолазкой никакими чашками, нога оказалась между ног Алёны и, ища опору, скользнула по льду…
Оля ахнула, обеими руками схватилась за Алёну.
– Что ты делаешь?
– А ты что делаешь? Так поздно и одна. Не пущу.
– Алён, я большая уже… Хорошо, позвоню, как приеду, чтобы ты не беспокоилась… Ладно?
– Нет, – ответила Алёна и подалась вперёд.
Дом был рядом, через Олино плечо она видела тёмные окна своей квартиры на четвёртом этаже. Вдруг они исчезли: повалил очень крупный и мягкий снег, с первых же хлопьев густой и непроглядный. Оля под нажимом Алёны медленно пятилась, вскоре развернулась к дому лицом и, сделав маленький шаг, опустилась на корточки.
Алёна склонилась, потянула её вверх – безуспешно.
– Ну и оставайся! – сказала Алёна и зашагала одна. Блин!.. Зла не хватает. Делай что хочешь… Она едва сдержалась, чтобы не выпалить всё это вслух.
– Алёна! – раздалось за спиной.
Оля догоняла, смутно различимая сквозь махровую пелену.
– Идём, – сказала, поравнявшись. – Извини, я больше не капризничаю.
– А что это было? – спросила не остывшая от досады Алёна.
Оля пожала плечами:
– Не знаю. Или ты уже передумала?
– Какая разница, передумала или нет, – сказала Алёна. – Если я сама предложила.
– Ты человек долга? Серьёзно, если не хочешь, я пойду назад.
– Ещё не хватало. Хочу.
– Спасибо. Всё, иди спокойно, не убегу.
Они тронулись, то и дело смахивая налипавший на лица снег.
– Ещё бы ты убежала, думает Алёна! – рассмеявшись, сказала Оля. – Уже один раз пробовала сегодня, да?
– Что?
– Так, мысли вслух.
– Ясно…
Алёна перебирала в памяти свой гардероб, решая, что выделить гостье. В голову приходили спортивные трусики, майки, бриджи… С каждым несерьёзным предметом нарастало какое-то волнение, похожее на страх. Чего бояться? Непонятно, но представь это раньше – глядишь, и не решилась бы пригласить её. В воображении было проще, чем наяву, тем более когда нет соседки, от которой надо спасать…
Или всё-таки есть?
Добрались, потопали на крыльце. Алёна открыла дверь подъезда, отодвинулась, пуская Олю вперёд, и поняла, что были сегодня… Кажется, были две или три минуты, когда она чувствовала себя не спасительницей, а той, восьмилетней давности, соседкой.
Неправда
Илья, светловолосый мальчик семи лет в тёмно-серых хлопчатобумажных трусиках, сидит на пляжном покрывале в тени навеса. Перед ним большая модель самолёта с двумя пилотами в кабине, но она ничуть его не занимает. Илья не отрываясь глядит, как мама и Алиса, обе в маленьких ярких купальниках, перекидываются на песке полосатым, звонко отлетающим от пальцев мячом.
Алиса приехала недавно, она его троюродная сестра. Прежде Илья видел её лишь на фотографиях, хотя мама говорит, что они были знакомы, когда он только научился ходить. Кое-что из того времени он помнит: огромную рыбу на столе, похожую на дракона с оскаленной пастью. Или женщину с коляской, в которой спал кто-то меньше Ильи. Коляска завязла в луже, он вместе с мамой помог её вытолкать…
А вот об Алисе воспоминаний нет. Да и помнить нечего. Девчонка. Хоть и намного старше Ильи, всё равно рядом с мамой – девчонка. Мама гораздо красивее, выше, у неё загорелая кожа, длиннее руки, ноги, волосы…
И плечи у мамы шире, но посередине, в поясе, она очень тонкая. Даже немного тоньше Алисы. Особенно, если видишь их сбоку. Дома, когда ходили одетые, Илья этого не замечал.
Он чувствует себя непонятно, будто щекотно изнутри. Хочется то ли засмеяться, то ли вздохнуть. «Это неправда, неправда», – повторяет он мысленно, отворачивается, но какой-то волшебник невидимыми руками крутит голову обратно, заставляет смотреть.
Нет, всё-таки правда. Выше ног, выше купальных трусиков, белых в синюю полоску, мама слишком тонкая. Когда она тянется вверх за мячом, Илья боится: сейчас улетит!.. А когда наклоняется вперёд или в сторону, Илья обмирает: сейчас переломится!..
Алиса никуда не наклоняется, только подскакивает и подбегает. Её удары всё звонче, мама еле успевает подставлять ладони, несколько раз не попадает по мячу… Вновь промахнувшись, она падает на колени и, опираясь на руки, громко, часто дышит. «Это неправда!» – говорит кто-то внутри Ильи. Сам он для чего-то пробует дышать точно так же: сразу кружится голова, перед глазами летают мошки, звенит в ушах…
Алиса протягивает маме руки, помогает встать, отряхнуться. Игра продолжается, ещё несколько ударов – и мяч замирает возле маминых ног.
Она берёт его в один миг с подоспевшей Алисой, тянет к себе. Алиса дёргает сильнее – мяч у неё в руках, а мама лежит на спине. Обе смеются. Алиса стоит над мамой и дразнит мячом, поднося его ближе, ближе… Мама хочет выбить его рукой. Раз, другой не удаётся, на третий он вылетает из ладоней Алисы и катится к морю.
Она кидается вдогонку, ловит мяч у самой воды. Не глядя отбрасывает под навес, с грозным видом идёт к маме. Мама, едва поднявшись, отталкивает её, хохочет и бежит.
Алиса ловит маму тремя большими прыжками. Они вместе крутятся, поднимая фонтаны песка, мама взвизгивает, гнётся пополам и снова падает. Илья зажмуривает глаза, а когда открывает, видит, как она идёт по пляжу на руках, не хочет идти, руки дрожат, подламываются, но Алиса, держа за ноги, заставляет.
– Пусти, пожалуйста! я больше не могу!.. – просит мама, шаг за шагом приближаясь к Илье. Он набычился, изо всех сил делает вид, что не смотрит. – Илья… ну скажи хоть ты!.. Она меня не слушает…
Илья вскакивает на ноги.
– Неправда! – кричит он так громко, что пугается сам.
– Хватит… – почти шепчет мама и с выдохом облегчения ложится грудью на песок. Алиса выпускает её, отходит в сторону. Илья подбегает.
– Это неправда, неправда, всё неправда! – плачет он, обнимая маму за шею.
– Что случилось?.. что с тобой?.. – спрашивает она. – Спасибо, малыш… Всё в порядке… мы играли…
Он тянет вверх так яростно, что она слушается. Садится и, опираясь на руку, другой рукой гладит его по голове.
– Я не всё на свете могу… Ты молодец… заступился…
– Неправда! – повторяет он, уткнувшись в её твёрдый, напряжённо дышащий, колючий от песка живот.
Самая рыжая
Светлана весёлая, ослепительно-рыжая, с синими глазами и необыкновенно глубоким, грудным голосом. Кажется, не она сама произносит слова, напевает мелодии, а через неё прорываются в мир какие-то древние языческие стихии.
В двенадцать лет я не мог выразиться столь гладко, но чувствовал эти силы, может быть, острее, чем сейчас. На неподготовленную, незакалённую душу – и вдруг такое!
– …Сапожник без сапог, а телефонист без телефона! – хохочет Света во все свои великолепные зубы. – Надоела вам, но уж потерпи немного, пожалуйста!..
Потерпеть? Надоела?! Да я бы полжизни отдал, чтобы вам никогда не поставили телефон!
Светлана работает в штабе флотской базы; её муж Виктор, старший лейтенант, служит на противолодочном корабле. Он часто уходит на боевые дежурства, а телефона у них нет: молодые, не самые важные фигуры, по мнению командования. Виктору ничего не остаётся, как звонить с просторов Чёрного или Средиземного моря по спутнику нам – в надежде застать кого-нибудь дома.