Однообразием сильна,
Проходит жизнь… И в жизни длинной
Любовь одна, всегда одна.
Лишь в неизменном – бесконечность,
Лишь в постоянном – глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И всё ясней: любовь одна.
Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа – верна,
И любим мы одной любовью…
Любовь одна, как смерть одна.
Крик
Изнемогаю от усталости,
Душа изранена, в крови…
Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви?
Мы исполняем волю строгую,
Как тени, тихо, без следа,
Неумолимою дорогою
Идем – неведомо куда.
И ноша жизни, ноша крестная.
Чем далее, тем тяжелей…
И ждет кончина неизвестная
У вечно запертых дверей.
Без ропота, без удивления
Мы делаем, что хочет Бог.
Он создал нас без вдохновения
И полюбить, создав, не мог.
Мы падаем, толпа бессильная,
Бессильно веря в чудеса,
А сверху, как плита могильная,
Слепые давят небеса.
Предел
Д. В. Философову
Сердце исполнено счастьем желанья,
Счастьем возможности и ожиданья, —
Но и трепещет оно и боится,
Что ожидание – может свершиться…
Полностью жизни принять мы не смеем,
Тяжести счастья поднять не умеем,
Звуков хотим, – но созвучий боимся,
Праздным желаньем пределов томимся,
Вечно их любим, вечно страдая, —
И умираем, не достигая…
Сонет
Не страшно мне прикосновенье стали
И острота и холод лезвия.
Но слишком тупо кольца жизни сжали
И, медленные, душат как змея.
Но пусть развеются мои печали,
Им не открою больше сердца я…
Они далекими отныне стали,
Как ты, любовь ненужная моя!
Пусть душит жизнь, но мне не душно.
Достигнута последняя ступень.
И, если смерть придет, за ней послушно
Пойду в ее безгорестную тень: —
Так осенью, светло и равнодушно,
На бледном небе умирает день.
Надпись на книге
Мне мило отвлеченное:
Им жизнь я создаю…
Я всё уединенное,
Неявное люблю.
Я – раб моих таинственных,
Необычайных снов…
Но для речей единственных
Не знаю здешних слов…
Электричество
Две нити вместе свиты,
Концы обнажены.
То «да» и «нет» не слиты,
Не слиты – сплетены.
Их темное сплетенье
И тесно, и мертво,
Но ждет их воскресенье,
И ждут они его.
Концов концы коснутся —
Другие «да» и «нет»
И «да» и «нет» проснутся,
Сплетенные сольются,
И смерть их будет – Свет.
Пауки
Я в тесной келье – в этом мире
И келья тесная низка.
А в четырех углах – четыре
Неутомимых паука.
Они ловки, жирны и грязны,
И всё плетут, плетут, плетут…
И страшен их однообразный
Непрерывающийся труд.
Они четыре паутины
В одну, огромную, сплели.
Гляжу – шевелятся их спины
В зловонно-сумрачной пыли.
Мои глаза – под паутиной.
Она сера, мягка, липка.
И рады радостью звериной
Четыре толстых паука.
Между
Д. Философову
На лунном небе чернеют ветки…
Внизу чуть слышно шуршит поток.
А я качаюсь в воздушной сетке,
Земле и небу равно далек.
Внизу – страданье, вверху – забавы.
И боль, и радость – мне тяжелы.
Как дети, тучки тонки, кудрявы…
Как звери, люди жалки и злы.
Людей мне жалко, детей мне стыдно,
Здесь – не поверят, там – не поймут.
Внизу мне горько, вверху – обидно…
И вот я в сетке – ни там, ни тут.
Живите, люди! Играйте, детки!
На всё, качаясь, твержу я «нет»…
Одно мне страшно: качаясь в сетке,
Как встречу теплый, земной рассвет?
А пар рассветный, живой и редкий,
Внизу рождаясь, встает, встает…
Ужель до солнца останусь в сетке?
Я знаю, солнце – меня сожжет.
Закат
Освещена последняя сосна.
Под нею темный кряж пушится.
Сейчас погаснет и она.
День конченый – не повторится.
День кончился. Что было в нем?
Не знаю, пролетел, как птица.
Он был обыкновенным днем,
А все-таки – не повторится.
Оправдание
Ни воли, ни умелости,
Друзья мне – как враги…
Моей безмерной смелости,
Господь, о помоги!
Ни ясности, ни знания,
Ни силы быть с людьми…
Господь, мои желания,
Желания прими!
Ни твердости, ни нежности…
Ни бодрости в пути…
Господь, мои мятежности
И дерзость освяти!
Я в слабости, я в тленности
Стою перед Тобой.
Во всей несовершенности
Прими меня, укрой.
Не дам Тебе смирения, —
Оно – удел рабов, —
Не жду я всепрощения,
Забвения грехов,
Я верю – в Оправдание…
Люби меня, зови!
Сожги мое страдание
В огне Твоей Любви!
Снег
Опять он падает, чудесно молчаливый,
Легко колеблется и опускается…
Как сердцу сладостен полет его счастливый!
Несуществующий, он вновь рождается…
Всё тот же, вновь пришел, неведомо откуда,
В нем холода соблазны, в нем забвенье…
Я жду его всегда, как жду от Бога чуда,
И странное с ним знаю единенье.
Пускай уйдет опять – но не страшна утрата.
Мне радостен его отход таинственный.
Я вечно буду ждать его безмолвного возврата,
Тебя, о ласковый, тебя, единственный.
Он тихо падает, и медленный и властный…
Безмерно счастлив я его победою…
Из всех чудес земли тебя, о снег прекрасный,
Тебя люблю… За что люблю – не ведаю.
Святое
Печали есть повсюду…
Мне надоели жалобы;
Стихов слагать не буду…
О, мне иное жало бы!
Пчелиного больнее,
Змеиного колючее…
Чтоб ранило вернее, —
И холодило, жгучее.
Не яд, не смерть в нем будет;
Но, с лаской утаенною,
Оно, впиваясь, – будит,
Лишь будит душу сонную.
Чтобы душа дрожала
От счастия бессловного…
Хочу – святого жала,
Божественно-любовного.
Свет
Стоны,
Стоны,
Истомные,
Бездонные,
Долгие звоны
Похоронные,
Стоны,
Стоны…
Жалобы,
Жалобы на Отца…
Жалость язвящая, жаркая,
Жажда конца,
Жалобы,
Жалобы…
Узел туже, туже,
Путь всё круче, круче,
Всё уже, уже, уже,
Угрюмей тучи,
Ужас душу рушит,
Узел душит,
Узел туже, туже, туже…
Господи, Господи, – нет!
Вещее сердце верит!
Боже мой, нет!
Мы под крылами Твоими.
Ужас. И стоны. И тьма… а над ними
Твой немеркнущий Свет.
Игра
Совсем не плох и спуск с горы:
Кто бури знал, тот мудрость ценит.
Лишь одного мне жаль: игры…
Ее и мудрость не заменит.
Игра загадочней всего
И бескорыстнее на свете.
Она всегда – ни для чего,
Как ни над чем смеются дети.
Котенок возится с клубком,
Играет море в постоянство…
И всякий ведал – за рулем —
Игру бездумную с пространством.
Играет с рифмами поэт,
И пена – по краям бокала…
А здесь, на спуске, разве след —
След от игры остался малый.
За что?
Качаются на луне
Пальмовые перья.
Жить хорошо ли мне,
Как живу теперь я?
Ниткой золотой светляки
Пролетают, мигая.
Как чаша, полна тоски
Душа – до самого края.
Морские дали – поля
Бледно-серебряных лилий…
Родная моя земля,
За что тебя погубили?
Зеркала
А Вы никогда не видали?
В саду или в парке – не знаю,
Везде зеркала сверкали.
Внизу, на поляне, с краю,
Вверху, на березе, на ели.
Где прыгали мягкие белки,
Где гнулись мохнатые ветки, —
Везде зеркала блестели.
И в верхнем – качались травы,
А в нижнем – туча бежала…
Но каждое было лукаво,
Земли иль небес ему мало, —
Друг друга они повторяли,
Друг друга они отражали…
И в каждом – зари розовенье
Сливалось с зеленостью травной;
И были, в зеркальном мгновеньи,
Земное и горнее – равны.
Как он
Георгию Адамовичу
Преодолеть без утешенья,
Всё пережить и всё принять.
И в сердце даже на забвенье
Надежды тайной не питать, —
Но быть, как этот купол синий,
Как он, высокий и простой,
Склоняться любящей пустыней
Над нераскаянной землей.
Сложности
К простоте возвращаться – зачем?
Зачем – я знаю, положим.
Но дано возвращаться не всем.
Такие, как я, не можем.
Сквозь колючий кустарник иду,
Он цепок, мне не пробиться…
Но пускай упаду,
До второй простоты не дойду,
Назад – нельзя возвратиться.
Мешается, сливается…
Мешается, сливается
Действительность и сон,
Всё ниже опускается
Зловещий небосклон —
И я иду и падаю,
Покорствуя судьбе,
С неведомой отрадою
И мыслью – о тебе.
Люблю недостижимое,
Чего, быть может, нет…
Дитя мое любимое,
Единственный мой свет!
Твое дыханье нежное
Я чувствую во сне,
И покрывало снежное
Легко и сладко мне.
Я знаю, близко вечное,
Я слышу, стынет кровь…
Молчанье бесконечное…
И сумрак… И любовь.