От санскр. vad – loqui, sonare, vociferari, vada, vadana – звук, vadya, vaditra– музыкальный инструмент; этому корню соответствует греч., – петь, – поэт, – слово, – соловей, кельт, gwawd (gwad) – хвалебное пение.[1235] С словом vaditra г. Буслаев сближает warito – народный музыкальный инструмент чехов. Славянское г^сла первоначально означало песнь – от гддд^, откуда и гусли, звуки которых сопровождают пение (серб. гусле, пол. gesle, чешск. hausle); а потом перешло в понятие волшебства: пол. gusia – колдовство, guslarz и guslarka– колдун и колдунья, guslic– колдовать, лужиц. gusslowasch, gusslowar, готск. hunsi, англос. и сканд. husl – языческий обряд, жертва.[1236] Сравни рязан. кавник – колдун и санскр. kavi – мудрый, поэт,[1237] может быть стоящее в связи с древнеслав. коби – чары.
e) Подобно тому, как с словом баять сочеталось понятие леченья, так сочеталось оно и с корнем vid (ведать): санскр. vaidya – медик и мудрец, vaidya – лекарство, литов. waistas – то же, waistitojis – медик, серб. видати – лечить, вида? – лекарь, илл. is-vidati, is-vidagne – лечить, леченье, русск. вещетинье (Волог. губ.) – лекарство, англос. wita, witega, сканд. vitkr, др. – нем. wizago – чародей, пророк (== ведун). Слово врач от санскр. Ьгй – говорить (звук б изменился в в, как это случается довольно часто: бой и вой-на, болий и велий и пр.), кельт, bri – слово, brudiwr – предсказатель, пророк; от того же корня образовались в русском глаголы: врукати (ворчать, бормотать) и врати (первоначальный смысл: говорить, издавать звуки[1238]); серб. врач – колдун, заклинатель, предвещатель, как у нас в старину врачевать означало: колдовать. Лекарь (от лек, серб. лиjек – лекарство), лит. lekorus, готск. lekeis, др. – вер. – нем. lahhi – medicus, сканд. la'eknir, щв. lakare, дат. lage, анг. leech – знахарь, ср. – вер. – нем. lachenaere, lachenaerinne – колдун и колдунья. Народное врачеванье издревле и доныне совершается чрез заговоры и нашептывания;[1239] греки, по свидетельству Гомера, лечили заговорами,[1240] римляне употребляли против болезней carmina;[1241] песням и музыке славянское поверье приписывает целебные свойства от телесных и душевных недугов.[1242] Ипатьевская летопись[1243] упоминает о гудце, который мог привораживать зельем (озелить – околдовать) и песнями: «по смерти же Володимере, оставшю у Сырьчана единому гудьцю… посла и во Обезы, река: Володимер умерл есть, а воротися, брате! пойди в землю свою; молви же ему моя слове(207)са, пой же ему песни половецкия, оже ти не восхочет, дай ему поухати зелья именем евшан». В Патерике Печерском[1244] читаем: «и много от врачев, волхвов же помощи искаше». То же сопоставление встречаем в старинной песне, где жена, притворяясь больною, посылает своего мужа: «ты поди дохтуров добывай, волхви-то спрашивати». Муж приводит к ней скоморохов.[1245] В псковской летописи доктор Бомелий назван волхвом.[1246]
f) Оговорить – напустить на кого-нибудь болезнь недобрыми или не в пору сказанными словами; оговор – напущенная болезнь, заговор – заклятие. Точно так же от глагола реку (речь): речить – заговаривать, колдовать, и сложные с предлогами: воречье – заговариванье, нашептыванье, урёки, уроки, сурок (осурочить, изурочить) – сглаз, насланная болезнь, врёк – болезнь, несчастие, приключившиеся человеку или скотине от чужих слов, от недоброй похвалы. В Архангельск, губ. о недуге, происшедшем от неизвестной причины, говорят: уроки взяли; тот же смысл соединяют и с словом нарок, как видно из клятвы: «нарок бы тя изнырял!» От того же корня: пророк и рок (fatum от fan), речения, связывающие с словом человеческим силу предвещаний и могущество всерешающей Судьбы (=суда божьего); сравни: осуда– сглаживанье, осудить– сглазить. Оголцить (=оголосить) – наслать болезнь оговором или сглазом; от зыкать, зычать (= звучать) происходят: озык – сглаживанье, озычать – сглазить, равно как озёва – порча, озевать – испортить от зев – рот (зевать – раскрывать рот и шуметь, кричать; озёп – болезнь с испугу или сглазу, озёпать – сглазить от зепать – кричать[1247]). В других языках замечаем подобный же переход от понятий говора и пения к колдовству и очарованию: sprechen– besprechen, singen– besingen (заворожить), schworen– клясться, божиться, beschworen – заклинать и гот. svaran – respondere, как в латин. jurare – conjurare, cantare – incantare; др. – вер. – нем. galstar, англос. galdor, сканд. galdr – очарование от galan – canere; англос. spell – басня, сказание и готе. spill – заклятие.[1248] Как лат. carmen означает: песнь, заговор, врачебное причитанье и юридическая формула, так сканд. run (руна) имеет весьма широкий смысл: речь, беседа, сказание, песня, лечебное наставление, буква (письмо), загадка, тайна, предвещание, runi – советник, rundr – колдун, др. – вер. – нем. гйпёп – шептать, runazan – ворчать, бормотать; у финнов runo – песнь.[1249] От санск. car – agere, facere, in opere versari (корень этот, по мнению Пикте, сливался первоначально с kar – facere, откуда и лат. carmen, и литов. kyrti, kereti – околдовать), образовались слова: abhi-cara – околдование, abhi-carin – колдун (сложные с abhi), слав. чара, чаровать, чаровник, чародей, литов. czeray (множ. число) – волшебство, czeri-ninkas – колдун.[1250] Слово «чара» употребляется в следующих значениях: волшебное средство, лекарство, отрава (=злое зелье), предвещание, а у чехов сага, carca – черта. Черноризец Храбр (X в.) говорит: «прежде оубо словяне не имехл. писмен. я» чртами и нарезнм и чтехж и гадахж еще сжщи погани».[1251] Отсюда видно соответствие славянской чары с скандинавскою руною. Этих данных достаточно, чтобы понять, почему духовенство наше в числе других суеверий восставало и против народной поэзии: «многие человецы (208) неразумьем веруют в сон и в встречю, и в полаз, и в птичий грай, и загадки загадывают, и сказки сказывают небылые, и празднословием и смехотворием души свои губят».[1252]
В самую раннюю эпоху слово, как выражение духовных стремлений человека, как хранилище его наблюдений и познаний о силах обоготворенной природы и как средство для сообщения с богами, резко отделилось от ежедневного обиходного разговора эпическим тоном и стихотворным размером. Священное значение речи, обращенной к божеству или поведающей его волю, требовало выражения торжественного, стройного; сверх того, все народы на первоначальных ступенях развития любят песенный склад, который звучнее, приятнее говорит уху и легче запечатлевается в памяти. Первые молитвы (молить =молыти, молвити) народа были и первыми его песнопениями; они являлись плодом того сильного поэтического одушевления, какое условливалось и близостью человека к природе, и воззрением на нее, как на существо живое, и яркостью первичных впечатлений ума, и творческою силою древнейшего языка, обозначавшего все в пластичных, живописующих образах. От священных гимнов Вед веет истинным, неподдельным духом поэзии; заговоры наши также исполнены мастерскими описаниями природы, в них замечается метр и подчас народная рифма: то же должно сказать и о других произведениях народной фантазии, доселе живущих в устах поселян. Издревле поэзия признавалась за некое священнодействие; поэты были провозвестниками божественной воли, людьми вещими, одаренными высшею мудростию, чародеями и жрецами – vates. Вдохновение ниспосылалось богами;[1253] они поили своих избранников сладким напитком знания и гармонии, внушали им обаятельные песни, и обращение Гомера к музе далеко не было риторическою фразою – вроде тех, которыми скрашивались тяжелые оды прошлого столетия, а напротив, вызвано искренним, сердечным верованием. Северные саги предлагают яркие свидетельства о той высокой чести, какая воздавалась некогда скальдам.[1254] В старинной чешской песне Славой говорит брату.
Поэтические выражения, вызванные однажды благоговейным чувством, невольно повторялись потом во всех подобных случаях, так как мысль высказывалась ими в такой меткой, картинной и общедоступной форме, что не требовалось ни переделок, ни пояснений; мало-помалу выражения эти становились как бы техническими и получали постоянный, неизменяемый личным произволом характер. Но как вещее слово поэтов (=язык богов), по мнению древнего народа, заключало в себе сверхъестественные чародейные свойства, то молитва =мантра[1256] еще в эпоху Вед переходит в заклятие или заговор, т. е. в такое могучее, исполненное неотразимой силы воззвание, которому сами боги не в состоянии воспротивиться и отказать. Вместе с этим рождается убеждение, что заклятие своими заповедными верно произнесенными формулами может творить то же, что творят небесные владыки: в Ве(209)дах gayatri (олицетворение молитвы) заступает место Индры и подобно ему поражает демонов и похищает сому.