ного духа, и он всегда влагает в уста своих героев свои собственные гениальные мысли», – утверждал Бердяев («Откровение о человеке в творчестве Достоевского». Указ. изд. С. 64), прекрасно понимавший при этом, что «противоречия» Достоевского имеют «объективную» природу – это противоречия «души России» (там же. С. 74). В устах Бердяева «отождествление» героев Достоевского с внутренним миром самого писателя означает в первую очередь субъектный характер изображения им человека (ср. прим. 6), показ Достоевским героя в «я-аспекте». Ср. также: «Нет сомнений, что всеми "бесами", о которых рассуждает Достоевский в своем романе, был одержим он сам, и все его герои, в известном смысле, суть тоже он сам, во всей антиномичности его духа. И ту духовную борьбу, которая раздирает Россию, он изживал в своем всеобъемлющем духе» (Булгаков С. Н. Русская трагедия // Булгаков С. Н. Соч.: В 2 томах. Т. 2. Избранные статьи. М., 1993. С. 525). Бахтин, настаивающий на социологическом пафосе творчества Достоевского, отдает, казалось бы, дань своему времени (крен в сторону «социологии», кстати, сильнее в редакции 1929 года). Это, разумеется, так, – но одновременно мыслитель ориентирован и на собственную заветную философскую цель: «полифонический» социум для Бахтина – не что иное, как определенная трансформация «мира ответственного поступка» ФП, новая – уже «диалогическая» – модель «бытия-события» бахтинской «первой философии».
16 О «раздвоенности» и «противоречивости» Достоевского писали все без исключения его критики – как религиозные философы, так и исследователи «поэтики», от Мережковского (ср.: «Никто так глубоко не исследовал религиозного раздвоения русского духа (…), как Достоевский». – Мережковский Д. С. Религия Л. Толстого и Достоевского. Указ. изд. С. 306) до Л. Гроссмана. Смысл, влагаемый ими в «раздвоение», при этом глубоко разнился: так, Мережков ский и Бердяев доходили до рассуждений о гностическом двоении в самом Божестве, гениально вскрытом, по их мнению, Достоевским («Огненная (…) полярность идет от самой глубины бытия (…). Если бы Достоевский раскрыл свое учение о Боге, то он должен был бы признать двойственность в самой божественной природе, яростное и темное начало в самой глубине божественной природы». – Бердяев Н. Откровение о человеке в творчестве Достоевского. Указ. изд. С. 65) тогда как литературоведы 20-х годов указывали на раздвоение героев в психологическом плане, на парность персонажей Достоевского, на смысл двойничества и т. п. (С. Аскольдов). Эта интуиция у Бахтина оформилась в концепцию тотальной диалогизированности художественного мира и «слова» романов Достоевского. Данное качество Бахтин связывает с особым художественным видением писателя; в религиозной же философии оно охарактеризовано как признак трагической антиномичности его миросозерцания.
17 Весьма частое у Бахтина отрицание «диалектического» момента у Достоевского полемически обращено против религиозно-философской критики (не только против Энгельгардта). Так, «диалектику» видели у Достоевского А. Волынский («Искусство его полно художественной диалектики, в которой обрисовывается отношение между человеком и Богом». – Волынский А. Л. Ф. М. Достоевский. С. 365), В. Розанов, в связи с бунтом Ивана Карамазова против мира замечавший, что «в столь мощном виде, как здесь, диалектика никогда не направлялась против религии» («Легенда о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского». С. 100), Бердяев, по мнению которого «диалектика» Ивана или других героев Достоевского – это собственная «диалектика» писателя («Откровение о человеке в творчестве Достоевского». С. 70) и т. д. Стоит отметить, однако, что религиозные философы употребляют слово «диалектика» отнюдь не в гегелевском смысле, который подразумевает Бахтин. Они связывают с «диалектикой» древний, платоновский смысл, видят в ней искусство вести спор, беседу, – искусство обосновывать свою точку зрения. И так понятая «диалектика» на самом деле недалека от «диалога». «Диалог» у Бахтина, впрочем, отнюдь не сводим к «разговору»: как и у западных диалогистов, «диалог» у Бахтина имеет статус самого нравственного бытия.
18 Данная статья Б. Энгельгардта близка исследованию Бахтина в следующем отношении. Подобно Бахтину, Энгельгардт стремится избежать погружения и духовно-философскую проблематику Достоевского, не желает «заражаться» ею. При этом, однако, он не хочет ограничить себя одним формальным анализом, – и, в сущности, говорит о содержании «идеологического романа», когда утверждает, что мысль Достоевского эволюционирует в направлении «земли», понятой мистически. Энгельгардт критикует религиозных философов за то, что их методология не поднимается над духовным уровнем героев Достоевского. Это ведет к тому, что исследователь «вовлекается в опасную игру порождаемых им идей, переживаний и образов» и остается «в том же религиозно-философском плане, как и действие романов». Между тем, как утверждает Энгельгардт, «для самого Достоевского всё это было преодоленным моментом духовного становления», к чему должен стремиться и критик (Энгельгардт Б. М. Идеологический роман Достоевского // Ф. М. Достоевский. Статьи и материалы / Под ред. А. С. Долинина. Сб. П. Л., 1924. С. 71, 76 соотв. Отметим, что в первом издании своей книги о Достоевском Бахтин сочувственно цитирует это место статьи Энгельгардта). Бахтин отказывается заниматься содержанием «идей» на том основании, что они предстают для читателя не жизненно-непосредственно, но в обрамлении формы романа. Поэтому, по Бахтину, изучению в первую очередь подлежит эта форма, – именно она может стать предметом объективного научного анализа.
19 Статья-рецензия Луначарского, в принципе согласившегося с бахтинской концепцией полифонического романа, была в свое время одним из решающих факторов, облегчивших участь арестованного Бахтина (замена лагерей ссылкой). См. в связи с этим вступительную статью к настоящему изданию «Жизнь и философская идея Михаила Бахтина». Вплоть до конца 20-х годов Луначарский занимал пост народного комиссара просвещения.
20 Бахтин в 40-е гады относил Шекспира к «карнавальной» традиции. См. в связи с этим публикацию: Дополнения и изменения к «Рабле» // Вопросы философии. 1992. № 1. С. 134–164.
21Ермилов В. Ф. М. Достоевский. М., 1956; Кирпотин В. Ф. М. Достоевский. М., 1960; Фридлендер Г. Роман «Идиот» // Творчество Ф. М. Достоевского. М., 1959. С. 173–214; Белкин А. О реализме Достоевского // Там же. С. 45–54; его же. «Братья Карамазовы». (Социально-философская проблематика) // Там же. С. 265–292; Бенин Ф. Роман «Преступление и наказание» // Там же. С. 128–172; его же. Роман «Бесы» // Там же. С. 215–264; Билинкис Я. Ф. М. Достоевский. Л., 1960.
22 Мысль о том, что конец «Преступления и наказания» условен – почти общее место сочинений религиозных философов. Так, трактуя смысл романа, Мережковский утверждал, что на самом деле Раскольников не раскаялся: совесть его после преступления молчала, и ужаснуло его именно это молчание совести. Не вынес Раскольников не мук совести, а чувства «неимоверной легкости»; у Достоевского, по Мережковскому, налицо «новая трагедия совести» («Религия Л. Толстого и Достоевского». С. 130). Данное содержательное наблюдение у Бахтина переведено в план «поэтики» – осмыслено как ключевая черта «полифонического романа».
23 Ср.: «Я (…) во всем слышу голоса и диалогические отношения между ними». – МГН. С. 401.
24 Бахтин начинает конструировать свою модель «мира» романа Достоевского в точном соответствии с тем «архитектоническим» образом мира, который представлен в ФП. Это полицентрическая «этическая» вселенная, художественная и действительная одновременно; полицентричность возникает за счет того, что бытие центрируется вокруг «героя»: «Всё возможное бытие и весь возможный смысл располагаются вокруг человека как центра и единственной ценности» (ФП. С. 91).
25 Представленная здесь концепция героя Достоевского является, очевидно, следующим закономерным звеном в ряду «смысловых целых героев» АГ, – предшествует ему «романтический характер». Герой Достоевского, по Бахтину, эстетически «не завершен» – ни как «душа», ни как «тело». Будучи образом «самосознания», такой герой поэтому – этический субъект, но не эстетическая ценность.
26 Ср. бахтинские рассуждения о «незавершенном» зеркальном образе самого себя в АГ (с. 144).
27 На особый характер изображения Достоевским городского пейзажа и быта религиозно-философская критика не раз обращала внимание. Так, по Мережковскому, «реальность» в романах Достоевского – «призрачна», связана с галлюцинациями, вообще – с видением героев; писатель не столько дает зримую картину города, сколько вызывает «настроение» от нее (Мережковский Д. С. Достоевский (1890) // Мережковский Д. Акрополь. М., 1991. С. 112–113). По Бахтину, в мире Достоевского нет объективных предметов, есть одни их образы в сознании героев. Такое «развеществление» мира Достоевского Бахтиным отвечает основному пафосу бахтинской философии, с самого начала строящейся как «наука о духе».
28 Анализ Белинским повестей Достоевского «Бедные люди» и «Двойник» проведен в статьях «Петербургский сборник» и «Взгляд на русскую литературу 1846 года».
29 О «свободе» героя Достоевского из русских религиозных философов глубже всех писал Бердяев, что и не удивительно, посколь ку свобода – основная категория его экзистенциализма. («Главное у Достоевского нужно искать (…) в тайне человека, в свободе». – Бердяев Н. Откровение о человеке в творчестве Достоевского. С. 70.) Но если Бердяев имеет в виду «метафизическую» свободу человека и тогда, когда он рассуждает о творчестве Достоевского, то у Бахтина опять-таки «свобода» героя осознана как его «независимость» от автора в плане поэтики романа.
30 Имеется в виду статья критика-народника Н. К. Михайлов ского «Жестокий талант» (1882).