ова. В «Проблемах творчества Достоевского» бахтинская дисциплина впервые являет себя в чистом, так сказать, виде (см.: Часть вторая. Слово у Достоевского (опыт стилистики)); отметим, что сам термин «металингвистика» здесь пока отсутствует. В 30–40-е годы металингвистика выступает в обличий теории романа (СР, ПРС, Р); и если правомерно утверждать, что в «Проблемах творчества Достоевского» представлена диалогическая экзистенциальная философия Бахтина, то в связи с работами о романе можно говорить о бахтинской социологии (категория «социального разноречия»). В 50-х годах была написана работа ПРЖ, где Бахтин ставит проблему языкового аспекта социальной онтологии. Наконец, в последний период творчества Бахтина (60–70-е годы) металингвистика демонстрирует свои возможности как герменевтика и концепция «диалога культур». Металингвистика, таким образом, оказывается универсальной методологией бахтинской гуманитарной дисциплины.
65 Данное вступление к разделу I пятой главы Д отсутствует в редакции 1929 года. Именно в издании 1963 года книги о Достоевском Бахтин впервые формулирует определение «металингвистики» как науки о «диалогических отношениях».
66 Доскональная проработка проблем «чужой речи» предпринята в третьей части книги В. Н. Волошинова «Марксизм и философия языка». Суть «металингвистического» открытия Бахтина – обнаружение и глубокое осмысление факта возможной направленности «слова» на другое «слово» (помимо направленности на предмет). Данную интуицию мы обнаруживаем и в книге Волошинова (на пример, в представлениях о «линейном» и «живописном» стилях взаимодействия авторской и чужой речи, развитых во второй главе третьей части). Однако в ней нет обоснования понятий стилизации, пародии, сказа, диалога; рассуждения автора лишены бахтинской чеканности и постоянно соскальзывают в «лингвистическую» плоскость, что побуждает усматривать за ними «руку» Волошинова.
67 За данными представлениями об «объектном» «слове героя» и «выразительном» «слове автора» стоит концепция АГ – бахтинская теория художественного образа. И если в АГ Бахтин рассуждает о «завершении» тела, души и отчасти «смысла» с позиции авторской вненаходимости, то в Д он берется за решение проблемы изображения «слова», соотносимого с «идеей» и «духом» героя.
68 Принцип «объектного слова» Д сходен с принципом «линей ного стиля» МФЯ (ср. прим. 67).
69 Ср. с «живописным стилем» МФЯ (МФЯ. С. 131).
70 В теоретико-литературных исследованиях в России 20-х годов проблема сказа выдвинулась на одно из первых мест, что отчасти связано с интенсивным использованием данной формы в русской художественной литературе XIX–XX вв. (Лесков, Мельников-Печерский, Зощенко и др.). Особый интерес сказ вызывал у представителей формальной школы (В. Виноградов, Б. Эйхенбаум, Ю. Тынянов). В основе формалистической концепции сказа лежало убеждение в том, что в замысле художника в первую очередь присутствовала ориентация на устную народную речь. Так, Б. Эйхенбаум писал: «Под сказом я разумею такую форму повествовательной прозы, которая в своей лексике, синтаксисе и подборе интонаций обнаруживает установку на устную речь рассказчика» (Эйхенбаум Б. Литература. Л., 1927. С. 214). Представления о сказе Бахтина полемически обращены против формалистов: существо сказа Бахтин видит во введении автором ради его художественных целей нестолько устного, сколько принципиально чужого слова.
71 Ср. с аналогичными представлениями Бахтина в АГ в связи с «понижением объектности» образа «героя» (глава «Смысловое целое героя»). «Сюжет» АГ развивается в направлении диалогической поэтики; «сюжет» данной главы Д – в направлении «диалогизованного» слова. «Общая эстетика» АГ в Д прилагается Бахтиным к области художественного слова, в данном месте Д речь идет об «изображении» «слова» героя.
72 Данное место Д полемически обращено против «науки о языке художественной литературы» В. Виноградова. Нижеследующий жест пиетета в адрес Виноградова (см. бахтинскую сноску на с. 219) в книге 1929 года отсутствует и довольно условен.
73 Письмо М. М. Достоевскому от 1 февраля 1846 г.
74«Я для себя» и «я для другого» – категории «архитектонической» антропологии Бахтина, введенные в АГ.
75 Письмо М. М. Достоевскому от 8 октября 1845 г.
76 Письмо М. М. Достоевскому, январь-февраль 1847 г.
77 «Автор рассказывает приключения своего героя от себя, но совершенно его языком и его понятиями: это, с одной стороны, показывает избыток юмора в его таланте, бесконечно могущественную способность объективного созерцания явлений жизни, способность, так сказать, переселяться в кожу другого, совершенно чуждого ему существа; но, с другой стороны, это же самое сделало неясными многие обстоятельства в романе» (Белинский В. Г. Петербургский сборник // Ф. М. Достоевский в русской критике. М., 1956. С. 29).
78 Здесь речь идет, в сущности, о «кризисе авторства», о котором говорится в конце АГ. Бахтин имеет в виду в первую очередь именно творчество Достоевского, когда утверждает, что в прозе Новейшего времени «расшатывается и представляется несущественной самая позиция вненаходимости» (АГ. С. 275–276).
79 См.: Виноградов В. Сюжет и архитектоника романа Достоевского «Бедные люди» в связи с вопросом о поэтике натуральной школы.
80 Если видеть в Д не только концепцию «полифонического романа» Достоевского, но и своеобразное обоснование Бахтиным собственного диалогического учения о бытии (продолжающего линию «первой философии» ФП), то надо признать, что в данном месте Д весьма точно обозначено одно из основных качеств «диалога» по Бахтину. «Дурно бесконечен» «диалог» не только в Д, но и «герменевтический» диалог в О – «диалог культур». Бахтинский «диалог» моделируется эффектом наведенных друг на друга пустых зеркал («бесконечность против бесконечности», по выражению самого Бахтина). «Дурная бесконечность» бахтинского «диалога» связана с отсутствием в нем третьей бытийственной позиции. Сопоставлению «диалога» по Бахтину с «диалогом» (как бытийственной структурой) западных диалогистов (М. Бубера, Ф. Эбнера и Ф. Розенцвейга) посвящена наша статья «Философия диалога М. Бахтина» (Риторика, 1995, № 2; вошла в монографию «Бахтин глазами метафизика»).
81 Напомним, что согласно этико-эстетическим представлениям АГ, видение человеком собственной внутренней жизни принципиально, по «архитектоническим» причинам, окрашено в тона покаяния, тогда как видение «другого» всегда утверждает и оправдывает этого «другого». Эти бахтинские интуиции сопровождают рассуждения в Д о разного рода исповедальном слове у Достоевского.
82 В АГ в связи с проблемой лирического героя (глава «Смысловое целое героя») Бахтин (вслед за Ницше) утверждает, что лирический индивидуум «может положительно определять себя и не стыдиться своей определенности только в атмосфере доверия, любви и возможной хоровой поддержки». Вне же хора лирика разлагается; возникающий «лирический стыд» приобретает формы «лирического выверта, иронии и лирического цинизма». В связи с подобными явлениями Бахтин называет имя Достоевского (см. АГ. С. 251–252).
83 Ср.: «Действительно быть в жизни – значит поступать» (ФП. С. 77). Два данных места – одно из раннего трактата, другое – из Д – опорные точки бахтинской онтологии, соответствующие ее эволюции (от учения о бытии как поступке индивидуума к представлению о бытии-диалоге).
84 Сущность диалога как нравственного бытия (напомним, что другого «бытия» – например, субстанциального, вещного – философия Бахтина не знает) в данном абзаце выражено с предельной точностью. «Простота», о которой здесь говорится, не свойственна диалогу в других учениях XX века, родственных бахтинскому. Например, в диалогической концепции Ф. Эбнера диалог, среда «между», является областью откровения Бога-Слова, Христа: участники диалогической встречи беседуют не только друг с другом, но одновременно и с Богом, который – исток языка и бытия (см.: Casper В. Das dialogische Denken. S. 253–255). В герменевтическом же диалоге (имеющем целью понимание), по мысли Гадам ера, в бытийственном отношении первенствуют не собеседники (как у Бахтина), но сам предмет понимания: «они (собеседники. – Н.Б.) оказываются во власти самой истины обсуждаемого ими дела, которая и объединяет их в новую общность» (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988. С. 445).
85 Интересно сравнить данную мысль Бахтина о «другом», как бы изначально приставленном к герою Достоевского, а затем воплощающемся в конкретном собеседнике, с концепцией «врожденного Ты» М. Бубера. Согласно Буберу, «переживаемые отношения – это реализация врожденного Ты в Ты встреченном; то, что это последнее может быть понято как предстоящее, воспринято в его исключительности и, наконец, то, что к нему может быть обращено основное слово (Я-Ты. – Н.Б.), – вытекает из априорности отношения» (Бубер М. Я и Ты. Указ. изд. С. 311). Нижеследующий анализ Бахтиным диалога у Достоевского опирается на эту закономерность.
86 См. предыдущее примечание.
87 Письмо А. Г. Ковнеру, 14 февраля 1877 г.
88 Последний дерзко-парадоксальный вывод Бахтина, существо которого – полная десубстанциализация мира Достоевского, отсутствует в редакции 1929 года.
89 Аналогом «мыслящего сознания» (существующего в диалоге) в категориальной системе Бахтина является «дух» («последняя смысловая позиция личности»). Ср. ПКД. С. 449.
Примечания к труду «Проблемы творчества Достоевского»
Предлагая читателю рассматривать первую редакцию (1929) книги о Достоевском Бахтина в качестве предварительного варианта – как бы чернового наброска к «Проблемам поэтики Достоевского» (1963) (именно таковым она видится в контексте всего завершенного пути мыслителя), мы руководствуемся тем соображением, что только во второй редакции